Последнее испытание

Стерн весьма осторожен и нарочно заводит речь об описанных в литературе случаях, а не о других пациентах, проходивших лечение препаратом «Джи-Ливиа». Врачи, проявившие бдительность, спасли сотни людей, которым назначали «Джи-Ливиа». Но упоминание об этом могло бы спровоцировать обсуждение вопроса о других смертях больных, использовавших это лекарство.

Доктор Роджерс, отвечая на вопрос адвоката, говорит, что такие случае есть.

– Правильно ли будет сказать, что вероятность смерти пациентов от аллергической реакции благодаря применению этих методик была сокращена?

– Ну разве что вероятность. – Доктор Роджерс явно не понимает, что слово, которое она употребила только что, очень многозначно и может толковаться по-разному. Для того чтобы обвинение Кирила в убийстве признали обоснованным, члены жюри присяжных должны быть уверены, что подсудимый понимал «большую вероятность» смерти пациентов. – Да, можно сказать, что вероятность такого исхода уменьшается.

Стерн делает паузу и склоняет голову набок, тем самым давая понять присяжным, что ответ, который они только что услышали, очень важен. Затем адвокат снова садится на место.

Следующий свидетель обвинения – доктор Бруно Капеч. Решение обвинения остановить выбор на нем кажется более удачным. Он врач-онколог и эпидемиолог. Его вызывали в суд для того, чтобы он рассказал, каков процент выживаемости у больных раком. Кроме того, его задача объяснить, какие у семерых пациентов, перечисленных в обвинении, были перспективы прожить дольше, если бы их не лечили препаратом «Джи-Ливиа». Неприятной деталью для защиты в данном случае является то, что Капеч, как и Кирил, – один из ведущих и наиболее авторитетных профессоров медицинского факультета Истонского университета. Сторона обвинения привлекла его к процессу в надежде продемонстрировать, что люди, близко знакомые с подсудимым, настроены против него. Пафко предупреждал Стернов, что, как нетрудно догадаться, они с Капечем недолюбливают друг друга, хотя это не имеет прямого отношения к клиницистике, а скорее связано с враждой внутренних группировок из-за назначения нынешнего декана медицинского факультета.

Тем не менее, поднимаясь на свидетельскую трибуну, Капеч посылает Кирилу короткую улыбку. Ему примерно лет пятьдесят пять. Это седой тучный человек с черной бородкой клинышком. Говорит он с ярко выраженным израильским акцентом, грассируя и растягивая гласные. Капеч рассказывает, где и какое образование получил, а также о том, что имеет все необходимые дипломы и сертификаты в трех различных областях науки. Затем, отвечая на вопросы Фелда, свидетель коротко, но достаточно исчерпывающе рассказывает, как определяется процент выживших при онкологических заболеваниях. Выясняется, что среди пациентов с немелкоклеточным раком легких второй стадии этот процент различается в зависимости от возраста, расы, пола, количества затронутых недугом лимфатических узлов и момента постановки диагноза. Оказывается, что, к счастью, процент выживших растет. Говоря обо всем этом, Фелд и Капеч по ходу дела проясняют, какие методы лечения применялись до появления «Джи-Ливиа» – речь идет о хирургических операциях и последующей химиотерапии с применением одного из нескольких разработанных для этих целей препаратов. Все это Стерн испытал на себе.

Затем Капеч переходит к перспективам выживания семерых пациентов, имена которых включены в текст обвинения. По его словам, согласно последним данным Национального института здоровья, 52 процента пациентов с раком второй стадии могут прожить двадцать месяцев или больше, а 36 процентов могут протянуть даже до пяти лет. Исходя из всего того, что он сказал раньше, Капеч прогнозирует, что в среднем каждый из семи пациентов, о которых идет речь, вполне мог бы прожить более долгий срок, чем тот, на который указывают данные статистики.

У Марты обычно лучше получается работать со свидетелями, дающими показания на сугубо профессиональные темы. Но Стерны решили, что перекрестный допрос Капеча будет вести в основном Сэнди, которому приходилось встречаться с Бруно на различных мероприятиях, проводимых Истонским университетом. Стерн всегда оказывал финансовую поддержку университету, диплом которого изменил его жизнь. После создания препарата «Джи-Ливиа» он перечислил на счет медицинского факультета несколько внушительных сумм в виде частных пожертвований. Адвокату несколько раз доводилось беседовать с Капечем, заместителем декана факультета, на нескольких приемах, проводившихся с целью сбора средств. Разумеется, всякий раз в этих беседах неизбежно затрагивалась тема состояния здоровья самого Стерна. Когда адвокат встает, чтобы приступить к перекрестному допросу, Капеч тепло ему улыбается.

– Сэнди, – говорит он. – Мне сказали, что сегодня я должен называть вас «мистер Стерн».

– Ну а я буду называть вас доктором Капечем.

Свидетель кивает и даже позволяет себе короткий жизнерадостный смешок.

– Что ж, – приступает к делу адвокат, – позвольте мне расспросить вас о первой из смертей пациентов, о которых мы здесь говорим. Я имею в виду мистера Герберта Колкитта, джентльмена из Миссисипи. Сколько еще мог бы прожить мистер Колкитт, если бы ему не назначили лечение с помощью «Джи-Ливиа», а продолжали применять один из стандартных методов терапии, которые вы описали?

Капеч, который, по-видимому, не прочь блеснуть красноречием, по сути повторяет свою оценку среднего срока, который мог бы прожить мистер Колкитт, – тридцать семь месяцев.

– Насколько я понимаю, это означает, – говорит Стерн, – что, согласно данным исследований и принимая во внимание все возможные методики, которые вы перечислили, из тысячи, к примеру, таких пациентов, как мистер Колкитт, половина прожила бы больше тридцати семи месяцев, а половина – меньше.

– Да.

– Но давайте все же поговорим конкретно о мистере Колкитте. Сколько еще времени прожил бы он?

На лице Капеча появляется снисходительная и терпеливая улыбка.

– Я не могу сказать, сколько еще проживу сам, – говорит Капеч (он растягивает слово и произносит «прожи-и-ву-у»), – да и вы тоже, мистер Стерн. Я знаю только, каковы данные исследований.

– Вы хотите сказать, что не знаете, сколько еще мог бы прожить мистер Колкитт?

– Я уже ответил на ваш вопрос.

– То есть получается, что вы этого не знаете, доктор, правильно?

Фелд заявляет протест – он не желает, чтобы Стерн задавал свидетелю этот вопрос, а тот на него отвечал. Существует правило, принятое для того, чтобы суды не тянулись вечно: в ходе процесса юрист может задавать тот или иной конкретный вопрос только один раз.

В разговор вмешивается судья:

– Свидетель, вы знаете точно, сколько времени прожил бы мистер Колкитт, если бы ему не было назначено лечение препаратом «Джи-Ливиа»?

– Конечно, нет, – заявляет доктор Капеч, после чего снова переводит взгляд на Стерна.

– А теперь, мистер Капеч, скажите, сколько пациентов с раком второй стадии, которых лечат тем или иным традиционным методом, сколько из них проживают меньше тех четырнадцати месяцев, которые прожил мистер Колкитт?

– Откровенно говоря, я не знаю. Если хотите, могу посмотреть.

– Пожалуйста, посмотрите.

В профессиональной компетентности Бруно не сомневается даже Кирил. Но Капечу нечасто приходится выступать в качестве свидетеля, и он не знаком с судебными процедурами и порядками. Вместо того чтобы поискать нужную информацию в стопке книг и бумаг, которые он взял с собой в зал суда, он опускает руку во внутренний карман пиджака, достает телефон и, потыкав в него пальцем, довольно долго молча смотрит на экран устройства. Между тем Стерн замечает, как двое присяжных, которые, судя по всему, решили действовать заодно, переглядываются. Эти двое, афроамериканец средних лет и парень помоложе с длинными волосами, стянутыми на затылке в хвост, язвительно улыбаются. Вероятно, им кажется забавным, что эксперт, имеющий научные регалии, ищет нужные ему данные в теле-фоне.

Пока Капеч ковыряется в смартфоне, продолжая тыкать в него пальцами и листать страницы, Стерн внезапно осознает, насколько это для него странно – беседовать о немелкоклеточном раке легких второй стадии как о чем-то, касающемся других людей. Ведь он сам, по сути, один из составных элементов той самой статистики, о которой они толкуют со свидетелем. Когда слово «рак» впервые было произнесено Алом Клементом, это походило на то, как если бы совершенно не страшный вымышленный монстр из книги комиксов вдруг выдохнул в воздух облако ядовитого черного тумана. В тот момент Стерн почувствовал, что задыхается, и ощутил колющую боль в сердце. Именно это короткое слово люди используют, чтобы обозначить катастрофическое, смертельное заболевание. Стерн знал, что рак – это не только некие физические симптомы, но и внутреннее состояние страха и тревоги. Когда же через несколько дней он окончательно осознал, что за диагноз ему поставлен, и смирился с ним, худшим оказалось то, что он понял – он не только умирает, но и сама смерть его будет тяжелой и мучительной. Лечение, применявшееся при наличии у пациентов злокачественных новообразований, было почти таким же ужасным, как пытки заключенных на тайных базах ЦРУ. Химиотерапия с ее постоянным состоянием дурноты и бесконечными приступами рвоты. Болезненная хирургия, уродующая пациента… Ему стало жаль Хелен, которая, как он понимал, будучи человеком верным и самоотверженным, будет вынуждена столкнуться со всем этим. Ему хотелось попросить ее поступить с ним так, как поступали со стариками и больными в древней Спарте, – отвезти его в горы и оставить там. Но, пожалуй, худшим из всего было понимание, что сам он не решится уйти добровольно, а будет, как и большинство людей, барахтаться и цепляться за жизнь до последнего.

– По данным Национального института онкологии, из пациентов со всеми формами рака легких и бронхов сорок семь процентов остаются в живых в течение года, – заговорил наконец доктор Капеч.

– А пятьдесят три процента умирают раньше?

– Да. Но у пациентов с немелкоклеточными формами рака легких показатели выживаемости выше, чем у больных с мелкоклеточной разновидностью. А восемь из девяти видов рака легких относятся как раз к немелкоклеточным. Тридцати процентам пациентов она диагностируется именно на второй стадии заболевания. Соответственно, исходя из имеющихся данных, я бы сказал, что – это, конечно, приблизительная оценка – менее тридцати процентов онкологических больных со второй стадией рака легких умирают, прожив менее четырнадцати месяцев.

– Вернемся к мистеру Колкитту, джентльмену из Миссисипи. Выходит, существовала тридцатипроцентная вероятность того, что он не прожил бы те четырнадцать месяцев, в течение которых оставался живым благодаря применению «Джи-Ливиа». Примерно так, правильно?

– Ну да, примерно так. Но давайте справедливости ради все же скажем, что речь идет о вероятности, составляющей от двадцати пяти до тридцати процентов.

Капеч старается быть справедливым и беспристрастным. Однако его готовность жонглировать цифрами – это еще один аргумент для присяжных в пользу того, чтобы счесть его показания неубедительными.

Стерн внимательно, оценивающе смотрит на Капеча. Тот явно наслаждается тем, что является для окружающих признанным авторитетом. Однако при всех его трениях с Кирилом трудно представить, чтобы Бруно был способен нарочно исказить статистические данные. У Стерна создается впечатление, что, если он попросит Капеча самому высказать свое мнение, а не будет оспаривать те высказывания, которые свидетель уже сделал, то доктор Капеч скорее будет исходить из своего в целом дружеского расположения к адвокату. Юристов обычно учат во время перекрестного допроса не затрагивать вопросов, ответа на которые они сами не знают и не могут предсказать. Но интуиция подсказывает Стерну, что в данном случае у защиты есть возможность набрать кое-какие очки.

– Значит, доктор Капеч, вы как специалист можете сказать, что мистер Колкитт или любой другой пациент, которому диагностировали вторую стадию немелкоклеточного рака легких, с большой вероятностью прожил бы больше, чем четырнадцать месяцев?

– Я не могу говорить о «большой вероятности» такого развития событий, – уточняет Капеч. – О хороших шансах на это – да. О большой вероятности – нет. Конечно, все это семантика, но для меня большая вероятность – это, скорее, восемьдесят пять – девяносто процентов.

Присяжные пока еще ничего не понимают, потому что их еще не успели проинструктировать по поводу некоторых тонкостей законодательства. Поэтому сейчас обмен репликами между Стерном и Капечем, должно быть, кажется им какой-то малозначительной пикировкой. Но дело в том, что отсутствие большой вероятности того, что умершие пациенты прожили бы дольше, если бы им не назначили созданный Пафко препарат, означает следующее: Кирил не совершал, просто не мог совершить убийство. Ведь убить призрака невозможно. Все, точка – главный медицинский эксперт гособвинения только что фактически засвидетельствовал, что Кирил невиновен. Быстро обернувшись, Стерн видит, как Марта поднимает ладонь к губам, чтобы скрыть улыбку.

Лидируя таким образом в счете, Стерн понимает, что сейчас ему лучше всего сесть на место. Но у него есть ощущение успеха, которое он часто испытывал при удачном для него перекрестном допросе.

– Что ж, давайте еще раз все проясним, мистер Капеч, – говорит он. – Пациенты, которым диагностировали немелкоклеточный рак легких второй стадии, очень серьезно больны, и, к сожалению, существует вероятность того, что недуг убьет их – независимо от применяемой методики лечения.

– Я не могу не согласиться с этим утверждением, – заявляет Бруно.

– И вы в своих свидетельских показаниях просто сравниваете, что произошло с теми пациентами, о которых мы говорим, с прогнозами по поводу того, что могло случиться с ними, если бы их лечили традиционными методами, существовавшими до появления «Джи-Ливиа».

– Верно.

– Вы согласны, что тот факт, что благодаря употреблению «Джи-Ливиа» им в среднем удалось прожить год, – это лучший выбор для таких пациентов в целом, даже несмотря на то, что в отдельных случаях были зафиксированы острые аллергические реакции?

Фелд заявляет протест на том основании, что, по его мнению, вопрос не имеет отношения к делу, но Сонни его отклоняет. Когда она смотрит на стол обвинения, лицо ее заметно мрачнеет.

– Да, мистер Стерн, статистика первого года намного лучше, – говорит Капеч. – Но, как вы знаете, обычно мы приходим к каким-то определенным выводам, базируясь на данных за пять лет. Поскольку «Джи-Ливиа» изъяли с рынка, у нас нет более долгосрочной статистики, даже единичные отчеты по этому вопросу редкость. Так что неизвестно, у скольких еще пациентов могла бы возникнуть аллергическая реакция с летальным исходом.

Стерн делает паузу. В том, что только что сказал Капеч, что-то не так.