Она упиралась, как могла. Мне с трудом удалось сдвинуть её с места.
– С чего ты взял, что она в противоположном направлении?
С одной стороны, хорошо, что она стала соображать. С другой, наши споры могут забрать последние силы.
– Все расчёты указывают на это, – спокойно возразил я.
– Расчё-ё-ёты, – скептически протянула она. – Твои расчёты тебя сюда и привели. Если бы ты правильно рассчитывал, мы бы уже три дня назад вышли на шоссе.
Ы-ы-ы, помирает уже, а всё на рожон лезет. Её амбиции родились раньше её. Я постарался промолчать и сгладить взаимное неприятие, но всё же не вытерпел:
– Если бы ты не капризничала и сразу пошла со мной тогда утром, когда я пошёл один, то мы бы дошли до шоссе ещё до наступления темноты. И пыльная буря, которая сбила нас с пути, не успела бы помешать.
– Эх, Федька, у тебя всегда другие виноваты. Жаль зеркала нет.
– Причём здесь зеркало?
– А нечего на него пенять, когда рожа крива.
Господи, как я не люблю бесконечный словесный бред этих бесполезных перепалок. Сколько мы в них теряем времени, сил и чести! Нет, Федя, не вступай в этот бой без правил и без победителей. Уважай себя. И я не ответил. Только спросил:
– Ну что: пойдём к скважине или здесь умирать ляжем?
Звучало это многозначительно, но абсолютно верно. Не знаю, что Виола подумала в тот момент, и как поняла мои слова. Но она согласилась:
– Пойдём. Хотя погоди, дай в последний раз посмотрю на эту красоту.
Она развернулась в сторону котловины и приложила ко лбу руку, как делает Илья Муромец на известной картине Васнецова. Я не стал ей мешать: пусть насладится. На душе было противно, неотвратимо противно. Плохие предчувствия выгрызали сердце по кусочку. Так пусть она порадуется хорошему виду. Марсианскому виду. Я не могу ей это запретить. Но в следующий момент Виола негромко воскликнула:
– О! Смотри! На другом берегу впадины город!
Я улыбнулся: в таком состоянии все миражи мира твои. Но всё же посмотрел. Чёрт, а ведь она права – там город. Да не просто какой-нибудь кишлак или даже районный центр – настоящий город. С небоскрёбами и домами пониже. Если бы я не видел фотографии новой казахской столицы, то просто бы усмехнулся. Какие небоскрёбы? Вы в своём уме? Но Астана же высится! Поэтому, кто его знает? Может, они понастроили небоскрёбов и в других городах. Хотя перед выездом я изучил карту Западного Казахстана, но вспомнить наличие хоть какого-нибудь крупного населённого пункта в этом районе так и не смог. А зачем вспоминать? Вот он, город, как на ладони! До него от силы километров десять. Мы должны дойти. Умереть на окраине такого большого города – стыдно. Чёрта с два! Мы дойдём. Я был уверен, что дойдём.
Эх, если бы я тогда не повернулся, а просто увёл Виолу в обратном направлении искать скважину. Если бы… Возможно, тогда всем этим передрягам наступил бы конец и больше уже никто бы не пострадал. Если бы… Это ещё один важный жизненный пунктик, о котором я всегда вспоминаю с особым сожалением. Но я повернулся, и после этого у меня уже не было выбора. А у кого бы он был? Вот он, город спасения, я его вижу. А скважину в этом краю злых джинов и шайтанов ещё надо было постараться найти. И дойти до неё нужны были силы. А город вот он, вот! Мимо него не пройдёшь! Поэтому я тут же забыл о скважине.
Как мы спустились на дно котловины, я вспоминаю с трудом. Но отлично помню, как, уже находясь внизу, посмотрел назад. Холодок пробежался по спине. Ужас! Мы должны были лежать с разбитыми головами. И не здесь внизу, а где-то там – в середине пути. Спасибо Виоле, что она смогла собраться и не виснуть мешком на моей спине.
На дне раскалённой за день котловины было душно. Нестерпимо душно. Несмотря на заряд положительных эмоций, которые придала нам надежда на спасение, силы были не безграничны. Мы прошли весь путь от одного края котловины до другого. Смогли пройти. Прошли все эти проклятые десять километров. Мне кажется, даже больше! Уже смеркалось, когда мы добрались до отвесной стены. Она скрывала от нас окраину города. Я задирал голову и видел только причудливые каменные столбы, ваятелем которых был не Гауди, а восхитительная мастерица матушка-природа. Хотя нам было уже не до любований. Первым делом я услышал, как шлёпнулась на землю моя попутчица. Мне не удалось привести её в нормальное состояние. Виолу мучила какая-то странная лихорадка. Девушка тряслась и сухие губы её трепыхались от выдыхаемого воздуха, выдавая звуки, похожие на лепетание ребёнка. Когда я насильно поднимал веки Виолы, зрачки убегали куда-то вверх, пытаясь спрятаться от меня где-то под бровями. На всякий случай я осмотрел её практически безжизненное тело. Но укусов не обнаружил. Видимо, это последняя финальная часть Марлезонского балета. Без воды нормальный человек может прожить не более трёх суток. Но в таких условиях, в которые попали мы, необходимо всё делить на три: скорость движения, дневной переход и количество дней без употребления жидкости. И что дальше? Можно было бы протащить её тело какое-то небольшое расстояние по равнине, но переть вверх? Практически по отвесным скалам? Это безумие. Поэтому я посчитал, что единственным шансом на спасение является моё одиночное восхождение. Там я найду людей и вернусь за девушкой. А что делать? Оставаться умирать вместе с ней? Это разве выход? Так я себя оправдывал, когда полез по скалам. Я думал, что начало подъёма – это всегда самый сложный участок. Нет, возможно, опытный альпинист просто рассмеётся, когда сопоставит мой рассказ с реалиями. Скалы были не самыми высокими, хотя и отвесными. Вдобавок в них находились уступы, почти ступени. Однако для меня в моём состоянии эта стена была Эверестом. Отдав последние силы, я вскарабкался на первую ступень. Здесь была широкая площадка, заполненная песком. Песочек меня и спас. Поднявшись на три метра на второй уступ, я сорвался. Забитые солями суставы плохо слушались. Нога соскользнула, уставшие руки не вынесли резкую нагрузку, и я полетел вниз. Летел долго. Понятно, что это звучит смешно. Но во время полёта перед глазами промелькнула вся жизнь. Я воочию убедился в сермяжной правде этой расхожей фразы. Вся жизнь: детство, отрочество, студенчество, мама, папа, друзья. Всё! Как я упал в канаву на велосипеде, как мне подарили собаку, как впервые сел играть в настоящую компьютерную игру, как поцеловал первую девушку и в ответ получил первую пощёчину, как нырял в море за часами, а выловил три ведра рапанов. Всё вспомнил. И это за те доли секунды, пока летел. В конце полёта я ожидал искры из глаз и хоровое пение ангелов на входе в райские кущи. Ну, не в ад же меня в таком возрасте? Я не успел настолько нагрешить: не воровал, не грабил, не руководил губернией, не работал в полиции. За что меня в ад? Но искр не последовало и соответственно не было ничего другого. Ни рая, ни ада. Я с размаху шлёпнулся в песок, поднял в воздух клубы пыли и затих. То ли сознание потерял, то ли решил отдохнуть. Не помню. Всё, как в тумане. Но отчётливо помню, что в реальность меня вернул звук. Да, звук. Странный звук, который время от времени то нарастал, то затихал вовсе. Он напоминал отдалённый бой нескольких очень мелких барабанчиков. Сначала я просто на него не реагировал. Но затем он вывел меня из себя, и я нашёл силы, чтобы подняться и отыскать источник раздражающего звука. Это была полулитровая пластиковая бутылка. Она попала в небольшой каменный мешок. Восходящие вдоль скал потоки перегретого воздуха отрывали бутылку от земли, но не могли вытащить её из этой каменной ловушки. В результате вдоволь настучавшись о стены, бутылка вновь успокаивалась на дне этого мини-колодца. А затом процесс взлёта начинался заново. Я даже смог улыбнуться уголками губ. Но в следующий момент схватил эту бутылку и открыл крышку. Да это же кола! В бутылке была тёмная жидкость. Всего пара глотков! Но для меня этот объём был равен ящику пива. Я едва сдержался, чтобы не залить всё в свою глотку. И это несмотря на то, что колу я не пью. Перепил её как-то – и как будто отрезало. Чёрт! Там внизу Виола. Надо сначала ей дать попить. Я всё же попробовал на вкус, то, что находилось в бутылке. Кола была горячей, но настоящей. Очень сладкой, очень горячей, но не испорченной. В ней даже газ оставался. При открывании бутылки слышалось очень громкое шипение. Естественно, что нагретая чуть ли не до кипения жидкость всегда будет шипеть. Но эта шипела, как свежая кола. Мне она показалась самой вкусной и свежей колой в мире. Я быстро спустился вниз. Виола лежала на том же месте и в той же позе. Я потеребил её тело и похлестал по щекам. Бесполезно. Она не реагировала, не издавала ни звука. Жутко видеть человека в таком состоянии. Но главное – она была жива! Пока, жива.
«Сейчас мы тебя реанимируем, – засуетился я, – сейчас». Я раздвинул пальцами её губы и стал по капельке вливать в образовавшееся отверстие колу. Думал ли я о микробах, о здоровье предыдущего хозяина бутылки? Нет, такая мысль даже близко не пролетела рядом с моей головой. Виолетта не реагировала, но через мгновение я увидел, как она едва шевелит губами, пытаясь проглотить поступающую в организм спасительную жидкость.
– Ничего, ничего, всё будет хорошо, – надежды на спасение не покидали меня. – Сейчас ты встанешь, и мы заберёмся на гору. Город совсем рядом. Виола, слышишь меня?
Она дёрнула ресницами. Значит, слышит. Восторг микроскопическими иголочками разбежался по моему телу. Ей становится лучше! Не знаю, хватило бы влитого в девушку «горючего», чтобы мы поднялись по этим скалам вверх. И никогда уже не узнаю. Повторять этот смертельный номер, имеется ввиду путешествие по пустыне без воды, я не планирую. Не планирую сам и не желаю никому, чтобы жизнь его вынудила исполнять такие номера. На улице почти окончательно стемнело и наверху зажегся свет.
– Виола! Они зажгли уличные фонари! Это удивительное зрелище! – возликовал я.
Свет приковал мой взгляд к вершинам скал. Он лился, проникая через странные, высокие, но неровные столбы. Это было фантастическое зрелище. Я никогда не видел ничего подобного. Как тут прекрасно! Если бы я был режиссёром фантастического блокбастера, то обязательно использовал бы подобную картину в каком-нибудь эпизоде. Примерно так: звездолёт садится на окружённую узкими и высокими скалами поляну неведомой планеты. Многочисленные бортовые огни светят ярко и мощно. Звездолёт буквально сияет. Его сияние проникает между скал, и кто-то очень дикий с завороженным восторгом наблюдает за этим действом со стороны. Подобный восторг распирал и меня. Именно поэтому я изобразил восторженного инопланетного дикаря. Собрав последние силы, я стал стучать в грудь и выдал зык Кинг-Конга: а-у-а-у-а!!!
Сверху громко окликнули по-русски:
– Кто там?
– Люди! – счастливо и глупо удивился я. – Виола, слышишь, там люди! Нас нашли! Мы спасены!
Эпизод двадцать четвёртый
Из огня да в полымя
Я рухнул на колени рядом с девушкой и стал восторженно трясти кулаками, время от времени утыкаясь головой в тщедушное тельце спутницы. Поскуливая при этом:
– Наконец-то! Мы живы и скоро будем дома. Сейчас они спустятся и дадут нам напиться!
Наверху, в этом таинственном свете странных уличных фонарей появились две фосфоресцирующие фигуры. Да это же инопланетяне, прибывшие на нашу дикую планету! Точно! А таинственный свет излучает их летающая тарелка. Я глупо и счастливо улыбнулся. Вот это да! Мне сказочно повезло: я участник первого контакта двух цивилизаций. Было за что страдать!
Сверху донеслось общение прибывших на Землю гуманоидов. Первый проворчал:
– Кого ты там услышал? Обкурился что ли? Кто там может быть в такое время?
– Да точно, точно тебе говорю. Там кто-то хрипел. Негромко так, но явственно.
Негромко? Хрипел? Да я же орал во всё горло! Или всё же хрипел? Я собрал всю волю в кулак, все силы и прокричал:
– Мы здесь! Помогите!
– О! Слышишь? Опять что-то хрипит.
– Да это шакал кого-то обгладывает. Не собираешься же ты из-за него время терять. Нас ждут. Пора возвращаться.
– Да, может, ты прав. Поехали.
Эй, вы куда? Я махал руками и пытался кричать, но меня никто не видел и не слышал. Чёрт! У меня же фонарик есть. Вот идиот! Закисленные суставы пальцев не слушались, но я всё же справился с поставленной задачей. Луч светодиодного чуда бил далеко. Я стал им светить в то место, где только что стояли гуманоиды. Гуманоиды? Но почему они говорят по-русски? А-а-а, понятно! Подготовились к высадке. Выходит, они представляют очень развитую цивилизацию. Замечательно, значит не будет проблем с общением.
– Эй, вернись! – вновь услышал я голос первого инопланетного существа. – Это не шакал. Он светит нам чем-то.
Далее я увидел, как два луча света, то усиливаясь, то притухая, спускаются вниз по неведомому мне серпантину. Как они это делают? Наверное, при помощи реактивных ранцев, одеваемых на плечи. Если, конечно, у них есть эти самые плечи. Ничего, сейчас узнаем. Лучи фонарей спустились на дно котловины и стали приближаться к нам. Ранцы я не увидел, а плечи – да. Две руки, две ноги, живот, голова – всё, как у нас. Странно, но один из гуманоидов походил на казаха, а второй – на русского. Вообще-то я не анализировал в тот момент то, что видел. Эмоции переполняли меня, затмевая разум. Я бросился обнимать спасателей. Но русский, почему-то, сильно ударил меня в челюсть. Я отлетел в сторону и мешком свалился на землю, больно ударившись головой о камень. Мелькнула мысль: «Они прилетели не с дружественным визитом. Это поглощение. Агрессивное поглощение».
Гуманоид с лицом казаха посветил фонарём мне в лицо и присел на корточки, громко описывая свои впечатления:
– О рожа-то. Ужас какой страшный!
Второй ответил:
– Рожи и у нас, что надо, – он подошёл следом за первым и встал рядом, добавив: – Молодой, крепкий, оклемается. Забираем его.
Они хотят забрать меня на космическую базу. Неужели я стану подопытным кроликом для их экспериментов? Значит, люди, утверждающие, что их забирали на НЛО, не врали. Хреново. Хотя нет, они же вернулись. Вернулись! Значит, не всё так плохо.
– Воды, – прохрипел я, – дайте воды.