Квадратный метр неба

– Наверное, ещё больший, чем ты, – уверенно ответила девушка.

VI

– Ничего себе, – удивился Марк, увидев в кабинете Питера развешенные по периметру рисунки и наброски, которые не так давно лежали скомканные в углу. – Я думал, что ты от них уже избавился.

– Как видишь, пока что этого не произошло, – Питер разглядывал квартальные отчёты, недовольно морща лоб. – Да, дела идут не самым лучшим образом, а ещё так и не успел пересечься с Генри. Но в целом, ситуация более-менее нормальная.

– Я тоже просмотрел эти отчёты, и это второй раз за время работы здесь, когда результаты не превзошли прогнозы. И что ты планируешь делать? – спросил Марк, разглядывая изображения на стенах.

– Да ничего такого, пока что эту ситуацию исправить можно, ведь впереди ещё целый июнь. Да и она прямо пропорционально зависит от того, что мы делаем вне рабочее время, да и в рабочее тоже, – Питер достал сигарету, подкурил её и продолжил: – Чем больше мы сил тратим на реализацию наших замыслов, тем меньше мы можем принести прибыли Генри и его окружению. Мне, честно говоря, здесь и находится уже не хочется, тратить свои силы, мять и без того мягкую жвачку, чтобы не утруждать зевак лишний раз приложить усилия сомкнуть челюсть.

– Интересная метафора, – Марк также подкурил сигарету и продолжил рассматривать эскизы.

Питер, уставившись в окно, утомлённым взглядом скользил по окнам небоскрёбов, гадая, что за ними скрывается. Город наслаждался умеренным теплом мая, освежающим затхлые мысли прохожих. Прямо под окнами кабинета располагался тротуар, вдоль которого с обеих сторон цвели лавандовыми искрами церцисы, выбивающиеся из общего потока зелени. «А вот и главный гость», – сказал про себя Питер, увидев еле идущего Генри, который из-за своего лишнего веса и вызванными из-за этого проблемами со здоровьем был физически неспособен переносить даже незначительные перепады температур. Но на его лице сияла улыбка, чему Питер удивился.

– Но сейчас не самое подходящее время, чтобы бросить эту работу окончательно. Нам лишние деньги не помешают. И вот поэтому я решил обновить здесь обстановку, чтобы чуть легче дышать стало.

– Слушай, а как давно ты знаком с Ассоль? – осведомился Марк, и этим вопросом ввёл в замешательство своего товарища.

– Познакомились мы с ней в университете, а зачем ты интересуешься этим? – настороженно спросил Питер.

– Да вот этот эскиз был нарисован шесть лет назад, судя по выставленной дате, – Марк указал на набросок девушки, нарисованной холодными полутонами. – Она мне очень напоминает Ассоль, вот поэтому и спросил, ещё подпись снизу интересная: «И тот, кто не пытается найти, тот никогда разгорится». О чём ты думал, когда писал это?

Питер посмотрел на нарисованную девушку, и понимал, что его приятель полностью прав, но боялся ему в этом признаться. В комнате, помимо его работ, висели также и труды современных состоявшихся художников, благодаря чему кабинет выглядел более органично. «И тот, кто не пытается найти, тот никогда не разгорится», – про себя повторил Питер, вспоминая, как считал эти слова гимном своей юности, как оправдывал этими словами свои самые мерзкие и отвратительные поступки и как наделял это высказывание большим смыслом, чем в него было вложено. Ему в мельчайших подробностях вспомнилось, как и при каких обстоятельствах был написан этот ничем не примечательный набросок: съёмная однокомнатная квартира на окраине города, нуждающаяся во втором дыхании; недавний развод, ознаменовавший собой окончательную гибель иллюзий, возникших в подростковом возрасте; полная комната пустых бутылок из-под дешёвого вина, продающегося в любом супермаркете и, самое главное, стоявшая атмосфера творчества с полной самоотдачей. Не скоро ещё Питер испытает такие эмоции, которыми был пропитан в тот переломный промежуток времени, когда встал перед выбором, знакомому каждому: сохранить или предать собственное «Я». В действительности человек сталкивается с таким выбором ежедневно: на учёбе, на работе, во взаимоотношениях со знакомыми и незнакомцами, в творчестве и искусстве, в семье, – везде, где от него требуется принять решение, даже самое незначительное и, на первый взгляд, абсолютно неважное и коренным образом ничего не меняющее. И предать себя гораздо легче, ведь в дальнейшем мы сами себе скажем: «Не волнуйся, всё отлично, ты принял верное решение». И когда это войдёт в привычку и с переизбытком накопятся предательства собственного «Я», человек начнёт замечать неприятные вещи, ему станет трудно и страшно засыпать, потому что в голове будут сотни вопросов к самому себе: «А почему я ему или ей не высказал правду? Разве мне это действительно необходимо? И как теперь мне с этим справиться?». И когда впервые за целый день такие вопросы возникают у нас к самому себе, то это означает, что только сейчас, уже лёжа в кровати, мы по-настоящему наедине с собой. Но только ответы на возникающие вопросы запоздалые…

– Не самый благоприятный период в моей жизни был, – отвечал Питер, обдумывая, как описать тогдашнее своё состояние, находящееся на стыке двух абсолютно разных жизней. – И да, это Ассоль… – И немного погодя, он решил рассказать приятелю многое из своей прошлой жизни, начиная с момента поступления в университет и заканчивая знакомством с самим Марком. Он подробно описал то, чем занимался и чего ожидал от будущего, рассказал историю знакомства с Ассоль и как в дальнейшем складывались их взаимоотношения, Питер также упомянул Кристину, отчего Марк замер с широко раскрытыми глазами, не веря своим ушам. В своём повествовании он затрагивал только наиболее важные моменты, совокупность которых смогла привести его к тому, что сейчас он имеет и кем является.

– В это сложно поверить, – опершись головой о ладони, изумился Марк. – Никогда бы даже и не подумал, что ты был женат. А ещё роман с Кристиной, и не страшно тебе было, что правда рано или поздно может вскрыться?

Питер открыл окно, подкурил сигарету, и, глядя вдаль сквозь многоэтажные дома, спокойно произнёс:

– А ведь знаешь, я даже об этом и не задумывался. Ни разу не посетила меня мысль, что я делаю что-то не то. Сейчас, к счастью, всё уже кончено, но лучше бы эти бессмысленные отношения и не затягивалось, – лёгкий ветерок задувал сигаретный дым обратно в кабинет, и постепенно в помещении образовался искусственный туман с ароматом ментола.

Марк встал, подошёл к Питеру и закурил, отчего туман стал плотнее и гуще. Приятели стояли, окутанные дымкой, направляя свои взгляды далеко за пределы видимой реальности. Каждый из них был поглощён собственными мыслями, надеждами и проблемами.

– Питер, а чего ты раньше обо всём этом и слова не проронил? – нарушил молчание Марк. – Не то, чтобы ты для меня предстал в совершенно другом обличии, просто сейчас сложилось впечатление, как будто я о тебе совсем ничего не знаю, хотя до сегодняшнего разговора думал иначе.

– Не знаю, возможно, не было подходящего момента, это всё-таки личное, а в наше время – ещё и ценная информация, – Питер повернулся в его сторону и задумчиво посмотрел в его ясные голубые глаза. – И я бы тебе этого не рассказал, если бы знал, что ты меня не поймёшь или в корыстных целях воспользуешься рассказанным. Но даже до этого разговора, уверяю тебя, ты знал обо мне больше, чем кто-либо другой из моих знакомых. – И, улыбнувшись, он похлопал Марка по плечу.

Как показывает жизнь, что в любви, что в дружбе, люди действительно сближаются только в том случае, если они многим отличаются друг от друга и чуть ли не являются абсолютными противоположностями. Но есть один связующий момент – это взгляд на этот мир и основополагающие установки. Если же люди одинаковы во многих моментах, то они не дополняют один одного. Здесь работает фундаментальный закон природы, отношений, и вообще мироздания – закон сохранения энергии. И когда встречаются донельзя похожие люди, то выходит так, что нечего друг другу дать, как и взять. На начальных этапах взаимоотношений это всё выглядит крайне смутно и ещё непонятно, ведь не бывает абсолютно одинаковых людей. У них имеются кое-какие интересы, разные работы, специфический круг общения. Но за достаточно короткий промежуток времени все эти стыки друг с другом размываются, и открывается правда, особенно неприятная, если мы с ней сталкиваемся впервые. Нередко человека ещё могут убедить в том, что дружить и выстраивать свой круг общения необходимо только с теми людьми, которые умнее его, но где же взять шкалу для измерения так называемого ума? Общепринятые показатели, как деньги и успех? Но тогда из кого будет состоять круг общения человека? Известный финансист или политик и ещё не состоявшийся художник, врач, да даже обыкновенный сантехник, с которым человек был знаком в детстве. Советчики скажут, что необходимо выбрать первого, потому что он выше этих невидимок и уже как пятнадцать лет не завтракает дома, а только в ресторане, куда только два часа назад доставили краба из другого конца света. Но неизвестно то, кем станут завтра другие, последние в списке. Да и если круг общения человека будет состоять только из тех, кто умнее его, зачем этот самый человек будет нужен им? Чтобы самоутвердиться? Навряд ли. И живя среди электрических скатов, человек чувствует себя небезопасно, ожидая очередного разряда тока. Когда известный финансист окажется без ничего из-за очередного кризиса или успешный политик останется ни с чем, так как в стране сменится политический режим, они судорожно начнут искать поддержки у своего окружения, но то им скажет: «Ты нам больше не друг, ты исчерпал себя». И конечном счёте приютит этих несчастных их заурядный друг детства, у которого в гостиной никем не признанная коллекция изделий из дерева. И этого человека тоже можно винить, говорить ему, что он не сумел стать выше, но куда расти дальше как человек? Дружба – это не магазинная полка с вещами, друзей невозможно выбрать – их можно только обрести. Друг дополняет тебя, закрывает пробелы познания мира в тех областях, где ты менее сведущ. Друг познаётся не в помощи, он познаётся во всём.

– Кстати, Питер, сегодня на собрании сделаю всем сюрприз, если это можно так назвать, – лёгкая улыбка и резво бегающие по сторонам глаза выдали Марка.

– О, даже так, и кто же эта особа? – с наигранной деловитостью спросил Питер, чем вызвал смущение у своего приятеля, но не успел Марк открыть рта, чтобы ответить на поставленный вопрос, как в кабинет без стука ворвались.

– Ну и вонь же здесь стоит, сколько можно курить? – отмахиваясь от дыма, возмущался Генри, выглядящий как главный персонаж семейного реалити-шоу: тёмно-синяя рубашка, широкие тёмные штаны, поджатые ремнём, прячущимся за свисающим животом и самые обыкновенные полуботинки. Но главной особенностью такого наряда были платиновые часы Rolex. Увидев их, Марк и Питер невольно заулыбались, но владелец аксессуара посчитал, что они рады его видеть. – Здравствуйте, мои дорогие друзья, как ваши дела? – Приятели удивились такому вопросу, ведь его не часто приходилось слышать от такого человека, поэтому они начали гадать: ирония это или настоящий интерес.

– Неплохо. Если ты по поводу квартального отчёта, то этому есть объяснение… – не успел закончить Питер, как Генри тут же его перебил:

– Сейчас это не столь важно, обсудим позже. У меня для вас очень, очень хорошая новость! – радостно воскликнул Генри и на мгновение помолодел, даже похорошел, что до этого являлось невозможным. Эти слова вызвали нескрываемое любопытство у тех, к кому он обращался.

– Интересно, и какая же? – поинтересовался Питер, довольный тем, что разговор по поводу рабочих моментов переносится на неопределённый срок.

– Поздравьте меня, я буду отцом! – Генри расправил руки, готовый к дружеским объятиям, но на это никто не откликнулся.

– Поздравляю! Искренне рад за Вас! – Без капли наигранности произнёс Марк и пожал тому руку.

– Генри, а кто же будет матерью? – неуместным вопросом нарушил торжественную обстановку Питер. Марк, сдерживая смех, отошёл к столу, делая вид, что что-то там ищет.

––А ты как будто не догадываешься? Вот так всегда, Питер, сколько я тебя знаю, то тебе лишь бы задеть человека. А поздравить или поддержать, ай… – Генри отмахнулся рукой, и Питер понял, что сейчас ситуация может развернуться не в лучшую сторону, поэтому поспешил её исправить:

– Да ладно тебе, Генри. Поздравляю, ты долго к этому шёл, – услышав эти слова, Генри снова засиял и начал рассказывать о своих планах на будущее. Ребёнок для него был только в мужском роде, он даже не хотел предполагать, что может родиться девочка. «У него будет имя Леон, – с чрезмерной важностью говорил он. – Мой сын будет настоящим львом, независимым и гордым». Питер, выслушивая рассказы своего начальника, подумал о Кристине, точнее о том, как она согласилась на всё это. Сколько он её знал, она всегда с негативом, граничащим с ненавистью, отзывалась о своём муже, и тут он резко узнаёт, что Кристина станет матерью. Питер заподозрил в этом что-то неладное, но на этом его размышления и закончились, он не хотел вникать в гущу проблем, касающихся девушки, которая, скорее всего, уже никогда не появится в его жизни в виде полноценного субъекта. И он обрадовался такому стечению обстоятельств, ему уже не нужно было как-то объясняться перед девушкой, да он и не стал бы этого делать ввиду многих причин. Груз ответственности спал с плеч, пускай он был и не таким тяжёлым, но иногда давал о себе знать. Теперь же всё былое кануло в небытие.

– Спасибо! Но это ещё не конец, у меня есть ещё одна отличная новость! В честь этого замечательного события приглашаю вас, друзья мои, в эту субботу на грандиозную вечеринку, которая состоится в шесть часов вечера в моём особняке, – Генри попытался спародировать конферансье, но вышло у него это на редкость неудачно.

– Я пас, – сразу же отказался Питер, обосновав это тем, что уже достаточно давно не посещает мероприятия подобного рода.

Генри, устав так долго стоять, присел на стул, отчего тот едва не развалился:

– Что-то я тебя не узнаю, Питер. Раньше ты был бы первым, кто без сомнений принял бы приглашение. Мало того, ты был тем, кто и устраивал эти шумные, пошлые и многолюдные вечеринки, – Генри произнёс последние слова так, будто прикоснулся к чему-то липкому и слизкому, вызывающему у него отвращение. – А что сейчас изменилось? Ты стал взвешивать и обдумывать свои решения? Я этому не поверю. Видимо, у тебя просто планы на этот день, а мне пытаешься преподнести всё так, будто ты сходил в церковь и тут же стал безгреховным, сдержанным и скромным человек, – это может вызвать только смех, – обижаясь, фамильярничал Генри.

– И что ты хочешь мне этим сказать? Для меня эта саморастрата осталась в прошлом. Пошлые, говоришь, они были? А как сейчас развлекаетесь вы, взбитые сливки общества? – Питер опёрся ладонями об стол, стоявший около Генри, и наклонился в его сторону. – Дай предположу: слушаете Бетховена, Вагнера, Чайковского, Верди, Штрауса и Стравинского, наслаждаясь звуками их музыкальных произведений, оседлавших время. А нет, ошибся, описав сначала то, что вы делаете под конец. Ведь изначально вы, титаны мыслей и сверхчувствительные натуры, скромно расхаживаете по гостиной, увешанной репродукциями картин Моне, Пикассо, Ренуара, Рембрандта, Гогена, Густава Климта, Мунка, Матисса, удивляясь тому, как можно перенести непереносимое на холст с такой точностью и драматичностью. После чего, насладившись визуальным искусством и получив заряд мечтательности, вы отправляетесь в библиотеку побыть в раздумьях за чашечкой кофе, попутно пролистывая книгу. Вы мните себя интеллигенцией и даже аристократией, но вы лишь сосуды, заполненные комплексами, телами тривиальных женщин, деньгами и разговорами обо всём этом, нелепо прикрытом лоскутом дружелюбия, доброжелательности и эмпатии. А как смешны ваши попытки перейти на темы, до которых ваш кругозор даже в теории не сможет расшириться. – Марк, замерев в изумлении, слушал душеизлияние своего товарища, который уже не цензурировал свои мысли, оставляя их в таком виде, в котором они приходили ему на ум. – Несовершенство политической системы! Несовершенство! Мне даже сложно представить более системных людей, чем современная элита, провозгласившая себя высшим светом лишь потому, что в их особняках и дворцах больше лампочек, чем у обычных людей в квартире. Филантропы, меценаты! Как же это лицемерно. Стоит только возникнуть угрозе вашей репутации перед общественностью, как вы тут же приписываете себе самые благочестивые качества. Сплошная ярмарка тщеславия.

Наступила неловкая пауза. Генри удивлённо смотрел на Питера, пытаясь понять, что с ним стряслось. Все оскорбления и весь сарказм обошли Генри стороной, ведь думал сейчас он совсем о другом. Этого вспотевшего, нескладно сложенного мужчину удивил не смысл, заложенный в словах Питера, а то, с какой интонацией и эмоциональной окраской последний их произнёс. Марк, напротив, стоял в оцепенении и гадал, что произойдёт дальше, считая, что на этот раз Питер слишком далеко зашёл, хотя ещё пару минут назад он сам же и говорил о необходимости выиграть как можно больше времени.

Постепенно сигаретный дым рассеивался, и к Питеру возвратилась былое хладнокровие и здравомыслие, на время уступившие место эмоциональности и бестактности. И тем не менее от своих слов Питер не отказывался, пускай и понимал, что сейчас они были абсолютно не к месту. Но интуиция ему подсказывала, что в этот раз снова всё обойдётся, иначе печальный конец начался бы ещё тогда, когда Генри только вошёл в кабинет.

– Спасибо за приглашение, – нарушил молчание Марк, приковав к себе всеобщее внимание. – Значит, в субботу в шесть вечера? – Он специально переспросил, чтобы не дать Генри возможности обдумать откровение Питера, – и это подействовало:

– Да, Марк, приглашение тебе доставят. Всё пройдёт на высшем уровне, – и он с энтузиазмом кинулся в описание предстоящего мероприятия: концерт, зоны отдыха, именитые гости, девушки, всевозможные кухни и напитки. В конце Генри не забыл отметить, что вечеринки, организованные им, кардинально отличаются от тех, которые можно увидеть повсеместно, и носят уникальный характер. Всё то, что в совсем недавно критиковал Питер, Генри с особым удовольствием описал снова, дав этим самым понять, что пропустил мимо ушей все слова, которые как стрелы с огненными наконечниками вылетали изо рта Питера.

– Ты в последнее время странный и непонятный, Питер, – направляясь к выходу, сказал Генри. – Не знаю, что ты делаешь в свободное от работы время, но что-то подсказывает мне, что пользы тебе это не приносит. Но если вдруг надумаешь всё-таки прийти, друг мой, то ты точно не пожалеешь. – И с самодовольной улыбкой он скрылся за дверью.

Марк, как только звуки тяжёлых шагов перестали быть слышны, уставился на своего приятеля и без скрываемого удивления спросил:

– Ну и что это было, Питер? Конечно, это было смело с твоей стороны, но ты совсем недавно твердил о том, что нам следует держаться за возможность работать здесь до последнего, – он обессиленно развёл руки в сторону. – Не думай, что я имею что-то против твоих мыслей, но дипломат из тебя сегодня вышел никудышный.

Питер присел на стул, который под натиском Генри чуть ли не треснул, и почувствовал неприятную теплоту и скользкость, вызванную обильным потовыделением недавно на нём сидевшего. Он резко встал и направился к портрету Ассоль, висевшим на стене.

– Знаешь, Марк, я же Генри сказал чистую правду, всё то, что думал, а он пропустил это мимо себе. От этого мне даже обидно, уж лучше решилось бы сейчас всё, нежели потом, когда я буду не в силах повторить всё то, что недавно сказал, – грустно произнёс Питер, разглядывая то, что нарисовал несколько лет назад. – С другой стороны, ты прав, сейчас не время выяснять что-либо, ставя под угрозу реализацию нашей идеи.

Как часто человек отрекается от своего внутреннего «Я» лишь потому, что время ещё не пришло? И, к сожалению, оно не приходит, и не из-за того, что человек не приложил к этому усилий, а потому что он счёл сейчас этого не говорить, отложив всё на завтра. Жить завтрашним днём, если он действительно будет оправдан, вовсе не глупо, как считают сторонники «теперь и сейчас». И их самый главный аргумент заключается в том, что вдруг вы узнаете, что вам осталось жить считанные дни. И они задают вопрос: «Как вы их проведёте?». Естественно, как безрассудный ребёнок, цепляясь за этот мир изо всех сил. Тогда они продолжают свою мысль: «Так почему же вы теперь не живёте так?». Наверное потому, что у людей есть будущее, измеримое и осознанное, не зацикливающееся только на себе. Есть понятия и категории, вмещающие в себя намного большее, нежели один день безрассудных действий и моментов, кажущимися чем-то невообразимо желанным для обычного человека. Мы склонны романтизировать прошлое и то, чего не настанет никогда. Мы презираем тех, кто поступил в противовес общественности лишь потому, что не сделали этого вместо них. Мы готовы срывать маски, кидаться тухлыми помидорами в тех, кто в нас не вызвал нужных эмоций, находясь на сцене и при этом лицезрел всех тех идиотов, кто потратил деньги на то, чтобы услышать слова от определённого имени.

А что есть у человека, кроме прошлого и будущего? Настоящее? Но ведь оно неуловимо, неосязаемо. Прошлое – в нём кроются все наши ошибки, переживания, неудачи и успехи, а будущее – это зеркальное отражение прошлого, но уже с ни раз переосмысленными дополнениями. Жить настоящим невозможно, – это под силу лишь ребёнку, который ничем не ограничен в своих мыслях и действиях. «Я живу только настоящим», – говорит незрячий человек, не способный понять, что как раз-таки это настоящее и есть слияние прошлого и будущего, которые он отрицает. Гораздо важнее понять, что ты действительно живёшь, а не просто дышишь, находясь в поисках оправдания своего существования.

VII

Оставалось пару дней до наступления лета. За неделю погода кардинально изменилась. Воздух наполнился солнечным соком, опьяняющим человеческий разум. Люди действительно были рады теплоте, зелени и длинным дням. Парки, набережные, летние кафе и рестораны были пропитаны разговорами и смехом, становившимся ближе к вечеру чрезмерно звонким и раскатистым. В особенно жаркие периоды дня единственным спасением становились тень, ветер и вода, которые положительно воспринимаются только летом, а в другие поры года человек их попросту избегает.