– А я Люберц. Петя, здравствуй!
– Ё-моё, профессор! Вы живы, и это хорошо… А ребят на «Втором» жалко… Им бы пораньше…
– Да-да, конечно… – Люберц как-то совсем забыл о людях из его группы.
– Петр, у нас на базе всё всмятку. Теперь вы…
– Понимаю. Писали ваш канал до последнего, пока концентратор не рванул. Нас тоже тряхнуло, отбросило к… далеко отбросило. Но самое интересное успели засечь, и кое-что пишем до сих пор.
– Вот-вот…
– Уже был запрос. Вежливый такой. Сейчас готовим официальные материалы.
– Ясно. Петя, мне вкратце, – Люберца затошнило от напряжения. – Была сингулярность?
– Была. Процесс развивался по экспоненте. Вы понимаете, что это означало капец нам всем, но вдруг стоп. Всё прекратилось, вернее, почти всё. Приборы на пределе чувствительности фиксируют аномальную напряжённость метрики в районе треугольника лунной поверхности. Вы понимаете, о каком треугольнике идёт речь… Как же вы их не уберегли, профессор?
Люберц поспешно отключился. Петя Агарков хороший парень, но что ему сейчас можно объяснить, доказать? Разве я кому-то вообще должен что-то доказывать?
– В сторону! В сторону!
Мимо Люберца медсестра и инет-повар в рваном белом кителе прокатили каталку. Кто-то на ней лежал под весёленькой скатертью.
Вот и амбулатория. В нос сразу ударил запах аммиака, спирта и… крови. Как и ожидалось, здесь царил упорядоченный хаос из раненых, медперсонала, инетов-санитаров, нагромождения аппаратуры. На мгновение Люберцу показалось, что всё вокруг стихло, замерло и все посмотрели на него. Нет, показалось.
Он медленно и довольно бесцеремонно протискивался сквозь шевелящуюся людскую массу, наступая на использованные шприцы, ампулы, обрывки бинтов, пустые блистеры. Поверх голов он кого-то выискивал глазами, и, не найдя, спросил у первой подвернувшейся медички:
– Любезная, а где Мария?
…Примерно через час в каюте 13-бис происходило следующее.
Молодой человек в элегантном костюме сдержано-печально говорил раздавленному Людвигу Люберцу:
– Их последний пеленг зафиксирован над Морем Мечты. Как их туда занесло – не понятно. Возможно, хотели путь срезать. Сообщение от медицинского катера принято почти сразу после взрыва концентратора. Несколько обрывочных фраз: «нестерпимый жар», «нет ориенти…» (очевидно, ориентира), «Луна течёт» (странно), «это… ство…» (не понятно), «нас…» Это всё, и больше никаких следов ни по локации, ни по каналам связи. Специалисты говорят, если катер попал под взрыв главного концентратора, а этот район спутника ровно находится в секторе проведённого эксперимента, то от жестянки… от медкатера и не должно ничего остаться. Извините, проф. Соболезную по поводу гибели вашей жены… Профессор, я вам соболезную.
Люберц смотрел сквозь… куратора, так он представился.
– Значит, Маши больше нет… Это я…
– Профессор, вам плохо? Соберитесь, есть ещё информация.
– Мне… безразлично… Маша…
Куратор хлёстко, уверенным движением дал постаревшему Люберцу пощёчину, продолжил говорить ровным тоном:
– Информация касается группы «Лунное танго». Мне не рекомендовали это делать, однако я немного сентиментален. Сообщаю, эксперимент признан удачным, предварительные итоги впечатляют, вашей группе – я гарантирую это – предстоит много интересной работы.
– Мне… безразлично… Маша…
– Перестаньте ныть! Талантливый учёный, добились потрясающих результатов, а раскисли как…
– Я знаю, чего я добился. Мне всё безразлично… – повторял и повторял бывший волевой человек. – Я устал.
– Это заметно. Поэтому срочно, немедленно, сейчас передаёте мне все дела по группе «Лунное танго» и отправляетесь на медицинское обследование в лучшую клинику вашего работодателя – Альянса «Основа». Уверен, вы, профессор Людвиг Люберц, вернётесь оттуда другим человеком.
11
В крохотную комнату без окон двое мужчин внесли на руках третьего. Сразу стало тесно, хотя из мебели имелись лишь эргономичный письменный стол в комплекте с креслом и узкая кровать, диссонирующая с обстановкой своим старинным, можно сказать, патриархальным видом. За прозрачным пластиком одной из стен виднелись стеллажи, боксы, привычные бытовые приборы.
Мужчину прямо в верхней одежде положили на вышитое красными узорами покрывало. Металлические пружины матраса недовольно заскрипели, жалуясь на свой возраст и принятый вес. Две из четырёх пухлых подушек были отброшены на стол, а две легли под голову и под колени.
Один из вошедших мужчин вернулся к двери, стал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Он с неприязнью смотрел на лежащего, как тому оказывается помощь, не мешая и не помогая другому делать это. А его спутник ослабил ворот рубашки у неподвижного мужчины, снял с того ботинки и после присел на стул у изголовья.
– Серж, я пойду. Там клиенты волнуются. Отправлю их поскорее на охоту… Как досадно, у всех на глазах… Не отказались бы от «браслетов памяти».
– Иди уже, Джонни, дай спокойно пульс сосчитать.
Джон Фаррет вдруг замялся, в нерешительности заёрзал ладонью по «ёжику» оранжевых волос – результату удачной покупки бракованной партии перугена для военизированных подразделений сил правопорядка Новой Сицилии. И понизив голос, начал мямлить:
– Знаешь, Серж, я тебе сразу не сказал… Может и не время сейчас об этом, но наклёвывается очень интересный бизнес-проект. Золотое дно… Через этого типа, ну он и язва, – Фаррет кивнул на фигуру лежащего, – мы выходим на некий институт или центр, не помню точно. Он там научная шишка… Надо бы тебе договор подписать, а я уже…
Джон увидел шевелящиеся губы Сержа, прикрытые глаза и вздутую лобную вену. Подумалось, плохо дело.
– Ну что, что опять не так?
– Джонни, мешаешь… Ага… Говоришь, дно? С этого дна никому не всплыть.
– Ты… великий оракул! – зашипел в ответ Фаррет. – Гений места! Денег на твои сумасбродства больше не дам. Их просто нет.
И поспешно вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
«Джон вспыльчивый, но отходчивый. А вот этот старик-турист…»
Замеряя пульс на синей вене, Серж снял с запястья мужчины нефритовый браслет, спокойно положил себе в карман.
– Сколько? – человек на кровати открыл глаза.
– Ещё многовато. Сто десять. Не беспокойтесь, сейчас будет снижаться.
Глаза снова закрылись, дыхание стало ровнее.
– Кто вы? Вы врач?
Невысокий плотный мужчина, лет за тридцать, с жидкой чёлкой светлых волос, с маловыразительным подбородком, ртом, носом на широкоскулом лице – весь он был какой-то неброский, ординарный – встал со стула, снял белый лабораторный халат, перебросил его через спинку кровати. Затем краем покрывала прикрыл оголённые старческие щиколотки.
– Я Сомов. Серж. Я тут… У меня много обязанностей. Врачебные тоже.
Другой – старик с землистым цветом лица, с многочисленными возрастными пигментными пятнами – сделал несколько шумных вздохов, поднял морщинистые веки.