Долгожданное прошлое

Гудел паровоз. Мама тянула меня за руку, а сквозь грохот вагонов доносились слова: «Дай Бог тебе здоровья! Ты будешь большой человек, мальчик!»

И, догоняя нас на единственной деревянной ноге, кричал:

– Дай Бог тебе, мальчик!

Господи, Боже милостивый! Дай мне, маленькому человеку, доброты!

Храм заходящего солнца

Глава первая

Незнакомец

Этот человек должен был появиться в нашей компании. Обязательно должен.

Слишком велико было у нас желание жить и наполнять эту нашу молодость прекрасным: размытыми, пока ещё неясными мечтами о будущем; непонятными, суетливыми и тщетными стараниями вырваться, улететь наподобие птиц в какой-то другой мир, постоянный и счастливый, свободно паря над землёй, и, насмотревшись на него и впитав всё новое и интересное, возвратиться ненадолго в прошлое, отдавая ему вежливую дань, только для того, чтобы вспомнить, в общем-то, бестолковую юность, обидчивую саму на себя, и жалея о том, что она так долго продолжалась, так трудно переходила в настоящую, как мы считали, жизнь.

И такой человек появился.

Это был наш ровесник. Чуть прихрамывая, с гитарой на плече, с доброй улыбкой, он смело подошёл к нам и протянул руку:

– Коля!

Мы сидели на круглом бетонном основании водяной колонки – месте наших постоянных встреч.

Такие колонки были сделаны почти на каждом перекрёстке в нашем городке.

Нажав на короткую чугунную литую рукоятку, можно было за считанные секунды наполнить ведро водой. Сильная тугая струя воды из артезианской скважины разливалась по отшлифованному бетону и под летним солнцем быстро высыхала.

Вода бежала так быстро, что время останавливалось. Наступало безвременье.

Невозможно было его контролировать.

Опомнившись, мы отпускали рукоятку, когда вода уже замочила и ноги, и траву, и белый песок у основания колонки. Песок жадно впитывал воду и набухал морщинками, изображая из себя морской берег и дразня пространство, но потом, разглаженный солнцем, успокаивался и уходил в бетонные щели, ждать новый поток воды.

Если бы я тогда про это знал!

Я бы долго не отпускал затвор скважины и попытался бы остановить время. Но время никому не повинуется. Только воде…

Это место было удобно ещё и тем, что к вечеру, когда солнце заходило за кроны яблонь соседского сада, оно уже не обжигало основание так, что на нём невозможно было сидеть, и тумба ещё долго оставалась тёплой, а вода – холодной.

Кроме того, с этого места просматривалось всё вокруг, а мы, сидевшие на тумбе, были совсем незаметны для окружающих. Только наверняка соседи слышали бренчание нашей гитары:

«А у неё – такая маленькая грудь,
И губы алые, алые, как маки.
Уходит капитан в далёкий путь,
И любит девушку – японку с Нагасаки!»

Коля – совсем другое дело! Он сразу же спел Yesterday битлов. Да мы и сами это пели… И без него! Но после него – мы уже не пели. И без него не играли…

Коля нигде не обучался музыке. Просто сам научился.

Он с удивлением говорил:

– А что тут сложного? Вот смотри: си-бемоль, баре… – и ловко переставлял пальцы, и скользил по грифу, – всё очень просто!

Он приехал с бабушкой на каникулы в наш городок.

– Вон, смотри! – показывал он в конец улицы. – Видишь трубу, за тем домом? Вот там мы живём!

Несколько раз он шёл к нам по улице с баяном, исполняя «Коробочку». Он так задорно и красиво играл, что мы притоптывали и прихлопывали, едва не пускаясь в пляс.

Но всё-таки с гитарой он не расставался.

– Эх, – говорил он, – надо песни битлов на электрогитаре играть. Тогда совсем другое дело!

– Да ты знаешь, сколько она стоит?!

– Знаю, дорого! Рублей двести! Все битлы на гитарах фирмы VOX играют.

Он смотрел на гитару, как будто что-то ей нашёптывая, перебирал струны, потом поднимал голову, смотрел голубыми глазами мимо нас в небо и напевал:

«Клён ты мой опавший, клён заледенелый,
Что стоишь, согнувшись, под метелью белой…»

Странно было видеть его русское курносое лицо со светлыми кудряшками, когда он пел что-то из битлов. Ещё более странно было то, что с чьей-то подачи он получил прозвище Тарзан. Может, кто-то решил, что он травмировал ногу, лазая по деревьям?

Хотя некоторое сходство с актёром Вайсмюллером из одноимённого фильма немного просматривалось.

– Коля, – спросили его однажды, – а что у тебя с ногой, подвернул?

– Нет, – проскрипел он, – не подвернул, – и закатал штанину чёрного трико, показывая ногу.

Такое изуродованное тело я увидел впервые: вся нога Коли – от колена и до самых пальцев – была покрыта синими ямками, красными пятнами и оранжевыми разводами.

В детстве я замешивал разноцветные куски пластилина в один комок. Нога была похожа на большой кусок пластилина, без жалости, сильно смятого пальцами, с глубокими впадинами, похожими на морские ракушки.

– Давно это у тебя?

– Да уже года три. Я дома во двор выходил, смотрю, на пустыре пацаны костёр разожгли, а сверху банку с бензином поставили. Ну, я успел, подбежал и банку пнул ногой, чтобы не взорвалась.

Коля говорил, что может играть и на пианино. Однажды мы пришли в дом к одному из наших товарищей Игорю, и у него дома в комнате на стене висела скрипка.

– А кто у тебя на скрипке играет? – спросил Коля.

– Да это отец иногда балуется!

Несколько раз я заставал отца Игоря играющим на скрипке.