кружение мотылька.
* * *
Ветер уснул в рыхлой листве, лес удивленно-тих:
необъяснимый струится свет глаз твоих колдовских.
Милая, руки твои легки, робки, как листопад.
Звёзды, как белые мотыльки, над головой летят.
Тонет луны голубой овал в копнах сухих омел,
чтоб многоустый ночной хорал
песню любви нам пел.
Трубит зима в хрустальный рог
* * *
Сентябрь с неожиданной силой прилива
врывается в мир – так велит ему Время,
и солнце похоже на сизую сливу
в янтарном, густом облепиховом джеме.
Простор, и ему нет, наверно, предела,
багрец в тираже, и от охры нет спаса,
и хочется, чтобы душа просветлела,
как лес – до начала еще листопляса.
* * *
Вспыхнет яркий фонарь над пролетом моста,
и опять темнота обнимает восток.
Бестолковая жизнь. Суета. Маета.
Только время шумит, словно горный поток.
Только время опомниться нам не дает:
зазевался – уже никогда не настичь.
Так охотник в засаде, невидимый, ждет,
но прицелится с места срывается дичь.
А вокруг – тишины голубое сукно.
Спит в берданке клубочком свернувшийся гром.
И уже не догнать, и уже всё равно,
если ты опоздал, что случится потом.
* * *
Неужели зима? И тоска наползает тупая,
и опять я живу, путь к мечте на тщету разменяв.
Так она далеко. И опять темнота подступает,
и опять атакует на подступах ближних меня.
Где же свет этот, где? Так совсем я утрачу альбедо.
Мне и так уже выпало в жизни одно дефиле.
Пораженья сменяют цветущие кучно победы.
И сижу я один. Только водка на чистом столе.
* * *
Не так уже свищет озябший летун,
и сморщился лист, как на венике банном,
и тихо звенит на ветру, как латунь,
осенняя роща венком погребальным.
Мир пасмурью волглой, как губка, набряк,
наполнен холодным октябрьским душем…
Давай мы отложим прощальный обряд,
не надо томить мою грешную душу.