Крах династии

То, как самозваный священник управляется с дубиной, я уже видел, потому ничего больше не сказал Мы пошли вверх по течению и вскоре действительно оказались возле трехкупольной деревянной церкви Спросили ее название у встречного горожанина, он подтвердил, что это церковь Двенадцати Апостолов. Найти избу с печной трубой тоже оказалось не проблемой, такая была одна на всю улицу. Я в предвкушении встречи с Верстой незаметно для себя опустил руку на сабельную рукоятку.

– Здесь, что ли? – спросил Алексий, останавливаясь возле избы с трубой.

– Наверное здесь Коробейник сказал, что он живет за этой избой в маленькой избушке.

– Ну, пошли, поглядим на твою Коломенскую Версту!

Он был так уверен в своей силе, что всерьез не принимал никакого противника. У меня были другое отношение к предстоящей встрече, и я на всякий случай вытащил саблю из ножен.

– Дать тебе кинжал? – спросил попа.

– Давай, – согласился он, с удивлением реагируя на мое нервное состояние.

Мы обошли большую избу, за ней в паре десятков метров действительно оказалась приземистая избушка, больше похожая не на жилище, а на сарайчик. Окон у нее не было, только на чердачном фронтоне виднелось небольшое волоковое отверстие, сквозь которое не смог бы пролезть даже мой маленький противник.

– Вот и всех дел-то, – небрежно сказал Алексий, приставляя подошву сапога к входной двери так, чтобы ее невозможно было сразу открыть.

– Эй, есть, кто живой! – гаркнул он и гулко стукнул кулаком по грубо отесанным доскам дверей. – Выходи, разговор есть!

Я, как и вчерашней ночью, стоял с напряженным клинком, ждал, как будут развиваться события.

– Кого нелегкая несет? – тотчас послышался старческий голос, дверь открылась, но, наткнувшись на сапог Алексия, не позволила человеку выйти наружу, тогда в щель высунулась седая козлиная бороденка.

– Вы чего балуете? – сердито спросил старик.

– Дед, нам Верста нужен, – сказал я, – говорят, он тут живет.

– Э, милый, хватился, ни версты, ни сажени тут нет, одни мы в сиротстве прозябаем!

– Кто «мы»?

– Я с сынком убогим, а больше никого с нами нет. Вдвоем мы тут прозябаем.

– Ишь ты, говоришь, некого нет, – удивился Алексий и, не думая о последствиях, убрал придерживающую дверь ногу.

Я дернулся, чтобы не дать ей открыться, однако не успел. Впрочем, ничего страшного не произошло, к нам вышел обычного вида бедно одетый старичок со слезящимися глазами и удивленно посмотрел на мою обнаженную саблю.

– Вы что это среди белого дня разбойничаете? – сердито сказал он. – Нет такого порядка, на людей нападать.

Меня его мирный вид не успокоил, и оружие я не убрал. Насторожено наблюдал за распахнутой дверью. Из помещения доносился запах кислой капусты, слышалось какое-то непонятное звяканье.

– Там кто, твой сын? – спросил я старика.

– Сын, – подтвердил он.

– Пусть выйдет сюда.

– Немощный он, ходить не может.

Ситуация мне определенно не нравилась. Неизвестно, что за человек был внутри избы, войти же самому было рискованно. Окажись этим немощным сыном мой низкорослый знакомец, справиться с ним в темном помещении было совершенно нереально. Однако и стоять столбом в дверях было глупо. Пришлось рискнуть.

– Придержи дверь, – попросил я Алексия, а сам, как головой в прорубь, бросился в избушку. В полутьме, со света, там практически ничего не было видно. Я, как только оказался в каморе, сразу же отскочил в сторону и прижался спиной к стене. В противоположной стороне комнаты что-то опять звякнуло, но на меня никто не напал. Постепенно глаза привыкали к полумраку, и я разглядел лежащего на голой лавке человека. Он был нормального роста. Кроме него, здесь больше никого не оказалось.

Я, наконец, смог расслабиться и подошел к лавке. На меня глянули лихорадочно блестящие глаза больного человека. Его била такая сильная дрожь, что тряслась лавка и дребезжал о стену стоящий в головах металлический котелок.

– Что с тобой? – спросил я больного. Он, не отвечая, невидящим взором смотрел куда-то в потолок.

– Помирать, видно, будет, нужно бы попа позвать, да заплатить нечем, – вместо сына ответил, входя в избушку, старик, – а за так наш поп ни за что не пойдет соборовать. Может ты, батюшка, – с надеждой посмотрел он на маячившего в дверях Алексия, – соборуешь раба Божьего Данилу, за Христа ради?

– Не могу, мне это не по сану, – ответил воинствующий инок.

– Вот горе-то какое, – зажурился старик, – видать, придется сынку помирать без покаяния.

Мне очень не хотелось отвлекаться на лечение случайного встреченного человека, самому нужны были силы, которых после нынешней бурной ночи было не так уж много, но я не смог преодолеть внутреннее чувство долга и, ругая себя за душевную слабость, велел старику:

– Выйди пока, попробую ему помочь.

– Попробуй, – равнодушно согласился он, – попытка не пытка, только поздно уже лечить, видать, Данила свое отжил.

Выполз наружу я только спустя полчаса и обессилено присел на влажную после недавнего дождя завалинку. Стрик повернул ко мне скорбно-равнодушное лицо:

– Никак, отошел?

– Заснул, – ответил я, – жар спал, может, и выживет.

– Не может того быть! – воскликнул он и бросился в избу.

Мы остались вдвоем с Алексием, Он стоял, прислонившись к стене, и грелся на ленивом московском солнышке. Пересказал полученные у старика сведения:

– Жили здесь такие, один здоровый, другой маленький, только еще ранней весной исчезли неведомо куда. Так что мы с тобой опоздали. Обманул нас вчера мазурик, зря деньги взял.

– Ничего, хотя бы буду знать их имена, все какая-то польза, – устало ответил я. – Погоди, немного отдохну, и пойдем.

Однако уйти мы не успели, из избушки вышел старик. Выглядел он потерянным, вытирал рукавом заплаканные глаза:

– Неужто не помрет сынок Данила-то? – с надеждой спросил он, просительно заглядывая мне в глаза.

– Думаю, выздоровеет, – ответил я, вставая – Ну, будь здоров, отец.

– Господь тебя, добрый человек, наградит!

Мы уже собрались уходить, когда он, смущенно кашлянув, сказал:

– А Фильку с Верстой вы зря ищете. Страшные они люди.

Мы разом остановились, и я, стараясь не показывать заинтересованность, спросил:

– А чем же они страшные? Я слышал, люди как люди...