В поисках утраченного

Потихоньку направляюсь к выходу. На улице оглядываюсь, показалось, что кто-то позвал меня. Гляжу и вижу: стоит на ступеньках моя невеста Оленька в кашемировом темном платке, по-доброму так улыбается. Даже растерялся, ведь не должно быть ее здесь. Она же сейчас в Донецкой области, с редакционным заданием от своей газеты. Меня прямо как током тогда ударило. Глаза закрыл, отвернулся, потом еще раз глянул, а там уже и нет никого…

Не скрою, тревожно мне за Оленьку было, все дни из головы не выходила ее командировка. Ведь на Украине сейчас гражданское противостояние, войска в мятежные города направлены. Может быть, случилось чего. Телефон у нее уже второй день не отвечает.

На душе и так противно, а тут еще на моих глазах разворачивается жестокая сцена. Здоровенный охранник в милицейском камуфляже ухватил за волосы женщину и ведет ее к выходу с кладбища. Тащит, ее, таким диким образом, да еще приговаривает, чтобы она больше никогда не появлялась в таком виде в церкви. Оказывается, эта женщина была сильно пьяна. Что-то сказала там не к месту… Потом она останавливается у ворот и просит у охранника прощения. Тот махнул на нее рукой и ушел обратно вглубь кладбища.

На улице плюхаюсь в свободную маршрутку № 249. Пора домой… Рядом на сидении юноша беззастенчиво положил ноги на переднее кресло. Попросил его убрать их, что он исполнил без всякого удовольствия. Пока он думал, как мне нахамить в ответ, я поблагодарил его за оказанную любезность. Парень в ответ промолчал, а его мать посмотрела на меня с удивлением.

Вечереет. Людская толпа медленно всасывается в узкие проходы станции метро "Василеостровская". В воздухе повис запах вездесущий корюшки. У киоска с рекламой "Теле-2" стоит долговязый парень в капюшоне и гигиенической повязкой, закрывающей ему лицо. Он бережет здоровье, а мне почему-то сразу вспоминаются кадры телевизионных трансляций о событиях из Украины.

Часов в десять вечера позвонила моя Оленька. Здравствуй, милый, говорит. Теперь все хорошо, завтра уже будет в Москве. Оказывается, четыре часа назад их машину задержали неизвестные люди в черной одежде и масках. Надели наручники и отвезли в расположение какой-то воинской части. Отобрали мобильные телефоны и всю аппаратуру съемочную, учинили допрос. Угрожали, добивались признания в том, что они собирали информацию для сепаратистов Юго-востока, для армии Донбасса. Потом посадили в машину и отвезли на границу с Ростовской областью.

Оленька рассказывала, что когда для нее наступили самые страшные минуты, то подумала обо мне. Получается, что и я ее в этот момент увидел в церкви… Почему так было? Объясните мне, неверующему человеку. Разве не чувствовалась здесь помощь откуда-то свыше?

Мне все-таки кажется, что здесь было какое-то действие таинственного и неизвестного Бога. Большей радости, чем такое взаимное ожидание, когда, побеждая расстояние, люди издали сливаются вместе, мы не испытывали. В таких случаях чувства всегда обнажены до самого крайнего предела.

Бог знает, что нас ждет завтра? Разочарование, утомление от скучной семейной жизни? Нет, после пережитого нами все это уже невозможно…

Другие люди

Почему-то считается, что при встрече с художниками нужно непременно говорить о живописи, а с врачами о болезнях. С Аркадием Ивановичем Свешниковым, практикующим врачом-психиатром, у петербургского прозаика Ливанова все получалось именно так. Ничего поделать с собой он не мог. Так увлекало все то, о чем рассказывал его новый приятель доктор. Да и вопросов из окружающей жизни у Ливанова всегда находилось много…

В эти дни на улицы города вместе с витающим запахом корюшки неожиданно выплеснулось какое-то болезненное весеннее обострение. Все же не зря же Пушкин так не любил весну…

Наверное, многие чувствительные люди тяжело переживают этот период. После долгой зимы сил уже нет, а весной все нестабильно, разные атмосферные перепады. Вот и выходит из равновесия человек, теряет самоконтроль. У него обостряются старые обиды, возникают неприятные воспоминания. В такой период можно легко нарваться на чью-то грубость. Правда, случается иногда и положительное. Под апрельским солнцем улицы расцветают не по погоде легко одетыми красивыми девушками, их юбочки становятся еще короче, а ноги в ажурных чулках все длиннее. Загляделся на такой девичник аккуратный старичок на соседней лавочке и прикрыл глаза в блаженной улыбке. Видно память вернула ему сладостные мгновения молодости.

Пульс бьет 180 ударов в минуту, температура горячечная… Бурлящая энергетика превосходит разум и расчет, люди начинают влюбляться и совершать милые глупости… Во время прогулки по улице Смолячкова на Ливанова трижды натыкались какие-то странные, погруженные в себя молодые люди. В салоне автобуса на его глазах у пассажира случился приступ эпилепсии. Хорошо, что рядом нашлась знающая женщина и оказала первую помощь. Его опасения подтвердила дочь Верочка. Она гуляла с ребенком в районе метро "Выборгская", и какой-то старик совершенно неожиданно набросился на нее и грязно обругал без всякого повода: "Ходит тут, овца мелкая… Я тебе ноги повыдергаю!" Вернулась домой в слезах…

Ливанов по складу ума был склонен к анализу окружающего: "Сколько сумасшедших гуляет на свободе… Скопления людей на улицах городов, в транспорте и платформах метро в утренние часы выглядят теперь особенно агрессивными, словно борются за жизненное пространство на переполненной планете. Достаточно неосторожно сказанного слова, неловкого движения, чтобы в такой массе искрою детонировал эмоциональный взрыв. Какая-то всеобщая клаустрофобия, страх перед замкнутым пространством, мир начинает сходить с ума"…

Такие мысли в последнее время все чаще занимали Ливанова. Действительно, что-то происходило с людьми вокруг него…

С пугающей возрастающей цикличностью мир взрывался глобальными потрясениями. Людей "майданило" новыми революциями, национальными конфликтами, кровавыми разборками в магазинах и школах. Они становились нетерпимыми и жестокими, но при этом считали себя абсолютно нормальными в психическом отношении. Разве случайно Ливанова так тянет подальше от всего этого на природу, в лесной лабиринт, чтобы просто придти в себя…

Его друг Аркадий Иванович был человеком замечательным в своем роде. Ему за пятьдесят, он любил свою профессию и считался авторитетным психиатром. Доктор – верующий человек и посещал церковь. Он говорил, что там лечится его душа. Аркадий Иванович был большим любителем театра и тонким знатоком живописи. По слухам, имел весьма любопытную коллекцию картин, выполненных одним из его пациентов. При этом наружность у него самая обыкновенная, здоровый и крепкий русский мужик. Симпатичная маленькая бородка добавляла ему интеллигентности, а из-под очков в тонкой золотой оправе поблескивали умные, проницательные глаза. Он будто весь светился изнутри, от него исходило добродушие и позитив…

На этот раз Ливанов приехал к нему прямо в психиатрическую больницу. Он давно хотел, как говорится, познакомиться со всей этой кухней изнутри и из первых рук. Набережная Невы, старенький фасад двухэтажного здания из красного кирпича постройки начала XX столетия с решетками на окнах и территория, скрытая глухим забором. Сразу заметно, что все делалось для большей изоляции пациентов.

Доктор с милой ободряющей улыбкой встретил его уже на входе. Здесь будет небольшая ознакомительная экскурсия…

Все помещения хорошо просматривались и легко контролировались персоналом. О возможности уединиться в палате не могло быть и речи. Ее голые стены показались Ливанову как-то особенно казенными, все очень напоминало солдатскую казарму. Почти не было мебели, одна тумбочка на несколько человек. Это впечатление еще больше усиливалось от больничного распорядка дня с четко фиксированным временем. Все помещения закрывались на ключ, кроме туалета, естественно. Строгая изоляция дополнялась отсутствием телефона. Здесь можно было звонить только из кабинета администрации в присутствии персонала…

Везде какие-то пугающе, болезненные лица и потухшие безразличные глаза. Иногда к Ливанову проявляли любопытство и пытались заговорить. Его очень поразил взгляд одного больного, он будто читал его всего до самых пяток. С таким, наверное, было трудно общаться в параллельном мире, рискуешь сразу попасть под его влияние и раствориться…

– Кто из нас с вами сумасшедший? – спросил этот больной у доктора. – Вы держите меня здесь, потому что я умнее и лучше вас. Вы все просто стыдитесь этого…

Скоро Ливанов и сам впал в какое-то подавленное состояние. Ему вспомнилось, как у Чехова в "Палате № 6" доктора Андрея Ефимовича тоже так пригласили в больницу, будто бы на консилиум, а потом оставили в больничной палате и выдали старый, пропахший рыбой халат. "Вот так поживешь здесь два-три дня и начнешь тихо сходить с ума, а потом превратишься в тупое свиноподобное животное. Ко всему можно привыкнуть"… От этой нелепой мысли ему стало не себе.

Аркадий Иванович тонко уловил его внутреннее состояние, и увел Ливанова в свой кабинет.

– Не удивляйтесь своим ощущениям. Это нормальная реакция любого здорового человека. Уверяю вас, что мои пациенты нарушают закон не чаще, чем остальные граждане. Представление о непредсказуемости и опасности психически больных – очень старый миф.

– Но ведь все эти слухи почему-то продолжают появляться на свет, – возразил Ливанов.

– Вот вы – творческий, пишущий человек. Не замечали, что общественное мнение по отношению к нам, психиатрам весьма противоречиво? Бытует мнение, что мы готовы любому поставить диагноз и запрятать в больницу, пичкаем пациентов какими-то губительными лекарствами, превращающими здорового человека в овощ. С другой стороны, когда мы говорим о необходимости расширения амбулаторной психиатрии, выписке пациентов из стационаров, то вокруг начинают кричать, чтобы общество спасли от сумасшедших. Их не хотят видеть в своих подъездах, на улицах города. Требуют, чтобы их убрали и закрыли на ключ. Как называют душевнобольных? "Ненормальный" или "псих", а наши больницы – "психушками" и "дурдомами".

– Похоже, что общество просто не готово принять бывших обитателей психиатрических больниц. Так относятся только у нас?

– Я бы не сказал так однозначно, – возразил Аркадий Иванович и на мгновение пристально, как на интересный предмет, посмотрел на Ливанова. – Там, на Западе, тоже многое изменилось только за последние десятилетия. Сейчас у нас любят посмеяться над европейской терпимостью и толерантностью по отношению ко всяким меньшинствам, иным и особым людям. Но движение в этом направлении изменило у них отношение к психически больным людям.

– Даже не знаю, – усомнился Ливанов. – Одно дело отвлеченно говорить о гуманности, и совсем другое – самому оказаться соседом психически больного человека.

– Одного нашего с вами желания здесь мало. Система амбулаторной помощи слишком затратная для государства. Гораздо проще спрятать больного под замок в примитивно обустроенном стационаре. У нас под больницы когда-то приспосабливали даже бывшие тюрьмы и церкви. Еще дальше пошли фашисты. Они в годы войны вообще просто стерилизовали и уничтожали больных…

Аркадий Иванович неторопливо закурил сигарету и посмотрел через решетку в окно. Там, на больничном дворе, еще мокром от весенней грязи, какая-то старуха кормила голубей у мусорного бака. Скоро все здесь покроется зеленью, и по утрам будут снова петь соловьи. Мир тишины и покоя…

– На эту проблему стоит посмотреть глубже. Многие мои пациенты, будучи введены в ремиссию и вылечены, насколько это возможно в случае психического расстройства, остаются здесь, в больнице. Они больше не нужны своим родственникам, а у кого-то их просто нет. Все они по-прежнему нуждаются в постоянном уходе. Взять на себя такую ответственность готовы очень немногие. Родственники чаще интересуются их банковскими счетами и пустующими в городе квартирами…

– Получается, что кроме вас они уже никому не нужны. Перешагнув этот порог, ваши пациенты навсегда расстаются с нормальной человеческой жизнью…

– Для многих это действительно так. Знаете, у нас в психиатрии существует понятие стигматизации. Стигма – это клеймо на теле раба или преступника в Древней Греции. В Средние века любознательные инквизиторы с помощью иголок искали на теле испытуемого stigma diaboli – место, где отсутствует болевая чувствительность. По их представлениям, через эту точку дьявол проникал в человека. Таких называли одержимыми дьяволом… Это привело к тому, что психиатрические учреждения стали не больницами, а местом содержания безумцев. Вы думаете, что этого нет в наш просвещенный век? Как же! Стигматизация остается из-за невежества общества и недостатка элементарных знаний о природе психических расстройств.

Конечно, такой больной может быть вам неприятен. Только следует помнить, что если ему выпала участь быть инвалидом, то он имеет права на человеческое достоинство и свое место в обществе, как всякий здоровый человек.

Страстность, с которой Аркадий Иванович произнес эту речь в защиту своих пациентов, вызывала у Ливанова улыбку. Неудивительно, что они относились к нему в больнице, как дети к отцу родному. Он подумал, что многие другие на его месте давно бы закалились и привыкли к человеческим страданиям. Это стало бы для них привычным делом за получаемое жалование. Как для солдата на войне, который перестает замечать кровь и смерть на поле боя. Душа у него не зачерствела, он же лечил ее у икон…

Словно читая мысли Ливанова, доктор продолжил рассказывать о своей больнице.

– Это почти музейный комплекс, прекрасно спланированный Дом призрения для душевнобольных. Так его раньше называли. У нас хорошая парковая зона. Вы бы видели дом главного врача того времени – семь комнат и прислуга. Нормы питания, несравнимые с сегодняшними. Когда думаю обо всем этом, всегда мучает вопрос: чего нам не хватало в 1917 году? Активные народовольцы, революционеры дали бы для психиатрии богатый материал. Любая революция – своеобразный наркотик, психостимулятор и когда его действие заканчивается, происходит внутреннее самоуничтожение личности. Вспомните сталинские времена…

Не удержавшись, Ливанов спросил у доктора, кого же вообще можно считать психически совершенно здоровым.

– Могу предположить, что это должен быть уравновешенный человек, лишенный каких-либо неразумных порывов, без странностей. Это когда в человеке все, как надо, – рассмеялся доктор.

– Получается, как у Чехова: в человеке все должно быть прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли… Но позвольте, все так скучно… Это же портрет заурядного человека. Правда, как известно, именно такой человек наследует Царство Божие…

– Хороший пример, не спорю. Тут возникает вопрос: кто же истории, человечеству более ценен. Этот вопрос всегда остается открытым. Мир стоит на "нормальных", честных, простых тружениках, но развивается он во многом благодаря "странным", чудакам, людям неуравновешенным, с нестандартным мышлением. Это они становятся учеными, художниками, писателями и поэтами. Среди этих последних много людей с выраженными психологическими особенностями и даже проблемами. Обычный человек видит только лес и речку, а художник берет кисть и рисует, то чего мы все не видим. Получается гениальное произведение, раскрывающее состояние русской души.

Вы еще не видели у меня дома картины одного пациента. Их история необычна. Они достались мне после его смерти, родных и близких у него не было. Получилось послание в ту жизнь, куда ему уже было не суждено вернуться…

Это вообще совершенно особый, сюрреалистический мир. Нам с вами он малопонятен, но вы не видели реакцию больных, их эмоции. Одни были готовы их рассматривать часами и находили что-то особое, даже собственные изображения. Другие, напротив, впадали в истерику…

Так можно завещать людям свою душу. Может быть, в этом состоит ее бессмертие? Совсем не в вечности материального мира… Что толку из того, что мы когда-нибудь продолжим свою жизнь травою или каким-нибудь животным… Вспомните "Черный обелиск" у Эриха Марии Ремарка. Его герой ищет ответы в современной ему жизни. Он находит их у больной девушки в психиатрической больнице. Больным оказывается само общество…

– Возможно, именно по этой причине природа продолжает производить на свет иных представителей человеческого рода?

– Пока нет ответа: почему на планете всегда один и тот же процент людей заболевает шизофренией? Очевидно, что наш мир должен быть представлен разными людьми. Без них он многое теряет, прежде всего, свою гармоничность. В природе все связанно… Только Божий промысел состоит в другом. Мы все сдаем экзамен на терпимость и милосердие, умение сострадать присутствующему рядом иному человеку. Если хотите, это наша возможность доказать, что мы тоже люди…

Прочитайте это письмо. Оно одно из многих, которые пишут в Интернете, надеясь получить какую-то поддержку и помощь…