Простите, я вас люблю…

– Моя любимая песня…

Но он уже не слушает, уходит в ванную, и под шум воды я слышу:

– Ужин принеси в кабинет. Нужно приготовиться к конференции в Москве.

Я на мгновение застываю, потом спешу в ванную.

– Ты едешь в Москву? Надолго?

Андрей не отвечает до тех пор, пока не заканчивает умываться.

– Да. Еду в конце января на неделю. Эти олухи в Московском отделе напутали документы. Надо разобраться с ними и уволить всех к чертям. Придется разливаться сиропом перед клиентами, этими недоумками. А что это ты так разволновалась? Хочешь поехать со мной?

На его лице презрительная улыбка, но глаза проницательны и холодны. Я стараюсь придать своему лицу хотя бы оттенок интереса к поездке.

– У меня работа, я не могу, ты же знаешь.

Андрей морщится и отворачивается. По его лицу и шее течет вода, он берет полотенце, и меня вдруг охватывает отвращение.

– Прежде ты всегда соглашалась. Ты прямо помешана на этой школе, и вообще, была повеселее, когда не работала, больше времени проводила дома, уделяла мне… больше внимания.

Он резко разворачивается и вдруг оказывается вплотную ко мне. Его рука стальными пальцами хватает меня за подбородок, заставляя смотреть в глаза. Ужас, написанный на моем лице, его забавляет. Уголок его рта слегка приподнимается, но в глазах по-прежнему нет никакого выражения.

– А может, ты там нашла любовника, а?

Чувствую, как ноги подкашиваются от страха, если бы муж меня не держал, я бы рухнула на пол. Судорожно ищу слова, чтобы заверить его в абсурдности таких мыслей, но он неожиданно отпускает меня и коротко смеется.

– Я пошутил, милая.

Цепляюсь за дверной косяк и наблюдаю, как он спокойно продолжает вытираться.

– Уезжаю через неделю, подготовь к этому времени мой пуховик. Обещают похолодание.

Он удаляется в кабинет, плотно закрыв за собой дверь. Мое сердце долго колотится, и я кидаюсь менять полотенце и вытирать раковину насухо.

***

Через полторы недели Андрей уезжает.

Как только за ним закрывается дверь, я прислоняюсь к ней спиной и просто не верю своей удаче. В тот же вечер много гуляю по зимним улицам, захожу в кофейню, чтобы согреться, и гуляю снова, пока не замерзаю настолько, что начинаю подпрыгивать при ходьбе.

Мне совершенно не хочется возвращаться домой, но выбора нет. Быстро раздеваюсь, кидаю шубу на вешалку в прихожей и поднимаюсь к себе. Остаток вечера провожу за книгой и чашкой чая с мятой.

На следующий день мне совершенно неожиданно делают комплимент на работе:

– Ты сегодня прекрасно выглядишь. Есть повод?

Я улыбаюсь своей коллеге Наталье, учительнице английского языка, и пожимаю плечами. Задерживаюсь на работе безбожно поздно, на вахте уже сменились сторожа, а на следующий день решаю навести порядок в костюмерной, разворошенной в предновогодней суете.

Лампочка мигает несколько раз, издает тихий свист и гаснет, а вскоре слышится отдаленный щелчок в электрическом щитке. Мы с тремя учениками, которых я попросила помочь мне с тяжелыми коробками, оказываемся в полутьме.

– Что ж, ребят, вы можете идти, – расстроено говорю я. Завтра мне придется разгребать беспорядок самой: у детей уже не будет свободного времени, – в темноте мы все равно с вами ничего не увидим.

Артем, уже взявшийся за объемную коробку, перетаскивает её в другой конец кладовки и пытается запихнуть в шкаф. У коробки разрывается дно, и из неё вываливаются обрезки разноцветной ткани, мятые ленты, старые шляпы и галстуки. Он нагибается, чтобы все это собрать и не успевает спрятать улыбку. А меня внезапно накрывает паника. Коробка разорвалась не случайно, и, что бы я ни чувствовала к Артему, это касалось только меня.

– До свидания, Мария Викторовна, – восьмиклассники расходятся так быстро, что я не успеваю собраться с мыслями.

За моей спиной Артем шуршит коробкой, мы остаемся одни.

– Артем, ты тоже можешь идти.

– Ничего, я вам помогу, – отзывается он ровно, не поднимает глаз и медленно собирает разлетевшиеся ткани с пола.

Я отворачиваюсь, близоруко щурюсь и перекладываю коробки в шкаф, освобождая место. Напряжение висит такое, что его можно потрогать руками. Артем давно справился с работой, и я чувствую, как он буравит взглядом мою спину. Упорно не поворачиваюсь. Не понимаю своей робости, кажется, я совсем запуталась.

– Вы красивая.

Он говорит это так неожиданно, что я вздрагиваю, как от удара.

– Спасибо.

Стараюсь отвечать бесстрастно, и мне это удается. Перестаю двигать пыльные коробки и поворачиваюсь.

В косых лучах лунного света Артем выглядит старше. Он всегда был высоким, а за полгода вытянулся еще больше. Черные волосы отливают синевой, глаз не видно, на них падает тень, но я ощущаю его взгляд, словно стою под прожектором на темной сцене.

– Вам понравился мой новогодний подарок?

Перед мысленным взором встает большой снежный шар, который я нашла на своем столе позавчера. Я как-то случайно обмолвилась, что люблю такие вещицы. Он запомнил. Под шаром лежало письмо с пожеланием счастливого нового года. Его я забрала домой и положила в нижний ящик стола.

В голосе Артема я различаю улыбку и вздыхаю.

– Я не стану повторять то, что и так однажды было сказано.

Он делает шаг вперед, в лужу лунного света, и я вижу его глаза. В них плещется улыбка и спокойствие, точно такое спокойствие, которого никогда не было в моей душе. Я подбираюсь внутренне, будто перед прыжком с большой высоты. Артем стоит в двух шагах, и мне требуется тщательно контролировать свое лицо.

–Не повторяй, скажи, наконец, правду.

Я удивляюсь. Сколько я его знаю, он был вот таким: целеустремленным, упрямым, болезненно справедливым, говорил, что думал и прямо в глаза. Мне нравится эта черта в людях. И в нем.

Со вздохом сажусь на пыльный стул, изображавший трон в прошлогодней постановке «Федота-стрельца».

– Правду? – переспрашиваю я, – хорошо, слушай. Наши отношения – если они есть – противозаконны. Уже одно то, что мы разговариваем здесь с тобой сейчас может расцениваться, как повод для подозрений. И совершенно неважно, что каждый из нас по этому поводу думает.

– Мне вскоре исполнится восемнадцать лет. – Немедленно возражает Артем.

– Это не отменяет тот факт, что я – твой учитель. – Парирую я.

Мы словно играем в футбол фразами и никак не можем забить друг другу гол. Секунду Артем молчит, а потом подходит совсем близко, опускается на корточки так, что его лицо оказывается чуть ниже моего.