Алеманида. Противостояние

– Зачем ты вообще здесь нужен? – спросил Марвин. – Загон закрыт. Видно, ты другое берёг.

Он поднял заячий мех, лежащий у стойки загона, и принюхался.

– Это что за гадость? – спросил Марвин.

– Серваз.

– Знаю, что серваз. Почему он воняет, как рот покойника?

– Забродил малость, хотя жена только вчера сварила. Плохо сварила, видать, – беззаботно отозвался Кавир.

– Долго тебя ещё уговаривать? – Марвин небрежно швырнул мех пастуху. – Веди к Мерсалу.

– Тот дурень тоже настырничал. Я своих ягнят родненьких к меже повёл, а ему Мерсал подавай. Вот и вы так же приперлись!

– Значит, отведёшь отару потом. Сейчас ты наш поводырь.

– Дам тебе один золотой аурелий, – сказал Марвин. – Если не обманешь – дам ещё.

– А если попытаешься сбежать, то не сделаешь больше трёх шагов, – Бельфор пригрозил дротиком.

Кавир покорился.

Спустя два часа они оказались в лесу. Туи полукругом стояли вокруг высокой каменной башни. Она напоминала вавилонский зиккурат, только меньше. На дубовом фундаменте стояла симметричная прямоугольная зала из камня, которая плавно переходила в башенку тридцати локтей в высоту. Несмотря на простоту, сооружение выглядело чудно.

– Что это? – поинтересовался Марвин.

– Святилище Хорса. Римляне называют это место Санктум.

Бельфор присмотрелся и увидел на вершине сооружения изваяние всадника с протянутой рукой.

– Почему римские солдаты посещали капище чужого бога? Что они делали здесь?

– Спаси нас, Боже, – Кавир перекрестился. – Убрать бы идола и крест установить. Ничего римляне здесь не делали и на чужое божество не покушались. Латиняне всегда уважительно относятся к религиям покорённых народов, – назидательно добавил он.

– А кто первым погнал вашего брата, галилеянин? – возразил Бельфор. – Не вам ли латиняне помогали отправляться на небеса, куда вы так рвались?

– То было раньше, нынче другие времена. Власть теперь считается с нами, иудейскими сектантами, – иронично отозвался Кавир и взглянул на храм. – Я хоть и презираю язычников, но храм во славу Хорса прекрасен.

– Его построил Матайес?

– Ну не сам, конечно же. Но храм возвели при нём. Матайес после войны с сарматами поселил фракийских гетулов в Мерсале. Когда вернулся с Аквитании, то сказал, чтобы они соорудили храм.

– И фраки построили святилище в честь своего божества? – спросил Марвин.

– Матайесу, видать, было всё равно, в честь кого заложат камни. Он ведь в богов-то не шибко верил. Отец Игнатий говорил, что во Христа надо веровать искренне, как ребёнок. А Матайес к мудрости стремился. И что? Вот премудрость его и сгубила.

– Он погиб в великой славе, старик. Не оскорбляй память о нём, – предостерёг Бельфор.

– Эвона как! Слава – подохнуть, аки пёс?

– Это римляне псы. Они устроили засаду.

– Господи, прости мою грешную душу, – Кавир снова перекрестился.

– Может, хватит? – сказал Марвин. – Лоб разобьёшь. Ваша вера однобока. Отец Игнатий вряд ли о братии думает, когда мясную похлебку уплетает.

– Отец Игнатий – великий аскет!

Бельфор промолчал. Они прошли через разрушенную каменную арку и вошли в храм. Алтарь построили из дерева и обложили розовым мрамором. Местами плитка отвалилась, обнажив взмокшую от сырости труху. На каменную столешницу возле алтаря падал свет из единственного окна.

– Неудачно выбрали материал, – сказал Марвин. – Проклятые штаны Тараниса, какая же безвкусица!

Старик взял свечу с постамента и высек искру.

– Это место осквернено.

– Ты – назорей, для тебя вся иная религия скверная, – парировал Бельфор.

– Я думал, здесь есть жрец или друид, – произнёс Марвин.

– Был, да теперь расплачивается по долгам с Отцом небесным.

– Мое терпение на исходе… – Бельфор гневно взглянул на святошу. – Ты заткнёшься?

– Как? От ваших вопросов в аду котлы потухнут.

– Ты по делу говори. Не поминай лишний раз своего Плотника.

– Тебе, значит, можно Тараниса поминать, а мне Спасителя нет?

Нетопыри промолчали. Они зажгли свечи и осмотрелись. Посреди помещения стоял постамент, наподобие тех, что назореи в Галлии ставили у себя в катакомбных храмах, и стена, похожая на таблиний. Бельфор подошёл ближе и увидел на наклонной столешнице постамента белый слепок лица неизвестного старца. Перед алтарём возвышалось изваяние Хорса. В отличие от статуи на вершине башни, здесь в протянутой руке божество держало меч.

Бельфор указал на слепок.

– Это посмертная маска Матайеса, – пояснил Кавир.

– Какого Хлудана тогда Аттал сюда не ходит?

– Почем я знаю? Раньше ходил. Сейчас уже нет. Вы же не просто так про друида спрашивали? Тут давеча произошла занятная история. В тот вечер я зашёл сюда помолиться…

– Ты же назорей. Зачем тебе чужое капище?

– Ну нет у нас храмов! Что я поделаю? А Бог молитву отовсюду услышит. Пришёл я, значит, преклонил колени, помолился за сына усопшего, да за суженых для дочерей. Гезаг, друид, всегда мне был рад. Иногда даже молился со мной. В храм ведь даже язычники не заходили. Я единственный на сотню миль сюда ползал. Бог свидетель! Грехи вымаливал, прощение просил…

– Ближе к делу, – перебил Бельфор.

– С тех пор как Аттал выдворил фракийцев, поклоняться Хорсу перестали. Но Гезаг оставался непоколебим. Даже среди назореев такие стоики редкость. Он сказал, что будет служить, пока ноги ходят, и кланяться, пока колени гнутся. И сдержал обет. Но объявились лихачи, – Кавир развел руками и горестно вздохнул.