Край воронов, или Троянский цикл

Денису Азаренко минуло 18. Он был одним из многих, которые в разгар отпуска вдруг понимают, что ехали и дружили не с теми – в результате откалываются от прежних компаний и прибиваются к каким-то другим, оказываясь там при этом желанными и ожидаемыми! Денис был по-южному темен, задорен, в остальном имел внешность ординарную и выигрывал молодостью там, где проигрывал особой красотой. Он ловко вписался между Догмаром и Ворконием, не связанный с ними ничем, кроме внезапно вспыхнувшего интереса, подогреваемого жарой и замкнутым пространством.

– И как ты управляешься с ним? – тараторил он Данаеву – старшему, указывая на младшего. – Ты молодец!

– А чем тут особо управлять? – возражал слабо Ворконий.

– Ну не скажи! Я бы своего точно не повез никуда!

– А он у тебя с лихвой парень?

– Да вовсе нет! Он у меня за 12 лет столько книжек прочел и столько раз меня поучать брался, что я уже не могу уму запросто скомандовать: «Встал. Пошел».

– Да мой тоже читает. И пусть себе. Нас чем это унижает? А брата ты, кажется, унизил: бросил дома пацана, а сам на Сейшелах?

– А Ворконий как примерился к родительскому тону с первой брачной ночи, так и ходит молодцом. Слушай, старший брат ровесника твоего младшего брата тебе не сын! – сказал Догмар.

Все улыбнулись. А Денис вздохнул:

– «Чего не видел я на Сейшелах твоих?» – сказал мне он. И чего ради родители завели после нас каких-то отличников?..

– А я бы своему так сказал, – горячился Ворконий, – я мужчина, а ты, Трой, мальчик, и такую жену, как моя, тебе не видать, пока три раза вокруг женской планеты не обернешься до начала нового тысячелетия.

– Да она меня на свадьбе обнимала! – вставил брат.

– Это она на родительские чувства нацеливается, – опять глубокомысленно заметил Догмар. Иногда и на семь бед один ответ.

– А ты почему слушаешь взрослые разговоры? – ерзал Ворконий, словно уличенный в чем-то нехорошем.

– Да потому что у вас не акционерное общество! – ответил ему Трой Догмаровыми словами.

И тут братки раскрыли рты. Гоготали со стонами, наваливаясь друг на друга.

– Сейчас от смеха провалятся в Нирвану, – шепнул Догмар. – Отъехали в сторону лужи!

Они отсели из ресторана к бассейну – технично и с фруктами, пустили детей по кромке и вновь остались вдвоем.

– Хочешь прекратить знакомство? – спросил Ворконий про «амбалов».

– А чем они не цельная компания? – уклончиво ответил Догмар. – Знакомство я как раз хочу продолжить, а из былого иногда вырастаешь, – даже всегда! Логично вырастаешь. И былое станет былью. Никто не виноват.

– Ты был таким, как они? – осторожно спросил Данаев.

– Ведь это уже быль, – ответил Догмар твердо. – Никто не проверит, не поверит, не вспомнит. И они не вспомнят, я тебя уверяю. Случайно или специально забудут – нет пути назад. А только вперед.

И оба посмотрели перед собой, на Дениса с Троем, которые, скрестив руки, скользили по влажным синим плиткам…

– И как он тебе? – спросил Догмар.

– Ты с ним раньше встретился, тебе и спрашивать бы у него про меня, – удивился Ворконий.

– Но, как видишь, произошло иначе…

– Боишься, что он не дорос?

– Не боюсь. Хочу, чтоб дорос…

Грянула приятная музыка. Ворконий зажмурился на солнце. Ему еще была незнакома мода брать друзей на вырост. Чувствовалось в Догмаре нечто титаническое, величественное, торжественное, что вселяло уважение и требовало оставить себя в покое. «Знаем мы таких нежных ребят в громоподобном обличии, – запускал Ворконий струю цинизма в свое уважение, – все это веяние классического рока…»

«И что он нашел в нем?» – спрашивал Данаев себя, совершенно не раздумывая, а что собственно Догмар нашел в нем самом. Ответ, тем не менее, нашелся на второй, незаданный вопрос: «А меня он выбрал, потому что я вожусь с мальчишкой, умею обращаться с младшими…»

Три дня бродили они по-сентименталистски около воды из одного края курорта в другой. Песок разъезжался под ногами и принимал в себя их следы. На пляже царила вакханалия, люди нестройно, не в шахматном порядке рассиживались, разминались, раздевали детей – обычная нефотогеничная суетливая картина, на заднем плане которой мятые потные полотенца, шуршащие обертки и средства от переохлаждений и перегревов россыпью… Никакой выставочности, никакой красоты и попытки демонстрации оной, а с другой стороны – и ни стыда, ни задней мысли.

– Да и что красивого может быть в массе оголенных тел! – плескался Ворконий в фонтане своего фанатизма. – Говорят, естественное не безобразно, но вот это совсем не естественно, это нечто площадное… Разумеется, в своих постелях, рядом со своими супругами они смотрятся гораздо симпатичнее…

– Вах! – восклицал Догмар. – А я совсем не наблюдаю площадного секса!

– Конечно, эта девица с нагой грудью, кажется, крепко убедила себя, что она раздета не для секса, но я-то, я-то вовсе не убежден…

– Правильно, ты человек женатый, не смотри!

– Тут и не на что! У меня другие вкусы. А мысли все те же! И здесь я словно укладываюсь в чужие объятия, в которые не хочу, здесь я словно смотрю на то, чего не заказывал… Отчего они все такие толстые?

– Не все. Худые незаметны просто. А у тебя комплексы развиваются вдали от жены. Не пойму только: ты ей патологически верен или наоборот. Но это в сторону. Как же незамутненному ребенку прикажешь на это смотреть?

– Кстати, – оживился претенциозный муж, – ты объясни, почему с детей снимают трусы? С какой радости? Слышишь, Трой, может и с тебя штаны спустить, коли такое дело?

– Себе спускай, – предсказуемо огрызнулся брат, болтающийся сзади, к разговору не прислушивающийся, но на свое имя среагировавший.

– Не подогревай, – бросил Догмар через плечо. – Он, кажется, вовсе на твоей стороне.

– А мужчины… – стенал Ворконий. – Что распрекрасного в их животах?

– А я вот думаю, – перебил его Догмар, по всей видимости, начинающий класть конец этому брюзжанию. – Я вот думаю, не думают ли они все, что у тебя под рубашкой лишай водится.

Он резко остановился и поворотился к остальным. Они стояли перед ним на подбор в белых брюках и черных футболках с изображением огненного дракона на спине.

– Какие-то вымуштрованные вы у меня, ребята! А раздеться – ка всем быстро! По наблюдениям друга нашего Воркония, мы единственные красавцы на этом курорте – кому же раздеваться, как не нам? Или вы обездоленное меньшинство – еще этого не хватало! Прочь драконов, как вам не жарко! Ура!

Все дружно стащили наряды через голову.

– Батюшки, они еще и загорелые. Когда успеваете? Или вы краской для одежды выкрашенные?

– Не сотрешь, – улыбнулся Ворконий. – А что до красоты, мы же еще ничего не сделали, чтобы было реально красиво…

В следующий момент он, действительно, очень круто проносился по волнам.

– Как будто не бывает красоты нерукотворной, – пробормотал Догмар, с ног до головы оглядывающий выброшенного с размаху на песок Дениса…

… Отчего-то не померещились ему тогда кровавые пятна, сползающие по векам – наверное, он был уже слеп? Но даже и другими чувствами не смог он ощутить всю тяжесть земли, что мягко толкается в спину при отливах. Зато вспомнился потом ловкий скользящий по берегу юноша – воздушный, невесомый! – и напомнило странным резким свистом о его природной телесности, и навалилась вдруг вся его боль, словно переданная на расстоянии. Целы были ноги – и вроде не его переламывало пополам бортом катера, но не подняться отчего-то, и ломит в коленях больше, чем на лбу, за который так отчаянно хочется хвататься. Никогда раньше не приходилось выныривать из морской волны, а глаза протирать от крови. И уже давно кануло в пропасть то время, когда несчастный маленький нищий пацан с подходящей по случаю фамилией Вечный вот так же стоял, скрючиваясь и зажимая руками разбитое лицо. Тогда он решил, что на этом мясорубка и кончится. И она прекратилась! Но почему-то началась теперь снова, когда он признанно стал круче всех… Сознание немного меркнет на некоторые мгновения, представляются каскадом мучительные ужасы; он хлопает ладонями по воде и вновь подставляет их к лицу, пытаясь рассмотреть, не разъедает ли кожу – не вляпался ли он в реальную кислоту. Потом судорожно ищет волосы выше лба – лишь бы они оказались на месте.