В поисках утраченного

– Это наше место, и мы тут всегда играем.

– Прости, не знал этого, но, кажется, я тоже его знаю…

– Тогда давай прыгать в воду. Ты не бойся, только толкайся сильнее…

– Что ты, здесь очень высоко, и эти камни внизу…

– Слабак, тебе здесь нечего делать!

Мальчик наклонился и, легко оттолкнувшись, ласточкой полетел вниз в прозрачную воду у самых камней. Пенкин не стал так прыгать и осторожно сполз со скалы по камням вниз, обдирая в кровь руки и колени. Минут через пятнадцать они уже сидели рядом.

– Как тебя зовут? – спросил мальчик

– Так же, как и тебя, Сергеем. Разве ты не узнал меня? Ты будешь таким как я через 50 лет.

Мальчик посмотрел на него недоверчиво, но уже с интересом.

– Тогда расскажи мне о себе…

Пенкин принялся рассказывать о себе, ничего не утаивая. Почему-то здесь он не мог говорить неправду. В жизни между правдой и ложью не было четкой грани, все переплелось и стало частью его образа. Лицо мальчика постепенно темнело и сморщилось как от зубной боли.

– Знаешь, мне не очень верится, что ты – это я. Мне совсем не нравится твоя жизнь. Я мечтаю стать моряком и обязательно ходить на научном исследовательском судне по самым далеким морям.

– Я тоже об этом раньше мечтал…

– Да не в этом дело! Я вообще не понимаю, зачем нужно жить так неинтересно. Почему в жизни нужно делать столько дурных поступков, обманывать… Неужели это будет и моя жизнь? Скажи, а ты сможешь в ней что-нибудь изменить? Ну, пожалуйста, ради меня… – Мальчик улыбнулся. – Ты же сильный, я знаю…

Пенкин тоже попытался улыбнуться, но это у него получилось плохо, лицо словно застыло.

– Для этого мне нужно вернуться обратно, туда, в свою жизнь.

– Я помогу тебе, – сказал мальчик и протянул ему меленький плоский камень с изображением ныряющего дельфина.

Пенкин сразу узнал его. Конечно, это тот самый камешек из белого известняка, на котором он старательно вырезал изображение. Это было в пионерском лагере. Джанхот, лето 1962 года…

Снова все исчезло. Какое-то время Пенкин еще чувствовал ощущение полета и даже видел внизу свое неподвижное тело. Рядом склонились врачи. После того, как они применили электрошок, его тело сильно дернулось, и он легко вошел в него. Вместе с телом к нему снова вернулось ощущение тяжести и боли.

Отделение реанимации городской больницы Святого Георгия, палата номер 12. Пенкин медленно открыл глаза. Он увидел белые стены, сестру милосердия, Славку и Маринку.

– Ну, ты даешь, Серега! – сказал Славка. – Звоню тебе на мобильник, а мне медсестра отвечает. Мы сразу с Маринкой сюда и примчались… Как ты, нас всего на 5 минут пустили…

Пенкин с трудом разомкнул запекшиеся губы…

– Все нормально, настоящие мужики не умирают в постели, мы еще повоюем…

– Не ругай нас, Маринка дала телеграмму Ольге в Николаев, пусть приезжает. Ты сюда, кажется, надолго попал…

Внезапно он ощутил что-то гладкое и теплое в своей руке. На его ладони лежал маленький камень с изображением летящего над волной дельфина…

Джулия

На даче

С самого раннего утра все небо обложили дождевые тучи. Было тихо и скучно, как бывает в серые и пасмурные питерские зимние дни, когда светает к обеду, а сумерки накатывают к четырем часам пополудни. После обильного обеда подали кофе. Хозяин дачи, художник Краевский, откинулся в кресле и закурил сигару. Он и его гость, городской депутат Половцев, смотрели в окно. Далеко впереди были видны покосившиеся серые избы села Уханово, справа тянулись холмы, и оба они знали, что там берег реки. Оттуда, если подняться на один из холмов, можно было увидеть большое картофельное поле и электричку, похожую издали на ползущую гусеницу. В ясную погоду оттуда бывает видно даже окраины Петербурга. Природа казалась им спокойной и задумчивой. Краевский и Половцев любили это поле, речку и холмы. Оба думали о том, как прекрасна их родная русская земля.

– Андрей Павлович, – обратился к художнику Половцев. – В прошлый раз за завтраком вы обещали рассказать мне какую-то историю.

– Да, я хотел тогда рассказать об одном любопытнейшем романтическом приключении. Все это оформлено мною в виде записок от первого лица и добавлено немало фантазии. Можно считать, что все их герои вымышлены, а события не имеют ничего общего с реальностью.

Андрей Павлович протяжно вздохнул и опять начал раскуривать потухшую сигару. В это время пошел дождь. Через пять минут лил уже сильный обложной дождь и трудно было предположить, когда он может закончиться.

Им было уютно и тепло на широкой и светлой веранде.

В это время по раскисшей от грязи дороге мимо дома бродили промокшие рабочие с соседней стройки и что-то сердито кричали друг другу на незнакомом им языке. От одного их вида они оба начинали испытывать чувство холода, чего-то нечистого, и старались заглушить все это глотком горячего кофе с коньяком.

– А ведь и в нас самих, в русских, много всего этого азиатского. Скорее даже бескультурья и лени, хоть и живем в самом европейском городе России, – усмехнулся Половцев.

– Наверное, здесь стоит говорить не о территориях разделенных Уральским хребтом, – Краевскому это показалось интересным. – Такой раздел проходит в душе у каждого из нас. Мы теперь стараемся быть по-европейски рациональными, но на деле часто остаемся прежними добродушными славянами. Восток добавил нам горячей необузданной крови. В такой душе всегда много противоречий и внутренней борьбы, мы даже любим по-другому.

– Вот поэтому мы для Европы навсегда останемся загадкой или варварами, которых стоит бояться. Мы же скифы "с раскосыми и жадными очами", способные поглотить все их благополучие, – Половцев довольно блеснул в темноте своим плоским калмыцким лицом.

Красивая Василиса, деликатная и мягкая на вид, неслышно ступая по ковру, принесла на подносе бутерброды с сыром и зажгла наверху лампу.

Краевский открыл свою толстую клеенчатую тетрадь и принялся читать.

Рассказ художника

Эта история началась более года назад в Царском Селе на торжествах по случаю 20-летия Невского кредитного банка. Праздник проходил во дворце с поистине царским размахом. Среди многочисленных именитых гостей я мало кого знал лично. Разве что модную писательницу и исполнительницу авторских песен Антонину. В своем узком вечернем платье цвета чайной розы с пикантным декольте она семенила возле меня маленькими шажками и с достоинством протянула мне свою руку в длинной белой перчатке. Сегодня она казалась ослепительно красивой с ног до головы, до последнего красиво уложенного волоска. Раньше я видел ее только в джинсах с разодранными коленками и немыслимой красной курточке. Это было превращением Золушки в сказочную принцессу. Антонине не хватало только хрустальных туфелек. Мы поднялись по лестнице в зал и присели на маленький бархатный диванчик.

– Посмотри, вон Джулия, моя подруга… – шепнула Антонина, указывая мне на проходившую мимо парочку.

Джулия шла под руку с молодым длинноволосым красавцем. Свободным движением он расчистил себе дорогу, и они быстро смешались с танцующими парами.

– Ну, как она тебе? – нетерпеливо и с нескрываемым любопытством спросила Антонина.

– Да, недурна, – промычал я что-то не очень вразумительное.

– Только и всего? Эх вы, мужчины, – Антонина удивленно закатила свои большие глаза небесного цвета.

В этот момент меня охватило странное чувство приятного возбуждения. Спертый воздух в дворцовых залах и блеск огней, отражавшийся в огромных зеркалах, больше не раздражали. Мы поднялись из своего укромного места и принялись бродить, переходя из комнаты в комнату. Вскоре я снова увидел Джулию. У нее гордо посаженная голова и профиль, который можно заметить только у античных статуй. Длинные светлые волосы отливали золотом при свете многочисленных ламп. На высокой шее сверкал маленький брильянтовый крестик. Я следил за ней издали, и мы уже дважды встретились взглядом. В нем читался интерес или немой вопрос.

– Она здесь самая красивая, не правда ли? – сказала Антонина. – Какая осанка, покатые плечи, грудь. Вот с кого сегодня стоит писать портреты…

Через несколько минут нас представили друг другу. Мы успели вместе выпить шампанского и немного поговорить.

Кажется, уже тогда многое откровенно читалось на моем лице. Я не сводил с нее глаз. Джулия закусила губку и нервно откинула с обнаженных плеч свои роскошные волосы. В этой красоте было что-то захватывающее. Ноздри ее тонкого носа порозовели, открытая низким вырезом платья грудь тяжело поднималась. После этого я совершенно растерялся. Не знаю, увижу ли ее еще…

Утром следующего дня неожиданно последовал ее звонок с какой-то просьбой, и я был приглашен к ней домой. Теперь у меня отлегло от сердца.