– Уже все знаете? – посмотрела я на обоих с улыбкой.
– Ага! – ответили они почти в унисон, «двое из ларца, одинаковых, блин, с лица».
– Ну и какой теперь план действий?
– Пойдем к гонцам, – ответил Элвис.
– Ой, а можно твой голос вернуть? Ну каким ты вначале разговаривал? Этот противный сильно.
«Классно быть сумасшедшей, не надо думать о приличиях и о чувствах других людей!»
– Уже нельзя, – без тени обиды ответил Элвис. – Ты же сейчас будешь проходишь погружение, поэтому и реальность постепенно начнет меняться.
– Жаль, а очкарика можно куда-нибудь подальше отослать?
«А, что мне терять? Говорю и веду себя, как хочу! Вот это я понимаю – свобода идиота!»
Поттер глянул на меня исподлобья.
– Это можно. Ингвар? – Элвис вопросительно посмотрел на очкарика.
– Да пожалуйста! – Поттер развернулся и пошел по направлению к моему подъезду.
– Как ты его все время называешь? Не пойму, – я посмотрела вслед удаляющейся фигуре.
– Ингвар. Это его имя. Ты постепенно начнешь слышать и видеть некоторые вещи из нашего мира.
– Из нашего мира! – я перековеркала его слова. – Из моего мира, ты хотел сказать!
– Из нашего общего! – подмигнул мне Элвис.
– Он вот так просто уходит? А я думала мое больное воображение как-нибудь по-волшебному от него избавится. Ну там, раз и исчез, и дымок только вверх поднимается, – я улыбнулась Элвису. Элвис – мне в ответ.
– Да, можно было и так.
Я глянула в сторону, куда удалялся Поттер, его немного сгорбленная маленькая фигурка зашла в подъезд и исчезла.
– Ну, блин, да. Прямо офигеть, какое волшебство!
– Пока так. Скоро будет лучше.
– Ладно. Так мы дойдем сегодня к твоим гонцам или нет?
– Да что к ним идти, вот они – и Элвис показал рукой в сторону вагончика с надписью «Хлеб».
Я хотела, было, истерично рассмеяться, но вспомнила об обещании, данном самой себе: «спокойно реагировать на все, что предложит мне мой воспаленный мозг» и промолчала.
Пройдя с минуту молча, я все-таки не удержалась.
– И твои гонцы вон там, в хлебном вагончике? – я посмотрела на Элвиса как на такого же больного, как и я. Он утвердительно покачал головой.
– А Вова ваш, случайно не в хоз.товарах рядом сидит?
Элвис загадочно улыбнулся.
Мы подошли к вагончику и остановились.
– Готова? – Элвис внимательно посмотрел на меня.
– Фух, конечно! Еще бы!
«Что со мной может случиться? Это ж мои тараканы! Мой сумасшедший мир.»
6 глава. Тук-тук-тук
Он открыл дверь, и на меня волной хлынула вода. Огромный поток воды. Я начала захлебываться, пытаться открыть глаза, всплыть, найти, как дышать. Все кругом бурлило. Я чувствовала мощное движение воды, которое затягивало меня в водоворот. Поток воды усиливался, руки и ноги мои стали неметь от такого напора.
Через какое-то время водоворот прекратился, и по ощущениям, я оказалась в огромном водном пространстве. Воздуха оставалось все меньше и меньше, я начала судорожно махать руками, ногами, пытаться кричать, наконец, открыла глаза, но кроме мутной воды ничего не видела.
Это был один из моих самых страшных кошмаров, я всегда боялась именно такой смерти. И когда я почувствовала, что уже не могу больше задерживать дыхание, в изнеможении, я сдалась и открыла рот. Вода на удивление, мягко и безболезненно проникла в горло, я ощутила слегка сладковатый вкус, похожий на сахарный сироп. Чем глубже проникала в меня вода, тем спокойнее я становилась, страх отступал. Оставалась только вода, я чувствовала, как вся наполняюсь ею. Как она проникает в жилы, смешивается с кровью, как попадает в пищевод и растворяется в желудочном соке. Мне не доставлял этот процесс дискомфорта. Наоборот, было очень легко и тепло. Глаза мои были открыты, я видела перед собою красно-желтые нити. Я не задавала больше никаких вопросов, мне было очень хорошо. Моего тела не было, моего разума не было. Была вода, одна бесконечная вода вокруг…
Я не знаю, сколько длилось это состояние, но в какой-то момент я вновь открыла глаза и ощутила свое тело. Все. Полностью. От макушки до пальцев. Какая-то невиданная мне ранее тишина появилась во мне. Я услышала себя. И благодаря этому, наверное, впервые в жизни, ощутила себя цельным живым организмом: вот пульсирует мое сердце, огромное красное, сильное, оно равномерно гонит кровь по венам.
Я вижу его, я чувствую его, я сердце.
Вот под сетью тончайших кровеносных сосудов расширяются легкие.
Я вижу их, я чувствую их, я легкие.
Вот темно-бордовая печень, селезенка, две округлые и ровные почки. Как гармонично устроен мой организм, как совершенен он в своем творении! Я вижу тебя, мой организм, я чувствую. Ничего лишнего, работа каждого органа отлажена и согласована. Я уникальна. Я неповторима…
Время пропало. Исчезли мысли. Я была лишь приглушенными ударами своего сердца. Тук. Тук. Тук.
– Тук, тук, тук! К вам можно? – толстенький, мягонький, невысокого роста мужчина в черном фраке, фалды которого сзади не смыкались и походили на надкрылья жука, постучал в полуоткрытую дверь и, не дождавшись ответа, потому как знал, что на этот вопрос ему никогда не отвечали, осторожно толкнул ее от себя. Тяжелая дверь из красного дерева, обитая кожей, в которой блестели серебряные мебельные гвозди, нехотя сдвинулась с места.
В большом полутемном кабинете, за громоздким письменным столом с резными толстыми ножками, на котором безупречно ровно были разложены стопками бумаги, сидел мужчина лет шестидесяти. На сосредоточенном и даже суровом лице его, застыли скука и безразличие ко всему происходящему. Он сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел в сторону окна с опущенными тяжелыми бордовыми шторами.
– Я зафиксировал еще несколько выходов, – толстенький человек уже пролез в кабинет, но на середину комнаты не решался выходить и оставался недалеко от двери.
– Один выход сегодня был из Москвы, один из Санкт-Петербурга.
Уставший мужчина за столом, казалось, совсем не слышал слов говорящего, ни один мускул не дрогнул на его напряженном лице, только губы задвигались, будто существовали отдельно от всего лица.
– Кто выходил? Фиксировали?
– Да, конечно, девушка 32 года в Москве и в Санкт-Петербурге был мужчина 40 лет, – толстенький, обрадовавшись ответу, продвинулся немного вперед к центру кабинета.
– На место выезжали? – мужчина за столом, наконец, перевел взгляд на говорящего и поменял позу. Руки он, скрестив, положил перед собой, а голову наклонил вправо.