знаю: меня обнимет
тёплый ветер степной
* * *
В палатке вьюгу я стерпел
и онемел, когда я выжил:
глаза тюльпанные степей
раскрылись по команде свыше.
Ещё местами снег лежал,
и лету не было резона,
но душу резал без ножа
тот алый свет – до горизонта.
За что я это заслужил?
Я только без году неделя.
Я был всего лишь пассажир
на мокрой палубе апреля.
И жаркий солнечный огонь
в минуту осушал болотца…
Я ждал мгновения того,
когда та кровь в мою вольётся.
Наверное, всё дело в том, —
и в этом вовсе нет обмолвки, —
что мне хотелось стать цветком,
который вечно в самоволке.
* * *
Висит тошнотный этот день,
нельзя нигде охолонуть.
Жара, как в преисподней, где
от зноя закипает ртуть.
Палатка — душный саркофаг,
и дело в том, и дело в том,
что солнце здесь не друг, а враг,
который вялит нас живьём.
Но это солнечное бра
не заслужило бранных слов:
чтобы постигнуть суть добра,
знать надо, что такое зло.
Оно коварно, как шайтан,
само себя не тратит зря.
Оно таится где-то там —
за равнодушьем сентября.
И, костенея на ветру,
я думаю, что дьявол с ним,
мне всё равно, ведь я помру,
не путая одно с другим.
Времена года
* * *
Весна – это просто безумство,
Но разве тут чья-то вина?
Весна не бывает безустой,
ты слышишь, как шепчет она?
Ты слышишь: всё громче и громче
в апрельской предутренней мгле
бессвязные песни бормочут
бродяжные соки в стволе?
Победа их вовсе не близко.
ещё надо ждать до поры.
Но нет благороднее риска,
чем этот безумный порыв.
* * *
В лесу ещё всё серое,
но выглянул прострел.
Зимы вторую серию
апрель не досмотрел.
Засуетились «смежники» —
пьют солнечный отвар
прозрачные подснежники
и прочая братва.
Внезапное явление,
отсюда и азарт.
Раскрыты в изумлении
их синие глаза.
И пребывают в праздности —
нет никаких забот.
И светятся от радости,
как ёлка в Новый год.
* * *
Истощилась зима,
потеряла и силу и власть.
Влажно взбрякли снега,
птичий слышится радостный гимн.
Только всё это мне