Нам бы день простоять, да ночь продержаться!

Получив утвердительный ответ, только хмыкнул в усы. На вопрос: «Что с головой?», буркнул:

– Мозгов не видно!

И принялся сноровисто рвать на ленты свою чистую нательную рубаху, едва слышно ворча себе под нос о полезности порки в детском возрасте.

После перевязки кровотечение быстро остановилось, но голова сильно болела и кружилась. Пару раз даже вырвало. И на ногах Илья стоять совсем не мог. Появившийся откуда-то санитар всыпал ему в рот какой-то порошок, дав запить тремя глотками воды из фляги. Больше там не было. Боль сразу стала стихать, и в глазах уже не так сверкало.

Кое-как он отполз к остальным раненым, оказавшись рядом с матросом-сигнальщиком с очень бледным лицом, перебитой рукой и перевязанной грудью. И без того не высокий, тот в таком виде казался совсем мелким. Но упрямые вихры, торчавшие из-под бескозырки, и твердый взгляд живых карих глаз располагали.

Оба, несмотря на свистевшие кругом осколки и пули, противно визжавшие при рикошетах от скал, добрались до края, высунулись из-за камней и смотрели, как с другой стороны полуострова, где был уже Токийский залив, дымили серые букашки кораблей, окутываясь временами дымными всполохами залпов.

Матросик объяснял Гуцуку, где там кто, перечисляя фамилии адмиралов и командиров, но ему было все равно, крейсера это или броненосцы. Он слышал его слова словно откуда-то издалека. Немного южнее, с тяжелым шелестом раздвигая воздух своими многопудовыми тушами, уходили к фортам снаряды главных калибров броненосцев Небогатова, бивших из бухты у них за спиной прямо через перевалы по целеуказаниям того лейтенанта, что привел сюда моряков, теперь тоже раненного. А в голове у Ильи крутилась фраза кочегара, что накормил его хлебом с салом и луком. «Не боись! Это же флот! Все образуется как-нибудь!»

Теперь он понял, что в ней показалось тогда странным с самого начала. Его «не боись» и сразу за тем: «образуется как-нибудь». Какая-то смесь дремучей деревни и «книжно-литературного» языка. И это из уст здоровенного детины с мозолистыми руками, с детства привычными к труду и ничего более не знавшими. В его полку солдаты так не говорили. Похоже, что-то меняется в этом мире!

Потом он, наверное, уснул, и снилась ему Полина, младшая дочка инженера Епифанцева с механического завода. Он подарил ей отрез японского шелка, который та прижимала к груди, гладила рукой, но губки поджимала. Обижалась за то, что не хочет сказать, как по правде называется тот город, возле которого его ранили. Говорила, что название Йокосука наверняка в казарме какой-нибудь выдумали, потому что оно матерное, и честным девушкам такие слова говорить неприлично.

* * *

Эта история, уже после заключения мира с Японией многократно перепечатанная на всех языках, дойдет до штаба первой ударной группы только к вечеру 25 ноября. Фактически на исходе второго дня боев. Утром же 24-го там все «стояли на ушах», пытаясь решить не решаемое.

Мало того, что погода оказалась совсем не подходящей для задуманного, так еще и японцы нас ждали. Судя по показаниям пленных, даже располагая точными сведениями о дате начала атаки. Если б не шторм, наверняка еще на подходе бы встретили.

Как такое могло случиться – никто не понимал. Напрашивалось слово «Измена!». Повторялось то, что уже было у Цусима-зунда несколько жарких месяцев назад. Опять флот с приданным неповоротливым обозом оказался на грани провала поставленной задачи. Только теперь все было еще сложнее и запутаннее. Но снова пятиться некуда. Поздно! Безнадежно поздно!

Глава 2

Основная ударная группа, направлявшаяся в Токийский залив, как и корабли Небогатова, столкнулась с непредвиденными трудностями, еще не добравшись до противника. И они точно так же оказались вызваны в первую очередь погодой.

Чтобы не вылезти всем скопом на опасные рифы, в изобилии раскиданные вдоль береговой черты, вперед группы заранее выдвинули подсвеченную, как и прорыватели, пару судов-маяков, подготовленных специальным образом на Хатидзе. За время последней стоянки они избавились от содержимого своих трюмов, благодаря чему имели минимальную осадку. Их задачей было первыми разглядеть берег, о чем и сообщить. Затем определить по его контурам свое место, после чего найти искомый ориентир и держаться рядом с ним с зажженными на носу и корме прожекторами, обозначая себя.

Вероятность того, что это обнаружение завершится ударом подводной скалы в днище, признавалась высокой, поэтому, учитывая, что пародинамо в этом случае работать будет совсем недолго, в твиндеках впереди и позади надстройки соорудили большие костры, которые следовало запалить при таком развитии событий. Имелись и сигнальные плоты с подобными кострами, если сам «маяк» слишком быстро уйдет на дно.

Но в положенное по штурманским прокладкам время не удалось обнаружить искомый ориентир – приметную скалу Нодзимазаки с маяком на ней. Она торчала на самой южной оконечности полуострова Босо, являвшегося восточным берегом пролива Урага. Приступать к боевому развертыванию планировалось, точно определившись с местом именно по этому маяку. От нее же и начинать пробивать проход в сам Токийский залив. Так казалось проще и безопаснее.

Сбиться с курса в шторм, в промокшей и насквозь продуваемой тьме было вполне реально. Последняя обсервация проводилась еще вечером по вершине вулкана Ояма, что на Миякедзиме. С тех пор ни в небе, ни по горизонту уже давно не видели ничего, что позволило бы уточнить координаты. Поэтому имелся риск, и не малый, в любой момент выкатиться прямо на мины в проливе или под стволы береговых батарей.

После недолгих сомнений решили снизить скорость, погасить почти всю иллюминацию, а следом за судами-маяками пустили еще и разведывательную пару прорывателей. В отличие от всех остальных, только они одни не гасили огней. При этом все средства противоминной защиты привели в полную боевую готовность. Точнее говоря, честно попытались это сделать.

На одном из пароходов-тральщиков волны, бешено налетавшие с кормовых углов, перекосили левую защитную решетку на раме, не дав опустить ее на всю глубину. А подпоясаться тралом удалось только с третьей попытки, загнув задействованную в операции грузовую стрелу и «спалив» обслуживавшую ее лебедку.

Но и на этом проблемы не кончились. Шторм, догонявший едва ползшие суда, опасавшиеся воткнуться в берег, не давал расправиться тросам, постоянно швыряя поплавки под корму. В итоге на правом фланге они захлестнулись друг за друга, образовав провисшую петлю и сузив проверяемую полосу чуть не на целый кабельтов. Хорошо еще на винт все это хозяйство никому не намотали.

С сомнением наблюдая за такими «антраша», следом за ними занимали позиции репетичные миноносцы, а потом и остальные корабли тральной партии, становясь в два эшелона. Их противоминное вооружение пока просто держали в готовности к применению. Вся ударная группа поотрядно сформировала боевой порядок позади них.

Ее построение представляло собой простую как лом длинную колонну. Вот только управляемость высокобортных броненосцев и океанских пароходов на предписанных восьми узлах (два из которых обеспечивались парусностью корпусов и надстроек и почти попутной волной) оказалась не очень. Потому колонна сразу начала извиваться, как змея. Курса не меняли, опасаясь в таких условиях совсем развалить строй.

Так и пробирались вперед, буквально кожей чувствуя, как утекает время. Лишь спустя полтора часа после расчетного срока впереди наконец показалась полоса прибоя. Кроме пенных шапок разбивавшихся о скалы волн, с наших головных судов еще ничего не видели, зато их самих и светившиеся за их спиной пароходы-тральщики с берега, судя по всему, разглядели достаточно хорошо. Настолько, что сразу открыли огонь.

Только-только вышедшие к нему «маяки» даже не успели толком разглядеть контуры. Оказавшись под обстрелом из современных скорострельных орудий, в том числе и довольно крупного калибра, все четверо вынуждены были метнуться в сторону. При этом прорыватели замешкались под огнем, пытаясь избавиться от носовых противоминных решеток, окончательно заклиненных перекосами на рамах от резкой перекладки руля и потому не поднимавшихся, но сильно затруднявших маневрирование. Связывавший их трал оборвался, опасно скользнув под корму «номеру четвертому» (бывшему «Де-Грассу»). Но в последний момент его все же отшвырнуло вскипевшей кильватерной струей.

Свалившись в левую циркуляцию, ходовых огней ни тральщики, ни «маяки» все так же не гасили, что растянуло их выход в безопасную зону. Но темнота и дождь все же затрудняли береговым артиллеристам определение расстояний, так что обошлось без попаданий и прочих повреждений. Зато в ходе уклонения от обстрела с мостиков пароходов успели разглядеть, что западнее позиции батарей белая кайма прибойной пены тянется к северу, о чем и сообщили через репетичные миноносцы начальству.

Новости озадачили штурманскую группу штаба. На скалы Нодзима это место оказалось совсем не похоже. Насколько удалось определить с головных в отсветах вспышек дульного пламени, открывшийся берег был тоже холмистый, но выдававшегося в море языка самой скалы с маяком нигде поблизости не наблюдалось. Так же, как и останков двух пароходов, выбросившихся там на камни еще вначале лета при посещении этих мест Небогатовым. Да еще и эта полоса прибоя, уходившая на север?!

Решили, что боковой снос от ветра оказался меньше расчетного, соответственно, вышли к скале Дондон, что всего в двух милях западнее намеченной точки. Там тоже есть поворот береговой черты на север. Если это так, вход в пролив Урага находится чуть левее, примерно в шести – семи милях на северо-западе. Правда, смущало наличие в этом месте столь мощных укреплений. Особого смысла в них тут не было. Но во всем остальном выглядело это логично, потому сразу последовали необходимые распоряжения.

Пришлось разворачивать громоздкую и неуклюжую колонну на запад, чтобы по большим глубинам, наверняка свободным от мин, обогнуть выкинутый в море скалистый полуостров, заканчивавшийся мысом Суно. Попутно предстояло окончательно определиться с астрономическим местом, снова высылая рискованную разведку к берегу. И все это, теряя драгоценное время. А до рассвета оставалось уже не так и далеко.

С параллели мыса Суно, по планам атаки, следовало лечь на курс к мысу Фуцу и одним броском проскочить до линии между мысами Сенда на западном берегу пролива Урага и Миогане на восточном. Именно на этом рубеже предполагалось наличие первой нити главного оборонительного минного поля. Сразу за стометровой изобатой. Форсировать его без шума вряд ли удастся, но это и к лучшему. Нас будут искать в темноте, в том числе и с берега, облегчив дальнейшее ориентирование.

Едва легли на новый курс, по колонне передали «к повороту вправо на два румба» и почти сразу «исполнительный». Начальство спешило, даже тралы ставить не велели. Время!!!

Все начали чуть забирать к северу, чтобы кратчайшим путем втянуться в пролив, судя по курсу, буквально «облизав» Суно, но все же, за границей видимости с него. Еще не вся растянувшаяся колонна довернула вправо, как головные тральные суда, по-прежнему несшие все ходовые огни, наткнулись на два больших боевых корабля.

Сначала их приняли за японские крейсера, что вызвало большой переполох. Разведка резко метнулась под берег, начав гасить свои огни. Прочие прорыватели, сохранявшие свою позицию впереди общего строя двумя развернутыми эшелонами, бросились в разные стороны. Головные транспорты пятились, жались бортами друг к другу, рискуя прободать, промять, завалить ближайшего соседа. Шедшие за ними колонны штурмовых отрядов и десантного конвоя наступали им на пятки. Пароходы с гвардией, чтобы избежать столкновения с этим затором, дружно положили лево руля и вовсе выкатились из строя, быстро пропав в дождливой ночи.

Очень повезло, что паника быстро улеглась, так толком и не начавшись. Даже стрельбы удалось избежать. В том была заслуга «маяков», ушедших для разведки севернее. Они в одном из встреченных кораблей по сундукообразному силуэту и уникальной комбинации труб, к своему удивлению, узнали нашего «Наварина». Учитывая важность, решились нарушить режим светомаскировки и сразу мигнули об этом ратьером начальству.

Поскольку доклада от них ждали с нетерпением, сигнал, несмотря на уже начавшуюся сумятицу, сразу увидели и разобрали, сыграв «отбой». А от встречных запросили доклада: «Кто? Куда? И самый сакраментальный – какого х…?!!»

Ответы не радовали. Это на самом деле были самые крупные боевые корабли из группы Небогатова. Вторым оказался «Николай», пострадавший от столкновения со своим же аварийным прорывателем. С его опознанием произошла заминка, поскольку он шел кормой вперед. «Наварин» сопровождал. Они оба сейчас направлялись к Осиме, чтобы попробовать починиться там.

Поскольку шли броненосцы с север-северо-востока, где по предположениям штурманов должна быть земля, но они ее не видели, поняли, что пытались пробраться в залив Сагами, а вовсе не в Токийский. Это в полной мере объясняло такое расхождение по времени. Значит, нащупанные батареи стоят на острове Дагашима, что на южной оконечности полуострова Миура, а не Босо. То есть совсем с другой стороны пролива Урага. Вот там-то такие калибры как раз на месте.

Снова пришлось разворачивать едва занявший свое место в ордере тральный обоз, меняя курс на 16 румбов. Заводить тралы пока не стали. Хоть глубины и позволяли, но нарваться здесь на мины признавалось крайне маловероятным. Однако огни на части пароходов-тральщиков, и даже на транспортах, назначенных ведущими в своих отрядах, снова зажгли. Иначе рисковали развалить строй, не закончив маневра.

За всей этой возней никто даже не заметил, когда и куда метнулись суда великих князей, быстро и тихо растаявшие в ночи. Лишь после завершения разворота с «Анадыря», замыкавшего теперь колонну, передали фонарем, что транспорты с гвардейскими полками пропали из вида еще в самом начале суматохи и до сих пор не появились. С других кораблей их тоже не видели.

Пароходы «Владимир», «Киев», «Воронеж», «Сент-Кулдо», «Свеаборг» и «Силурним», оторвавшись от своей ударной группы, пытались обнаружить ее западнее и северо-западнее точки расставания. Но время шло, а итогом затянувшихся поисков вместо главных сил флота стало обнаружение покалеченного «Николая» и охранявшего его «Наварина», сильно страдавшего от встречной волны.

Узнав от них о своем истинном месте и уходе второй ударной группы на восток, великий князь Кирилл приказал следовать вместе с броненосцами к северному берегу Осимы, назначенному пунктом сбора «потерявшихся» отрядов и кораблей. Он справедливо рассудил, что каравану транспортов, отставших от своего эскорта в зоне действия плотных ближних патрулей противника, явно не стоило слоняться без охраны. Начавшаяся вскоре на востоке частая стрельба подтвердила верность его решения.

После полудня к Осиме подтянулись и оставшиеся корабли, и транспорты первой ударной группы, не сумевшей высадить больше половины своей пехоты. С этого момента гвардейский конвой перешел в подчинение контр-адмиралу Небогатову.

У адмирала Йессена не было ни времени, ни свободных сил, чтобы искать отставших гвардейцев. Надеялись, что им удастся добраться до района ожидания, куда направлялись и броненосцы. Так что, можно считать, что защита им обеспечена. А группа должна продолжать выполнение своей задачи. И без того все сроки начала форсирования заграждений уже пропустили.

Тот факт, что еще до серьезного контакта с противником сухопутная составляющая главных сил заметно сократилась, не радовал. Теперь как минимум на первом этапе предстояло обходиться без гвардии, а потом еще и прорабатывать варианты объединения с ними.

Но это после. Пока же выше крыши хватало ежеминутных забот. Продолжали движение к входу в Токийский залив, отправив на северо-восток и восток-северо-восток суда-маркеры и обеспечивавшие их пароходы-тральщики для нащупывания берега и точного определения своего места.

Совсем скоро прорыватель № 07 из состава разведки снова угодил под обстрел с уже известной батареи. Но в этот раз, выйдя на нее с запада и сразу погасив собственную подсветку, он и сопровождаемый им пароход-маяк успели разглядеть, что она действительно располагалась на небольшом скалистом острове, которым мог быть только Дагашима.

Обнаружился и маяк. Но это сооружение было идентично такому же на Нодзиме, поскольку строилось в одно и то же время и имело того же автора[1 - Маяки Надзима, Дагашима, Каннон и Синагава строили в шестидесятых – семидесятых годах XIX века одновременно с военным портом и арсеналом в Йокосуке под руководством французского инженера Франсуа Леонса Верни, работавшего в Японии более 12 лет.]. А с западных румбов да в такую погоду выступавшая в море скала с невысокой башней неработающего маяка вполне могла показаться и островом, так что сомнения еще оставались. Но японцы быстро их развеяли.

Чтобы лучше разглядеть, с кем имеют дело, они пустили несколько осветительных ракет, чем больше помогли нам, а не себе. В их белом дрожащем свете открылось самое главное отличие – отсутствие, пусть хиленьких, но все же, гор в глубине побережья. За спиной у Нодзимы, так же как и у скал Дондон, они круто вставали на 300–500 футов менее чем в полумиле, а тут в мокрых отсветах ракет поблескивали только довольно пологие склоны, убегавшие вдаль гораздо дальше. И никаких серьезных возвышенностей. Это была уже конкретика, но все еще нуждавшаяся в уточнениях. И они последовали.

Вторая пара разведчиков, изначально забиравшая правее, поначалу благополучно избегала обнаружения. Видя сквозь дождь вспышки залпов и ракеты слева от себя, так же отметив пеленг на тычину маяка, они продолжали осторожное продвижение, пока и сами не уперлись в берег, где были сразу освещены брандвахтой и обстреляны с другой батареи, гораздо меньшего калибра, но тоже скорострельной. С них также смогли разглядеть контуры побережья и единодушно опознать их как мыс Кен. Другой такой скалы, похожей на пень, как мхом подернутой кустами сверху и со стороны берега, нигде больше не было.