Пальчики

– Здесь её тоже не наблюдается. Я же говорил, что наша принцесса спряталась от нас в тридевятом царстве, тридесятом государстве, воспользовавшись благовидным предлогом.

Я сразу узнал голос любителя сказок. Это он тогда предложил оставить отпечатки моих пальцев на банковских ячейках. Второй ему ответил:

– Ты как всегда поверхностно всё воспринимаешь, ища её настоящую фамилию. Вот же она! – он ткнул пальцем в список. – Палата номер триста четырнадцать.

– Точно! Маруся Климова. Это на неё похоже! Как я сразу не допёр? Главное, чтобы она нас в конце этой песни не сдала ментам, – и он засмеялся собственной шутке, пропев при этом: – И за это пулю получай! Прощай!

– Балбес ты, Леший, – напарник отвесил ему подзатыльник.

Они ушли, а я удостоверился, что в палате №314 и на самом деле лежит Мария Климова 1992 года рождения.

Во время обеда я незаметно скрылся из-под бдительного надзора санитарок и прихватил в кабинете старшей сестры халат и шапочку. Дама была дородной и халат болтался на мне, как на вешалке, а шапочка наоборот не налезала на голову. В таком виде я явился в палату моей пассии. Снежок лежала на кровати. Её правая нога смотрела в небо, поддерживаемая конструкцией, известной всем по художественным фильмам. Я взял стул и сел у изголовья её кровати.

– Ну, что больная, как мы себя чувствуем? – для проформы я взял кисть её правой руки и стал щупать пульс, отметив про себя, что он не стал учащённым.

– Заметьте, доктор, с каждой новой нашей встречей количество гипса на моём теле увеличивается с геометрической прогрессией, – она вяло улыбнулась, указывая на загипсованную ногу: – Боюсь, что при следующей нашей встрече я буду представлять собой гипсовое изваяние с веслом в руке.

В моём воображении она тут же предстала в виде статуи, стоящей на пьедестале в парке. Несомненно, Снежок выглядела бы эффектно даже с копьём в руке:

– Не думаю, что будет так. Скорее всего ты снова сменишь имя и станешь какой-нибудь Милой Гипсон.

– О, доктор, вы слишком внимательны к моей персоне. Вы что-то хотите от меня?

В палате кроме нас ещё находилась только одна нетранспортабельная пациентка. Остальные ушли на обед. Тётка сначала пыталась нас подслушать, но не уловив нить беседы, потеряла интерес, поняв, что не сможет осмыслить услышанное.

– Не бойся, я не жажду мести или реванша. Я хочу видеть вас, Мария…, как по батюшки?

– Просто, Мария.

– Я хочу видеть вас, «просто Мария», просто здоровой.

– Как сильно вы этого хотите?

– Очень сильно. Я желаю, чтобы пациентка находилась под моим ежедневным пристальным наблюдением.

– Заметьте, доктор, это довольно курьёзный случай в российской медицине. Обычно пациентки об этом мечтают, а доктора проявляют равнодушие.

– Ничего курьёзного. Это распространённое явление, известное современной психологии, как «Стокгольмский синдром». Один мой друг, хорошо известный нам обоим, заболел любовью к террористке, грабительнице банков.

– Доктор, это клинический случай. Посоветуйте ему принимать успокаивающие седативные препараты. Между прочим, время – лучший лекарь.

– Ничего подобного. За последний год товарищу стало только хуже. Кризис усилился.

– Я думаю, что знаю лучшее средство от этой его болезни. Пусть представит, что у террористки нет одной ноги. Отсутствие эстетики в объекте его обожания нейтрализует его вожделение.

– Нет. Я думаю, что это его не остановит.

– Заметьте, мы можем это легко проверить.

– Как?

– Просто. У террористки ампутировали левую ногу.

Она откинула нижний край одеяла, и я увидел, что там только простыня. В висках застучало.

– Что-то, доктор, вы побледнели. Теперь, чтобы гипсовая статуя не свалилась с пьедестала его любви, известный нам друг должен стать для неё опорой, заменив весло. Между прочим, это ежедневная каторга, любить инвалида.

Я не знал, что ей ответить.

– Красноречие исчезло? Любовь растаяла, как сон?

– Я…

– Не надо доктор. Я не хочу, чтобы меня жалели. Уходите. Мне надо отдохнуть. Впрочем, подайте мне утку, – она указала на пластмассовую ёмкость, лежащую на нижней полке её прикроватной тумбочки, – мне пора справить свои натуральные потребности.

Зависнув на время, я встал и потянулся за уткой. Она перехватила мою руку:

– Молодец! Держишь удар. Не буду тебя добивать натуралистическими подробностями моего больного тела. Иди. Уходи, я сказала!

Я перехватил её руку, сжав при этом ладонь, и посмотрел в глаза. Они не выражали ничего особенного. Ничего, отличимого от равнодушия и холода. «Маруся Климова» вырвала руку из моей ладони и выдавила сквозь зубы:

– Видеть тебя не хочу.

– Снежок!

– Пошёл вон!

Я попытался что-то сказать, как-то выразить сочувствие и обнадёжить, что не оставлю её в трудную минуту. Но по понятным причинам всё это выглядело фальшиво и неестественно. Мне самому было крайне сложно и неприятно. Я не мог сообразить, как мне сгладить ситуацию и вообще – как мне поступать в дальнейшем. В это время в палату вошли шумные соседки, а с ними старшая сестра, сразу уставившаяся на свой халат, накинутый на мои плечи. С позором я был выпровожен из палаты № 314.

Ночью я вновь практически не спал. Вообще не спал. Её глубокий грудной голос с небольшой хрипотцой не давал мне покоя. Прозрачные серо-голубые глаза девушки, чуть смоченные слезинками, смотрели на меня изнутри моей черепной коробки. Всё было плохо, тошно, отвратительно. Как мне поступить? Бросить её на произвол незавидной судьбы я уже не мог. Почему? Да потому, что я проглотил солнце. Меня выжигало изнутри от избытка чувств, когда я её видел. Да, что там видел! Когда просто думал о ней!

В обед следующего дня доктор Федотов вновь появился у её постели. Увидев меня, она закрыла глаза и прижала ладошки к своим нежным ушкам, показывая этим, что никакого общения не будет. Тем не менее я постарался нетривиально выразить ей своё отношение к происходящему. Хотелось доказать, убедить, уверить, что ничего ещё не потеряно. Жизнь продолжается. Всё это звучало банально. Тогда я рассказал придуманную ночью притчу:

– К одному человеку, слывущему мудрым, пришёл человек и стал жаловаться на то, что он несчастный: его никто не любит, поэтому у него нет семьи, и он беден, так как по неосторожности в детстве потерял руку. Мудрец возразил, что все беды у него не от того, что нет руки. Главное для человека – сердце. У осьминога восемь ног, а у сороконожки ещё больше. Но это не повод, чтобы утверждать, что они более счастливы, чем человек, у которого всего две руки. Значит счастье не зависит от количества конечностей. «Тогда отчего оно зависит?» – спросил инвалид. «То, что ты беден и несчастлив в любви, зависит только от тебя. От твоего ума и сердца. Ты не один в мире, наделённый физическими недостатками. В мире множество людей, страдающих от отсутствия любви. Полюби сам и тогда ты получишь горячую любовь взамен. У вас родятся дети и твой ум начнёт шевелиться, чтобы придумать, как их прокормить. Ты найдёшь способы того, чтобы твоя семья жила безбедно. Но для начала ты должен полюбить». «Ты всё врёшь», – возразил гость. На что мудрец возразил: «Не вру. Любят не за достоинства или недостатки. Любят человека, который сам любит и хочет быть любимым». «А сам-то ты счастлив? Испытал это чувство?» «Конечно, я любил. И продолжаю любить свою жену». «Эту хромую, косоглазую страшилу, которая приносила нам чай?» «Это ты так про неё говоришь, потому что видишь глазами, а не сердцем. Но она для меня самая красивая, самая мудрая, самая верная жена, мать моих детей. И всё это не потому, что я слеп от роду, а потому, что любовь делает человека красивым. Не важно, любит ли тебя кто-то в данный момент. Важно, чтобы ты имел желание кого-нибудь любить и делал это всем сердцем».

В конце притчи для усиления эффекта я добавил высказывание Кузьмы Пруткова:

– Если хочешь быть счастливым, будь им!

На этих словах меня снова выставили за дверь палаты.

На следующий день я вновь во время обеда попёрся на третий этаж. На ступеньках меня поджидала «парочка простых и молодых ребят».

– Стэлс, где-то я уже видел эту рожу, – преградил мне дорогу Леший.

Его напарник, стильно одетый симпатичный парень с точёным носом и бледным цветом лица, ответил:

– Да это же тот самый грабитель, который год назад в Питере вынес из банка три миллиона баксов.