– Я люблю вас.
Слова склонённого передо мной молодого мужчины не могут не действовать, и подозреваю, что Артем об этом прекрасно осведомлен.
Взгляд глаза в глаза, который он мне дарит, достает до дна моей души и болезненно задевает в ней что-то. Мои щеки помимо моей воли наливаются румянцем, и я отвожу взгляд.
Так просто и так искренне…
– Ты с ума сошел…
Его лицо смягчается, на губах появляется немного дерзкая улыбка
– Ничто не может отменить этот факт. – Продолжает он, – ты думаешь, законам подвластны сердца? Чувства? Если издать закон, запрещающий любить, сколько будет тогда виновных?
Я делаю вдох, чтобы набраться терпения и прогнать странное болезненное ощущение в груди.
– Артем, юноши в твоем возрасте всегда ищут романтических отношений. Твой выбор пал на меня, потому что это – необычно, но это не может длиться долго. Пожалуйста, перестань. У тебя это пройдет…
Он качает головой.
– Не засчитывается. Повторяетесь, Мария Викторовна. Нечто в этом роде я уже слышал. И вы тогда предлагали подождать. Не помогло. Что теперь?
Мне хочется, мне по-настоящему хочется прикоснуться к его руке. Я могу себе представить, как я бы сейчас чуть наклонилась и осторожно, нежно коснулась бы его щеки своими губами. Желание такое сильное, что внутри что-то сжимается и дрожит. По тому, насколько глубоким становится его взгляд, я понимаю, что он чувствует меня. Он знает.
Закрываю глаза, чтобы собраться с мыслями, и ощущаю, как Артем медленно, давая мне возможность оттолкнуть, берет мое тонкое запястье в свои большие теплые ладони. Согревает его.
Простое прикосновение будит внутри меня такой шквал эмоций, что я на мгновение перестаю дышать, а потом выдыхаю медленно, прерывисто.
– Маша…
Открываю глаза. Взгляд падает на его руки с коротко остриженными ногтями, мужские, красивые. Отчего-то я уверена, что эти руки никогда не смогут обидеть женщину, ударить, они способны только согревать.
– Маша, – зовет он уже настойчивее, и наши взгляды встречаются, – я не знаю, как доказать тебе, что мои чувства настоящие, как убедить тебя в этом. Но одно я могу тебе обещать: до тех пор, пока ты сама не скажешь мне, что никогда не сможешь меня полюбить, и что я тебе не нужен, я не отступлю! Даю слово.
Как будто лопнула невидимая струна. Я смотрю на него, и с ужасом понимаю, что я упустила момент. Когда я успела увлечься игрой настолько, чтобы запутаться в её правилах? Почему позволила ему продолжать играть? И самое главное: что теперь делать с собственным сердцем, которое незаметно, незримо и неосязаемо успело привязаться к нему!
«Почему мы встретились с тобой сейчас? Где? На каком небе произошла эта ошибка? Мы должны были увидеться с тобой раньше, между нами не должно лежать десятилетие. Оно – словно непроходимая пропасть, через которую невозможно дотянуться друг до друга руками, только душами…»
Артем молчит, смотрит на меня темными глазами. Мне кажется, он читает меня, словно шекспировский сонет.
Я медленно наклоняюсь к нему так, что между нашими лицами остается чуть пространства, и беру его лицо в ладони.
– Этого я тебе не могу сказать. Должна бы, но не могу…
Он улыбается глазами. Когда он это делает, на нижних веках появляются мелкие милые морщинки. Его взгляд скользит по моим жарким щекам, губам, он снимает мои руки со своих плеч и сжимает в ладонях. Когда мы вновь встречаемся взглядом, я чувствую, как меняется ритм его дыхания, чуть размыкаются губы. Он завороженно смотрит на меня и неосознанно подается вперед.
Секунду мне хочется поддаться, позволить этому поцелую случиться. Мне хочется этого до боли в груди, но когда остается доля секунды до прикосновения губ к губам, я выдыхаю:
– Нельзя.
Секунду он недвижим, словно налетел на невидимую преграду, а потом медленно отклоняется от меня назад. В его глазах легкое разочарование и огонь.
Я мягко улыбаюсь и медленно вынимаю руки из его теплых, мягких ладоней.
Он засовывает их в карманы брюк и встряхивает головой. Бодро улыбается.
– Если тебя так смущает то, что мы находимся наедине, я могу наговорить на диктофон, что все, что происходит – происходит с моего согласия, – слегка неловко говорит Артем, и я мягко смеюсь.
Тишина темной кладовой рассыпается и отступает от нас в разные стороны, словно круги на воде. Артем улыбается.
– Боюсь, меня это не спасет, – говорю я тихо.
Я чувствую, как распускается внутри меня тугой узел. Болезненное теснение в груди, которое я ощущаю все время, уходит только когда он рядом со мной, когда я вижу его улыбку и прикасаюсь к его руке.
Знаю, что учительнице не положено думать про своего ученика ничего лишнего, но наши мысли и наши чувства – разные вещи. Невозможно заставить скорбящего человека беззаботно смеяться, невозможно склонить к искренности гордеца, а злодея – к сочувствию.
Заставить меня оттолкнуть Артема уже невозможно.
***
– У нас в доме подполом был заброшенный погреб. Отец вырыл его для хранения домашней закрутки, но мои родители так много работали, что огород мы забросили достаточно быстро. Я хранила там свои рукописи.
– Ты пишешь?
Артем слегка раскрасневшийся после беготни по спортивному залу, сидит напротив меня в моем кабинете. В руках он крутит теплую чашку с чаем. Только что закончилась перемена после седьмого урока, и в школе почти никого не осталось из учеников. Артем заскочил ко мне на чай, что случалось почти каждый день.
– Писала, – улыбаюсь я, – когда-то мечтала стать настоящим писателем. Сочиняла небольшие рассказы, зарисовки.
– А почему бросила?
Отхлебываю из чашки и беру из вазочки имбирное печенье.
– Случайно оставила подпол открытым. Отец наступил на поднятую половицу и провалился. Потом нашел мои тетради и прочитал.
Я замолкаю. Артем внимательно смотрит в мое лицо.
– Ему не понравилось? – говорит он через минуту.
– Трудно сказать. – Отпиваю еще немного чая, – он исправил все ошибки и посоветовал мне сначала выучить грамоту, а потом уже сочинять всякие небылицы. Наверное, именно поэтому я и стала филологом.
Артем помешивает ложечкой свой чай и долго молчит.
– А у тебя остались те рукописи?
– Возможно, где-то в доме родителей. Они потеряли для меня ценность после того случая.
– Тогда напиши что-то другое. Начни сейчас. Напиши какую-нибудь жутко интересную историю с погонями, расследованиями убийств и неожиданным концом!
Мой смех звучит достаточно громко, чтобы его услышали в коридоре.