Нам бы день простоять, да ночь продержаться!

Нам бы день простоять, да ночь продержаться!
Сергей Альбертович Протасов

Военная фантастика (АСТ)
Русским хватило смелости и даже наглости сунуть голову в пасть дракона, издыхающего, но все еще смертельно опасного. Флот смог прорваться в Токийский залив и даже дотянуться до Йокосуки. Пусть снова не так, как виделось в планах, но все же… Русские полки сошли на японскую землю, и до столицы Страны восходящего солнца буквально рукой подать. Но враг не сдается, а яростно атакует. И теперь нужно выстоять, чтобы, собравшись с силами, ударить самим.

Сергей Протасов

Нам бы день простоять, да ночь продержаться! ?: роман

Кровью залиты мокрые сопки
Канонада с утра до утра
Кто нам врал, что японец сдается?
Кто сказал, что боится штыка?

    Слова из песни

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 273

© Сергей Протасов, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

Лейтенанту Белавенецу довольно долго не удавалось перевестись со своего разоружаемого броненосца береговой обороны «Адмирал Сенявин» на любой другой воюющий корабль флота. Должность старшего артиллерийского офицера, и вообще единственного артиллерийского офицера на корабле, оставшегося в строю после Сасебского дела, не позволяла, пока не закончили дефектовку и демонтаж артиллерии. Лишь перед самым «Великим походом» он получил, наконец, назначение на его собрата «Ушакова».

Потом было относительно спокойное месячное плавание, начавшееся в военном, уставшем, осеннем Владивостоке и громогласно финишировавшее у берегов Японии. При этом попутно посетили продуваемые океанскими ветрами, только что отбитые и спешно обживаемые Курилы и райский уголок совсем рядом с экватором на островах Бонин. Кстати говоря, тоже японских, временно и тихо занятых русским флотом.

Но больше всего из этого «турне» ему запомнились первые горячие дни в «гостях» у самураев. А в них тот момент, когда он со своей сводной десантной ротой поднялся на крутолобую сопку возле небольшой крестьянской деревушки Токатори. Там высадившиеся накануне войска и моряки еще вчера успели развернуть сигнальный пост. Хоть их тогда и оказалось на японском берегу гораздо меньше запланированного, продвинулись они дальше, чем ожидалось. Более того, даже смогли отстоять часть занятых ключевых позиций в течение всего дня, а потом и самой страшной ночи с 24 на 25 ноября. Да еще и продержались до подхода второй волны, которую из-за штормовой погоды удалось доставить на берег уже только на следующий день.

Когда отряд Белавенеца добрался до места, как раз началась новая японская атака. Пост, расположенный на самой восточной из небольших гор, образующих срединный хребет полуострова Миура, и господствующий над всей округой, уже почти пал. Только внезапное появление моряков позволило деблокировать его. К тому моменту из всего персонала и пехоты, оборонявшейся на горе, в живых оставалось 12 человек. Из них 11 тяжелораненых в бессознательном состоянии. Укрепления и укрытия, сооруженные из валунов и остатков деревьев, переломанных взрывами снарядов, были сплошь изъедены пулями.

Вокруг небольшой расщелины на крохотной площадке под самой вершиной находилась последняя оборонительная позиция поста. Ниже по склонам, среди искромсанных тычин, оставшихся от деревьев и кустов, всюду лежали убитые. Большей частью в форме Токийской охранной дивизии или полицейского полка. Сама площадка плотно усеяна стреляными гильзами, а в дальнем конце виднелись восемь сложенных из камней холмиков с крестами из сучьев, смотанных обрывками телеграфного провода.

В глубине расщелины, как позже выяснилось, лежал телефон, сломанный гелиограф и даже радио (правда, не полностью укомплектованное). Там же находились и раненые, в том числе начальник поста мичман Эймонт.

У входа стоял человек в нашей пехотной форме, разодранной до пояса, сжимавший в руках трофейную «арисаку». Чуть в стороне лежало больше десятка убитых японцев и «мосинка» с расщепленным ложем. Еще две «арисаки», тоже совсем непригодных, были брошены неподалеку. У одной обломился приклад, другая с перекошенным затвором и вся испачкана кровью. Боец тоже в крови. За его спиной, уже во входе в укрытие, виднелись еще японские винтовки и патронные подсумки, просто сваленные в кучу.

Он стоял, широко расставив ноги, и молчал, буравя пришедших тяжелым, мутным взглядом. Увидев моряков, тряхнул головой, словно прогоняя морок, быстро смахнул пот с лица, проморгался, торопливо огляделся еще раз, а потом осел всем телом, со стоном выдавив воздух из легких.

Сначала решили, что ранен. Кликнули санитара, споро срезавшего остатки гимнастерки и нательной рубахи. Оказалось что кровь не его. Из бумаг, извлеченных из лохмотьев, выяснилось, что это вольноопределяющийся Илья Гуцук. После осмотра солдата напоили водой, умыли, одели в чистое, и он, совершенно неожиданно, заплакал. Но быстро успокоился и немного пришел в себя.

Илья оказался совсем молодым парнем с хорошо сложенной атлетической фигурой и ростом за шесть футов. Из ранений на теле были лишь многочисленные синяки, ссадины да царапины. Он понимал, о чем спрашивали, но не отвечал. Просто устало кивал головой и смотрел в одну точку перед собой. Только когда лейтенант чуть не силой влил в него граммов сто коньяка из своей фляжки, парня явно начало «отпускать».

Его пока оставили в покое, спешно поправляя потрепанные укрепления. После того как здоровенный детина из кочегаров «Ушакова» положил рядом с входом в расщелину большущий мешок, глухо звякнувший металлом, он взглянул на него и задумчиво сказал:

– Бомбочки? Это хорошо! А у нас еще до вечера вчера все кончились. А жалко.

Заметив его шевеление, кочегар достал из кармана сверток, в котором обнаружился ломоть хлеба, кусок сала и луковица. Положив это на плоский камень, сказал участливо:

– Оклемался малость? Ничего! Ты поешь, сразу полегчает! Теперь-то уж, поди, все хорошо будет! Вон какая силища за нами стоит!

С этими словами ткнул, не глядя, пальцем за плечо, где перед бухтой, в ней самой и рядом дымили десятки труб транспортов, буксиров, броненосцев и чего-то еще помельче. Потом принялся выкладывать из валунов бруствер вокруг будущего пулеметного гнезда.

Глядя на то, как матросы размещают в нем на треноге притащенный с собой пулемет Максима, смотрящий тупым рылом вниз, на Йокосуку, Илья быстро съел все, потом встал и спросил, где командир. Ему объяснили.

Едва найдя Белавенеца, Гуцук принялся диктовать номера квадратов и названия целей, которые запомнил еще со вчерашнего дня, когда пытался передать это все по телефону, пока линию не перерезали. Потом показал все это на карте и на местности, осторожно высовываясь из-за камней. Лейтенант, не мешкая, распорядился вызвать сигнальщиков и поручил его им. Сведения сразу начали передавать на корабли в гавани уже развернутым? притащенным с собой сигнальным гелиографом.

Илья еще совсем недавно был студентом Горного института, посещавшим электротехнические классы. Когда в мае во всех газетах раструбили про триумф русского оружия при Цусиме, он вместе с еще четырьмя друзьями бросил учебу, уехал во Владивосток и записался добровольцем.

Узнав про электротехнические классы, его направили в только что сформированную специальную роту связи при штабе 117-го Ярославского полка. Потом вместе с полком он высадился в проливе Цугару, а затем попал и в Токийский экспедиционный корпус. Вчера утром в первой волне десанта оказался вместе со штабом и своей совсем недавно полученной полевой станцией искрового телеграфа в Тагоэ.

Оттуда с частью станционного обоза и приданной морской сигнальной командой выдвинулся к Токатори. Все доставить не смогли, поскольку половину лошадей у них забрали для срочной переброски артиллерии. Несмотря на это, радио начали разворачивать по всем правилам, хоть оно еще не могло работать. Ждали оставшуюся часть обоза с бензодинамо, батареями и цинковыми листами заземления. Пока же пользовались гелиографом, спешно разматывая телефонный провод до Дзуси. Едва успели, как начались атаки.

Сколько могли, пользовались телефоном, потом гелиографом, вызывая подкрепления, которых после подхода Цугарского полка, потом артиллерии и еще кое-чего россыпью больше не подходило. Второй караван с радиотехническим имуществом к ним так и не пришел, так что беспроводная связь была только светосигнальная. А их окружили, сразу обрезав провода. А потом шальным осколком разбило и зеркало с линзами у гелиографа.

Между тем японцы наседали все сильнее. Из-за сильных обстрелов, трижды повреждавших антенное хозяйство, некомплектный аппарат искровой связи пришлось разобрать, укрыв в одной из расщелин, куда перенесли и телефон с поломанным гелиографом и фонарями. Гуцука назначили старшим над всем этим хитромудрым хозяйством.

Когда вечером флот атаковал Йокосуку, со штабом в Тагоэ уже не было вообще никакой связи, а все моряки оказались убиты или ранены. Но на пост прорвался капитан-артиллерист из поселка, управлявший огнем полевых батарей Токатори по фортам. Ему помогал последний из сигнальщиков, еще способный передавать семафоры. Потом и его убило. Но батареи продолжали стрелять по уже пристрелянным целям без поправок, пока не кончились снаряды. Капитан, матерясь, уполз обратно к своим пушкам. Совсем скоро они снова открыли огонь. Должно быть, перетащили к последним уцелевшим орудиям остатки боезапаса с уже разбитых позиций.

Гуцук видел серые клочья нашей шрапнели, распускавшиеся над фортами, и тусклые проблески от разрывов осколочных гранат, мерцавшие в поднятой пылище вокруг бетонированных орудийных двориков, а иногда и прямо в них. Видел и моргание морзянки с кораблей, но ответить не смог. Тот сигнал, что он запомнил, удалось передать лишь наполовину, после чего единственный остававшийся исправным фонарь разбило пулей или осколком. А может и камнем, которые в изобилии расшвыривало часто лопавшимися вокруг шимозными гранатами.

Забившись в какую-то трещину, Илья выпустил просто в небо обе найденные сигнальные ракеты. А потом снова отбивал вместе с уцелевшими японские атаки. Связистов из его роты выбило всех, так что как теперь развернуть станцию, когда придет оставшееся оборудование, он не представлял. Сам пост связи, оказавшийся самым безопасным местом, быстро заполнили ранеными, которых смогли лишь кое-как перевязать. Из парусиновых тентов и бамбуковых звеньев антенн соорудили дополнительное укрытие от пыли и мелких камней.

Чуть постонав, раненые затихли. Живы иль уже умерли, он точно не знал. После каждой атаки проверяя свой аппарат, бережно закинутый чехлами, и телефон, подсунутый туда же, вглядывался в замотанные окровавленным тряпьем тела, надеясь поймать хоть малейшее движение. Но тщетно. Хотя вроде дышали.

Патроны кончились к ночи. Тогда самые отчаянные, пользуясь темнотой, начали ползать вниз к убитым японцам и таким способом притащили семнадцать трофейных винтовок и много патронов. Этим отбивались почти до полудня следующего дня, когда патроны снова кончились.

К тому времени пост был полностью отрезан от остальных окруженных частей, но взять его японцы так и не смогли. Во время последней атаки нескольким из них, в том числе офицеру, удалось прорваться на саму позицию. В рукопашной схватке их всех перебили, но на ногах из защитников остался только Гуцук. Остальные восемь стрелков погибли. Потом была долгая пауза, воспользовавшись которой, он заложил тела товарищей камнями прямо на площадке, а мертвых самураев сбросил вниз.

Атак на его гору больше не было. Зато теперь активно обстреливали и штурмовали позиции почти добитого полка западнее. Но про пост, как вскоре выяснилось, азиаты не забыли. Небольшой отряд смог скрытно подобраться по склонам с противоположной стороны, прячась в кустарнике, и внезапно напал. Илья просто проглядел их, увлекшись наблюдением за боем. А может быть, и задремал. Всю прошедшую ночь поспать возможности не было, и вымотался он страшно. А тут сомлел под выглянувшим из-за туч солнышком.

Услышав за спиной чужие голоса, оглянулся и обмер. Сразу четверо японцев оказались на его позиции. Они уже перелезали через бруствер, что-то гомоня по-своему! Забыв про все, бросился защищать вход в расщелину, где лежали раненые, его обожаемое разобранное радио и стоял дорогой немецкий телефон, за сохранность которого он теперь тоже отвечал.

Противники появлялись постепенно. Сначала первые четверо, потом еще двое и уже после них еще пять человек. Орудуя пустой трехлинейкой, как дубиной, Илья успешно отбивался, пока одной из выпущенных в него пуль не расщепило деревяшку под стволом. Тогда начал драться винтовкой, выхваченной у нападавших. Но она тоже быстро сломалась. Взяв другую такую же, он успел даже выстрелить один раз, после чего снова бился врукопашную.

Являясь поклонником борца Поддубного, Илья к своим 20 годам был хорошо развит физически, благодаря регулярным занятиям гимнастикой Миллера и гирями. К тому же, большую часть жизни проведя в интернатах и приютах, получил богатую практику в драках, как правило, один против толпы. Так что сильно уступавших в комплекции японцев раскидал вполне успешно.

Когда враги кончились, он даже немного удивился, что снова удалось отбиться. Осматривая тела в поисках оружия и боеприпасов, обратил внимание на двоих из убитых, бывших совсем еще мальчишками. Ему почему-то захотелось похоронить их, но как это делается у японцев, он не знал, поэтому просто оттащил всех в сторону, чтобы не пострадали при следующей схватке.

Приходилось торопиться! Снизу из-за бруствера снова доносились голоса. Собрав оружие и патроны, начал чистить свою трофейную винтовку, но обнаружил трещину на ложе, а когда попытался вынуть затвор, чтобы достать патроны, его перекосило и заклинило намертво. Отложив ее в сторону, выбрал из кучи другую, тщательно прочистил, перезарядил. Хотел так же подготовить еще одну, но понял – незачем. Выстрелить все патроны даже из этой все равно не успеть. А голоса слышались сразу с трех сторон. Обложили! Теперь уж не отбиться. Свалил все целые «Арисаки» себе за спину, чтоб под ногами не путались, и стал ждать, готовясь к смерти. Но пришли наши моряки.

К концу рассказа окончательно пришедшего в себя вольноопределяющегося слушало уже чуть не дюжина моряков и солдат, столпившихся вокруг. Илья хотел сказать что-то еще, но тут снова начался обстрел, а следом японская атака. Едва ее отбили, снова обстрел и атака. Гуцук отстреливался вместе со всеми, подтаскивал короба с пулеметными лентами и разносил по позициям бомбочки из мешков, сложенных в его расщелине. Туда же оттаскивал раненых, которых становилось все больше и больше.

Уже вечером, когда начался второй штурм Йокосуки, зацепило и его самого. Скорее всего, камнем, отброшенным взрывной волной, ударило в затылок. Пожилой унтер, осмотревший рану, спросил:

– Ты правда добровольцем сюда попал?