Адресованное послание

…Он всегда выходил здесь: метрах в пятистах, не доезжая до остановки. Чтобы ни с кем не встречаться. Дачи через дорогу почти все были заброшены, но тем не менее… Отсюда начиналась еле заметная тропка в лес. На «своей» поляне он снял куртку, повесил её на обломанный сук ольхи и достал из рюкзака короткую походную лопату.

Аккуратно прорезать дёрн оказалось не так-то просто: жёсткая попалась земелька…

Наконец получилось то, к чему он стремился: ямка сорок на пятьдесят, глубиной тридцать сантиметров.

Полотенце скрывало контур Маски, однако он постарался выровнять расстояния по периметру между свёртком и стенками углубления, обильно полил всё жидкостью для розжига и бросил спичку.

Пламя, быстро съев тканевую обёртку, споткнулось на содержимом свёртка; может быть, дерево было слишком плотным. Он не стал ждать, пока огонь дожуёт всё, что ему пытались скормить; засыпал землёй ямку и тщательно вдавил пласт дёрна.

…Октябрь – его любимый месяц. Листва с деревьев падает ещё негусто, каждый полёт листа индивидуален, неповторим. Распогодилось. В серых сумерках тропа не читалась, но он знал направление и вскоре вышел на шоссе.

Осветив фонариком расписание движения автобусов, он чертыхнулся: дачный сезон закончился, и два последних рейса сняли с маршрута. Впрочем, до остановки с круглосуточным сообщением не более получаса ходьбы. Сейчас самое начало десятого. Пожалуй, он успевает на встречу с незнакомкой в кафе (если она, конечно, придёт)…

Визг тормозов за спиной оторвал его от дальнейших размышлений. Повернувшись, он успел увидеть мчавшийся без огней автомобиль, водитель отчаянно сигналил….

* * *

…Он стоял на краю поля с цветами поразительной красоты. Красные, синие, желтовато-зелёные головки разных форм и размеров приветливо покачивались при полном безветрии и издавали запахи непередаваемо сладких и густых ароматов. Высокое голубое небо с лёгкой дымкой облаков накрывало всё перевёрнутой чашей идеальной формы.

Раздался радостный собачий лай. Его пёс громадными лёгкими прыжками летел к нему по диагонали через всё поле.

Он широко распахнул руки и пошёл ему навстречу…

Услышь мою музыку!

1

Он висел в полупрозрачной мгле в каком-то коконе. Пузырьки воздуха отделялись от его головы, где-то за ушами – и бодро непрерывной гирляндой убегали вверх. Большая жёлтая рыба с остановившимися глазами висела на расстоянии метра напротив его горла. По её телу время от времени пробегали какие-то судороги: видимо, мыслительный процесс давался ей нелегко.

– В прошлом году в это время море было гораздо теплее.

– По-моему, здесь вообще ничего не меняется. В том числе и море…

Рыба наконец на что-то решилась. Хвост слегка качнулся вправо-влево, и она медленно двинулась к нему, пока не упёрлась в невидимую преграду.

– Пожалуйста, не мешай мне отдыхать.

Кокон вдавился вовнутрь, но выдержал. Рыба на мгновение замерла, потом открыла пасть (показались длинные, острые, как иглы, зубы) и решительно ударила хвостом. Кокон затрещал, как простой надувной шарик.

– Простите, вы не сможете мне помочь?

Жёлтое пятно перед глазами постепенно расплылось, уехало куда-то вбок, ухмыльнувшись напоследок непонятно откуда взявшимися кривыми губами, и превратилось в женское лицо.

«Мне… помочь!..» Чёрт, опять он заснул на солнце! «Помочь. Чем помочь?.. Впрочем, ясно»…

В правой руке она держала тюбик с кремом, колпачка на нём уже не было. Он опёрся ватной рукой о песок и, с трудом приподнявшись, сел. Пальцы онемели, но, тем не менее их обожгло, словно он сжал горящее полено. Жарко!.. Он, кажется, лишь слегка сдавил тюбик, но крема всё равно получилось многовато.

Спина была худенькой и неожиданно крепкой. «Наверное, бывшая гимнастка», – влез, как всегда не вовремя, независимый «регистратор». У него с детства была эта способность: замечать всё вокруг, чем бы он ни был занят и как бы ни «вовлекался в процесс» эмоционально. Со временем у этого его «второго Я» прорезался голос, он стал интонировать свои наблюдения, а порой уже пытался вмешиваться и подсказывать варианты поведения. В юности он назвал его «независимым регистратором»; «независимым» – принципиально! – с маленькой буквы, как бы подчёркивая этим его вторичность. Потом он (когда уже не был так уверен в его вторичности) подарил ему имя: Нор.

Крема всё ещё было много. Он машинально расстегнул замочек лифчика и начал втирать крем в чуть более светлые полоски кожи, узкие на лопатках и немного расширяющиеся к бокам.

Поверхность моря, покрытая миллионами бриллиантов, слепила глаза.

«Нет, на сегодня хватит, – подумал он. – Пора в номер. Кондиционер, уходя, кажется, не выключил. Если задёрнуть шторы, то…»

Пальцы коснулись груди женщины, прохладной, чуть влажной от непросохшего купальника.

– Извините, – пробормотал он. – Я не хотел…

Только тут он заметил, что женщина не одна. Рядом с ней, с закрытым панамкой лицом, растянулся мужчина. Крупный, кожа намного светлее. Видимо, ему редко удавалось бывать на солнце. Скорее всего, фраза «Пожалуйста, не мешай мне отдыхать», принадлежала именно ему.

«Так, пора в номер!» Он потянулся за одеждой, встал, тяжело опираясь на колено, сунул ноги в пляжные сандалии и, пробираясь между горячих тел, двинулся к выходу. На пути попался галечный участок, и он, остановившись и вытряхивая песок из сандалий, оглянулся. Женщина всё так же лежала на животе под углом к лежащему рядом мужчине. Но что-то было не так, что-то было неправильно.

Чёрт! Он забыл застегнуть ей купальник!..

2

В номере он задёрнул шторы, перевёл ручку управления кондиционером на первое деление и пошёл в душ. Кожа под действием воды мгновенно «загорелась». Пришлось уменьшить напор.

– Опять подгорел, – проскрипел Нор.

– Без тебя знаю, – огрызнулся он. Вытираться тоже было больно, и он вышел в комнату голым и мокрым. По паркету протянулась цепочка следов. Решив не идти сегодня на ужин, он прилёг на кровать и прикрыл глаза…

* * *

На лесной поляне горел костёр. Вокруг костра рукоятками вниз были воткнуты тяжёлые обоюдоострые мечи. Пламя металось по зеркальным граням клинков, создавая странный и завораживающий эффект. Он стоял перед костром обнажённый, с мечом в руке, в окружении вооружённых воинов. Женщин не было. Вот он легко разбежался, прыгнул через костёр, распластавшись в воздухе. Толпа вскинула вверх оружие и закричала что-то вроде «Йоко!». Его меч разрезал пространство над костром надвое. За спиной остались отец, братья, женщина, которая его любила. На той стороне костра, на которую он приземлился, ничего этого уже не было. Он умел и хотел только одного: убивать!..

* * *

Когда он проснулся, в комнате было темно. Неужели прошло так много времени? Ах, да!.. Он встал, раздвинул шторы. В комнате стало светлее. Кондиционер шелестел, как крылья летучей мыши. Почему пришло в голову такое сравнение? Он никогда не встречал наяву летучих мышей.

Есть не хотелось, но чтобы как-то войти в контакт с внешним миром, он заставил себя откусить яблоко. Прожевал. Вкуса у яблока не было.

Он неторопливо оделся, закрыл номер, повесил на ручку табличку «Не беспокоить» и вышел из отеля. По узкой тропинке спустился к морю, забирая круто влево от пляжа. Он любил уплывать ночью в море один, а на пляже наверняка найдутся зеваки, которые через полчаса вызовут спасателей. А за полчаса он вряд ли успеет отплыть далеко, и они могут ему помешать.

Тропинка потерялась среди камней, но по этой дороге он мог бы пройти и с закрытыми глазами. Много лет назад он, ночью возвращаясь с моря, сбился с пути и выплыл на узкую песчаную полоску среди скал. Днём её почти заливал прилив, оставалось несколько метров, скрытых за камнями, поэтому с воды казалось, что пристать здесь к берегу невозможно. Сначала он только приплывал. Потом всё-таки нашёл и другой путь: сверху, по камням. Собственно, из-за этого «своего места» он и приезжал сюда; сначала почти каждый год, затем всё реже, реже. Он никого и никогда не видел здесь и считал, что, кроме него, место никому открыться не может. Оно только его. Но сегодня здесь кто-то был. Он почувствовал это ещё до того, как проскользнул в щель и должен был резко повернуть вправо между скалой и качающимся камнем. Остался последний поворот – и здесь он это почувствовал. Сначала он решил сразу развернуться и уйти, потом передумал. Теперь это уже не имело значения. Он, конечно, никогда больше не придёт сюда, но всё-таки попрощаться следовало. Сам виноват: слишком редко приезжал последнее время – и вот появился кто-то другой.

На его любимом камне, где волны и ветер в течение столетий выточили подобие кресла, кто-то сидел. Высокая спинка кресла скрывала фигуру, но, судя по волосам, это была женщина.

Сердце глухо стукнуло и, казалось, остановилось.

– Это та, с пляжа, – поспешно подсказал Нор.

Из-под правого башмака осыпалась каменная мелочь. Теперь уходить было уже поздно. Женщина, не оборачиваясь, сказала:

– Проходите и садитесь рядом. Здесь как раз место для двоих, а сидеть больше негде.

Ему ли это было не знать!..