Край воронов, или Троянский цикл

– Да как-то нет, я в центре. Живу… Ночую…

– Но в университет ты сегодня, конечно, приедешь?

– Конечно, приеду.

– Тогда, как приедешь, сразу ступай в читалку. Очень интересно посмотреть, что ты такое вне школьных стен.

Он вдруг улыбнулся, хотя и в своей невозмутимости был уверен до сих пор.

– Вот и улыбнулся, – говорит Ольга. – Кстати… улыбка у тебя тоже приятная. И форма губ красивая…

… – О! – кричит Артем из отдаления. – Что же вы, Ольга Вадимовна, лекций не посещаете во внеурочное время?

– Это время и для лекций оказалось неурочным! Я решила, что будет лучше почитать книги.

– Зря. Нам рассказывали про божественные шахматы. А ты теперь не услышишь этого больше…

– Кажется, я об этом еще раньше слышала…

– Все новое – хорошо забытое старое… Ты, наверное, и нашего Вико Нормандина продержала в читалке? Как он от тебя вырвался?!

– Отнюдь. Не видела я вашего Вико. Если только он не сидел за стенкой, в буфете.

Смех Виктора был ответом им всем.

– А скажи-ка, Оля, – продолжал Артем, хищно подходя ближе, – не ты ли настропалила Восторка? Он мне сегодня всю лекцию что-то твердил про бога!..

– Слушай, – встрял Немеркнущий, – ты перестань выделываться перед Ольгой, мною прикрываясь!

– Действительно, что он выделывается, – поддержала она, – вы для меня все равны и все на одно лицо. Как братья!

– Я даже знаю, на чье лицо! На Восторково! – победоносно бросил Артем в лицо Восторку же.

– Да, – изрек Восторк скептически, – нас называют близнецы… Я работу напишу: «Азаренко Артемка как бледная копия Чмейркова В. Х.»…

– Смотри, что у меня для тебя есть, – спохватилась Ольга, выныривая из рюкзака.

Восторк машинально принял в руки обычные печатные листки из книги, страницы с 41 по 44 и с 77 по 80. На одной из них он прочел следующее: «Но что же собой представляют эти так называемые понятия, которые Чейф с такой легкостью обнаруживает в собственном сознании путем интроспекции. (Почему без вопросительного знака?) Каков способ их бытия? На этот вопрос мы получаем достаточно определенный, хотя и несколько обескураживающий ответ. Что же касается понятий, – пишет автор, – то они находятся глубоко внутри нервной системы человека. Можно предположить, что они обладают какой-то физической, электрохимической природой, но пока мы не в состоянии прямым образом использовать этот факт в лингвистических целях».

– Мне это зачем?

– Не знаю, – развела руками Ольга. – Но для чего-то же вложили в книгу второй экземпляр этих страниц.

– Вы меня очень обяжете, – зашел Артем с другой стороны, – если мы все сейчас же отправимся чай пить. Восторк, шевели ногами, тут не скользко. Пожалей хоть девушку, кажется, она действительно не в буфете провела этот час. За тебя-то я не беспокоюсь, я ведь знаю, что ты делаешь под столом на паре…

16.

Она всегда одинаково отвечала из-за двери: «Это я, – Аня…» Жила она чуть дальше от школы, чем он, поэтому всегда заходила за ним. Однажды она опоздала и догоняла его уже на улице, размахивая руками, нагибаясь под тяжестью рюкзака, который она старалась поудобнее взвалить на спину. Ее огромная белая шапка, белые рейтузы и ботинки в звездочку потрясающе смотрелись на фоне снежной дороги. И видел он ее, обернувшись, будто в замедленных съемках – смотрел продолжительно долго и заворожено. Кроме того, она была блондинкой, – миловидной блондинкой идеального образца; таких девиц, только взрослых, по телевизору часто показывают.

– Знаешь что? – выпалила Аня, подлетая к нему. – Я решила сшить рубашку на мальчишку…

– На какого мальчишку? – удивился Артем.

– Ну… на тебя, – чуть запнулась она, обычно словоохотливая и прямолинейная.

Увлечение ее шитьем, о котором он узнал недавно, удивляло, а то, что она умеет кроить мужские рубашки, поражало тем более. Одежда у нее была лучше всех – и сплошь фирменная. Четыре года они учились, не особенно обращая внимание на внешний вид друг друга, но с тех пор, как в пятом классе появилась она, все сразу оценили: Аня Семенова богатая, у нее родители купили квартиру в новом доме… У нее пенал с двойным дном, со встроенной точилкой, с автоматически открывающимся ящичком для стирательной резинки… И все девчонки побежали в магазины закупать такое чудо. А потом ублажались мальчики, бегая на переменах по рядам и нажимая кнопки на всех этих пеналах.

У Ани были журналы с наклейками из серии «Барби», или «Синди», или «Том и Джерри»… И все быстро сообразили, сколь азартно это мероприятие, и впоследствии менялись и менялись этими стикерами, одноразовыми, многоразовыми, с объемным изображением – на манер того, как мальчишки добывали новые вкладыши Turbo по бартеру на старые.

Были у Ани, наконец, разноцветные пластмассовые пружинки, в которых постоянно одно кольцо цеплялось за другое, а Семенов-папа славился тем, что отлично их распутывал…

В какой момент эта Аня вторглась в приделы его собственной жизни, Артем пропустил, запамятовал. Кажется, только им двоим было домой по пути, остальные сразу от крыльца поворачивали налево, или шли прямо, или к домам за школьным садом. Потом ей стало скучно ходить одной и до школы. Один раз не было в туалетах воды, – она визжала от счастья и затащила Артема к себе домой играть в куклы. Диалога у них тогда не получилось, зато они на протяжении трех часов переставляли по столу игрушечную мебель и переодевали Барби и Кена. Все костюмы Аня сшила сама, но чего стоили одни материалы! – сплошь французские.

– Так ты станешь моделью? – продолжала Аня. – Ты ведь красивый, тебе здорово будет в моей рубашке. Мы осенью на трудах фартук сшили, а теперь просят ночную сорочку. А зачем мне она, я хочу сделать что-нибудь полезное.

– Лучше бы сшить рубашку Трою, – пожал он плечами. – Он красивее.

– А что Трой? – равнодушно отмахнулась мастерица. – Он уже ушел из нашей школы.

– Он вернется, – горячо возразил Артем, – он всегда по полгода учится в Житомире…

– У него родители развелись?

– Нет, – ответил он просто, но поморщился; размышления о разводе посещали его в связи с собственными родителями.

Вот так, двенадцати лет отроду, спустя месяца три после этого разговора, ученик 5А класса оказался на подиуме в актовом зале, сверкая красотой ярко-желтой рубашки с вышивками… Аньке выписали приз, овации и слава нашли Артема. С этих пор он болезненно прислушивался к любым девчачьим разговорам о шитье. Отчего-то на всю жизнь запомнилось, как крошечная Катя Воробьева плакалась перед классной руководительницей:

– Как же меня будут мерить? Это очень больно?

– Нет же. Это совсем не страшно. Снимешь кофточку, тебя и измерят, – отвечали ей.

– Мяу, мяу, – жалобно пищала Катя. Впору было бы улыбнуться – и ведь не получалось, так было ее жалко, умела она вызывать к себе такие неконструктивные, бесполезные чувства. Он сам к этому времени прекрасно знал, что есть мерки. Анька лихо снимала с него различные полуобхваты и умудрялась вычертить по этим странным данным цельную полноценную фигуру. Результат вовсе не смотрелся корявым и однобоким, но в момент замеров реально казалось, что его разбирают на половинки. Кроме того, метр вызывал на теле щекотку – и они так смеялись однажды, так смеялись, что обнялись…

Но уже в следующем классе они перестали ходить друг к другу просто так в гости – Аня сделалась одержима лучшими подружками. Целый год она протаскала за собой Олесю Ржевскую, которую было очень жалко в конце, поскольку ее променяли на Лену Ржеву. Но более всех жаль было все ту же Катю Воробьеву: именно с ней раздружилась Олеська ради Аньки. Вот так все печально. Вроде мелкие девчонки, а страсти накалили как во взрослых сериалах. Но ведь это не брак, а так… Спрашивается, разве не может быть в женских компаниях три или даже четыре девочки?

Впрочем, все это никак не отражалось на его рубашках – ему по-прежнему все шилось и дарилось, что вызывало непонятливые возгласы отца и снисходительный восторг Селены по поводу такого внимания к ее сыну. Он мог рассиживаться в кабинете технологии прямо верхом на столе, пока Аня строчила на машинке с ножным приводом. Там от безделья рассматривал девчонок – и потому что он был с ними наедине, без других собратьев, казались они ему чуть ли не раздетыми, и представлялось, что он за ними подсматривает. Классе в седьмом он уже подступил к матери с вопросами:

– Мам, как ты думаешь, они уже используют прокладки? Мне кажется, грудь у многих стала совсем большая.

– Ну что ж, – ответила Селена, – в 13 лет действительно пора…

– Неужели и у Аньки тоже?

Селене Станиславовне почудился испуг в этом вопросе, и, не понимая этого страха, она пожала плечами:

– Получается, что и у Аньки…

Он вздохнул и продолжил, гордо глядя в стену: