Мне безразлична судьба твоя,
сгинь, словно призрак, прочь!..
Рот разевает небытия
шурф, уходящий в ночь.
* * *
Паланга. Пограничная Литва.
Она – мираж в янтарном лунном свете.
Ещё шуршит опавшая листва,
но не сама — её колышет ветер.
Я никого в ту ночь не подкупал
и не хочу быть в качестве довеска,
ведь я ещё совсем не оккупант,
а гражданин мой страны советской.
И мне ещё как будто не резон
узнать, за что потом я буду изгнан,
но всё: курортный кончился сезон,
закончен и сезон социализма.
Его сошлют, как с пляжа лежаки.
Мы сдали все позиции без боя.
Теперь мы абсолютно чужаки
для этих дюн, для этого прибоя.
Накрыла нас невидимая сеть,
и мысль сверлит почище всякой дрели:
есть право жить и право умереть,
но прав на дружбу не предусмотрели.
Прощай, Литва! Был краток мой визит.
На встречу снова некорректны виды.
И разъедает память люизит
тяжёлой, незаслуженной обиды.
* * *
Эта память не набьёт оскомин,
извести её я не берусь,
если колокольною тоскою
голосит поруганная Русь.
Если низвергаются святые,
если боль с тревогой пополам,
если, как во времена Батыя,
мор гуляет по пустым полям.
И не сдать экзамена экстерном
нам на жизнь — тут разговор пустой.
Это значит: захворал смертельно
наш режим, и наступил застой.
Сожалеть, наверное, излишне,
и уже никто не виноват.
Мы оглохли. Мы уже не слышим
даже если прозвучит набат.
Разве так можно, чтоб ты – без меня?..
* * *
Мелькали дни, надежды и года,
и новый день был так похож на каждый.