I Италийский легион. Книга 1

Поклонившись, Энтелл вышел. За дверью его ждал Стефан.

– Прошение? – кратко и с нажимом обратился к секретарю и одним словом, понимая, что тот сообразит, о чем речь.

– Подписано и одобрено.

– Дай-ка его имя.

Пробежав глазами написанное и удовлетворенно оглядев печать императора, произнес:

– Его я сам отнесу Афранию. Мы с ним большие друзья. Ты можешь идти и не беспокоиться. Самый быстрый и самый надежный гонец – это я.

С видом человека, получившего хороший денежный приз, Стефан не спеша отправился к дому сенатора. Пройдя по Форуму, поднялся на Капитолий, пройдя между храмом Сатурна и табуларием, хранилищем документов империи. Когда-то Стефан пришел к Сервию Афранию с просьбой выкупить у него рабыню Меланию, сбежавшую впоследствии с тем мерзким рабом, имя которого сразу же стало ненавистно Стефану, который поклялся сам себе, что разыщет во всей империи и его, и ее. Сенатор весьма прохладно отнесся к просьбе какого-то вольноотпущенника. Теперь же многое изменилось, обиженный на судьбу и жаждущий власти Домициан стал всесильным императором, а бывший раб его поверенным и советником. Власть была безгранична, и Стефан никого не забыл, кто хоть однажды указал ему на его низкое происхождение.

Стефан предложил взаимовыгодную сделку. Он, Стефан, укажет местонахождение беглого раба и уговорит императора возвратить его хозяину, а сенатор, в свою очередь, в благодарность отдаст Меланию Стефану. Афраний согласился.

Стефан не забыл презрительного взгляда девушки в свою сторону. «Уж лучше уйти в лупанарий, чем принадлежать такой жабе, как ты!» – получил он ответ на все свои притязания. Стефан злобно усмехнулся, вот и посмотрим теперь, как она заговорит, когда он получит ее за цену, за которую в портовых кабаках Александрии не купить и старой дешевой шлюхи.

Сервий Афраний обсуждал со своим другом и доверенным лицом юристом Либурнием покупку большого участка земли вблизи Аполлонии. Земля была заброшена вот уже как пять лет. Прежний хозяин неожиданно умер, не оставив после себя ни завещания, ни родственников, кому могли бы отойти эти земли. Город разрастался в сторону моря, вдоль побережья, и поэтому на пустошь, лежащую на северо-востоке, охотников не находилось. Префект Аполлонии выставил участок на торги, но заломил такую цену, будто продавал не заросшие травой и кустарником пески, а золотой прииск. К тому же земля находилась в отдалении от дороги, соединяющей северное побережье Адриатики с центральной Грецией. Минус немалый. В течение года префект несколько раз снижал цену, но спроса по-прежнему не было. Новый префект, назначенный Домицианом, разобрался тщательней в этом вопросе. Послушав советы агрономов и местных жителей, решил, что аренда земли будет выгоднее для казны города, и раздал участки арендаторам за вполне умеренную цену. Вскоре выяснилось, что, несмотря на неудобный, сложный ландшафт и состав почвы, земля весьма плодородна и при небольших затратах приносит хорошую прибыль.

Приличные урожаи и спекулятивный интерес взвинтили цену. Сразу нашлись и покупатели. Весь вопрос продажи уперся в количество денег и пожелания префекта Семпрония Агреста. Либурний, знающий префекта лично и поддерживающий с ним дружеские отношения, предложил свое посредничество в продаже кому-нибудь из влиятельных сенаторов. Агрест согласился. Предложение было хорошим и предлагало достойный процент от сделки в карман самому Агресту. Кроме того, услуга, оказанная сильным мира сего, может оказаться куда полезней горсти золотых монет.

Либурний, получив принципиальное согласие, действовал по обыкновению решительно. Он сразу обратился к Афранию, зная его тягу к сельскому хозяйству и средства, которыми тот обладал. Собрав все отчеты о составе почвы, сняв копию с подробной карты местности, где указаны даже кочки и ключи, бившие из-под земли, Либурний приехал к сенатору.

Стефан пришел в тот момент, когда шло обсуждение не самой покупки, а возможности оформления ее на подставное лицо. Не следовало выставлять на всеобщее обсуждение подобные крупные сделки. Денежные операции не терпят публичности.

Стефан опередил управляющего, не желая, чтобы о нем докладывали как о рядовом посетителе. Он уже прошел половину атрия, приближаясь к рабочему кабинету, прежде чем Либурний и Афраний подняли головы на шум шагов.

– Я приветствую уважаемого сенатора Сервия Афрания!

Либурний свернул договор купли-продажи, а на карту покупаемых земель толкнул кучу малозначимых свитков.

– Твой столь неожиданный визит, Стефан, говорит о том, что наше общее дело получило одобрение у императора.

– Ты не ошибся, вот прошение, подписано Домицианом. Можешь отправлять своих людей за беглецом. Да не забудь прихватить и мою награду, да смотри не попорть по дороге.

Стефан приблизился к столу и положил свой свиток поверх наваленных на карту. Мизинцем приподнял один из них.

– Интересуешься землями в Иллирии? Отличные места для виноградников. Только не торопись с виноградной лозой. Возможно, лучше подойдет что-нибудь иное, необходимое для снабжения армии.

Афраний удивленно-настороженно выслушал Стефана.

– Не пойму, о чем ты? Император решил увеличить приток пшеницы за счет посевов на северных землях? В тех почвах лучше приживется виноградная лоза, а не пшеница…

Глава 3

– Кари, Кари! – позвал старик во второй раз, произнеся имя громче, чем в первый. Никто не отозвался на зов. Слышны были только легкий топот лошадей да хруст поедаемой ими травы.

Старик вздохнул, поднялся с ложа, покрытого медвежьими и оленьими шкурами, и подошел к деревянному столу. Света от углей в железном треножнике вполне хватало, чтобы осветить несколько чашек и медный кувшин, в котором свет жаровни отражался красноватым призраком. Старик наклонил кувшин над чашей, выточенной из цельного куска оникса. Наполнил ее кисло-сладким морсом из брусники, клюквы и меда. Жадно выпил и налил еще. В несколько больших глотков выпил и это. Поставил чашу на край стола. Постоял, немного прислушиваясь к звукам за стенами. По-стариковски шаркая ногами, обутыми в короткие мягкие сапоги, добрался до входа, откинул полог из лошадиных шкур и, не перешагивая высокого порога, выглянул. Несколько десятков шатров тянулись вдоль неширокой реки. Кое-где красноватыми цветами светились костры, некоторые уже прогорели и стелили белесые бороды, тянущиеся к реке. Несколько стреноженных лошадей в тени обрывистого берега почти не видны, доносились только их легкое всхрапывание и плеск воды от резвившихся жеребят. На востоке розоватая полоса притушила робкие звезды, оставив одну, яркую утреннюю звезду. Римляне называют ее Венерой, богиня красоты. Приближался новый день. Легкий ветерок нес влажную прохладу, шепча о приближении осени. Высокие травы поблескивали серебряным покрывалом тяжелой и чистой росы. От входа шатра в сторону реки тянулась темная, тоненькая, как ручеек от родника, тропинка. Старик покачал головой. Вздохнул. Перешагнул порог. Собака, спавшая у входа, подняла голову и вопросительно посмотрела на старика. Вздохнула вслед за ним и, понимая, что идти никуда не нужно, снова задремала. Свернувшись пушистым колечком, она ловила сладкие утренние сны.

Старик пристально посмотрел в сторону реки. Кари, его внучка, убежала на утреннее купание в холодеющей воде, готовит себя к походу. С тех пор как вожди племен объявили о военном походе на юг, к западным берегам Эвксинского моря, Кари ежедневно истязает себя воинскими занятиями – плавание, скачки по степи до изнеможения, метания копья и стрельба из лука на полном скаку.

Из всех детей сына Торона выжили только двое – Кари и ее брат-близнец Карин. Остальные дети не пережили своих первых зим. Мать Кари умерла от неизвестной болезни, что приносят с собой полудикие племена с востока, бесконечно воюющие со всеми соседями, постепенно сдвигая кочевые народы на запад. Молва несла, что есть среди них и такие, кто не отказывается и от человечины. В одной из стычек с ними погиб и отец Кари, родной сын Торона. После этого он, Торон, забрал Кари и Карина к себе. Надеялся воспитать их так, как считал необходимым. Карин с малых лет проявил интерес к тому, чем занимался дедушка. Находил удовольствие в собирании трав, приготовлении мазей и отваров. Спокойно смотрел на то, как дедушка вправлял вывихи, обрабатывал раны, сшивал внутренности людей и животных. Он был молчалив, исполнителен, не пугался ни криков, ни вида крови, обладал прекрасной памятью. Торон время от времени устраивал ему серьезные экзамены, но Карин помнил все, чему учил его дедушка, вплоть до состава и соотношений сложнейших настоек из многих трав. Старик мог надеяться, что по прошествии времени он может заменить его самого.

Кари была иной. Она была выше брата, темнее его волосом и глазами. С малых лет увлекалась лошадьми, но ее ноги, длинные и прямые, делали ее не похожей на дочь скифа. Было в ней что-то от гречанки. Большие темные глаза, высокий рост, изящество в движениях и речах, тонкое лицо, ни единой грубой линии. Было в ней что-то от греческих богинь, чьи статуи можно найти во всех поселениях греков вдоль побережья. Греки были удивительно живучи в этом мире бесконечных и безумно жестоких войн. Греки сражались за каждый кусочек земли, где могла поместиться их сандалия. Сражались или покупали право на жизнь для себя у тех племен, рядом с которыми поселялись. Они побеждали не силой оружия, а силою своих достижений в сельском хозяйстве, металлургии, обработке драгоценных металлов и камней, орудий труда и войны, виноделии, своими знаниями сущности природы, божественного проявления ее среди людей. Греки были умными и хитрыми. Они ссорили своих соседей, чтобы жить среди них в мире и быть нужными всем – и сильным, и слабым. Они желали вознестись над всеми силою своих удивительных знаний.

Затем пришли римляне.

Римляне не разделяли понятия добра и зла, света и тьмы. Они руководствовались экономической целесообразностью. Хорошо то, что выгодно. То, что невыгодно, неполезно. Они поработили греков, заставив их работать на себя. Греки уступили силе оружия, но победили римлян в ином – греческая культура стала доминирующей силой в римском обществе. Греческая литература, живопись, архитектура, искусство театра и слова преобразили римлян. Знания греческого языка почитались наипервейшим среди всех слоев римского общества. В семьях патрициев наличие хорошего учителя из греков считалось не только правилом хорошего тона, но и обязательным для формирования развитой и гармоничной личности. Эстеты ценили учителей из собственно Аттики, а греческий с малоазийским акцентом приравнивался к незнанию языка вовсе. С таким говором нечего было и думать сделать карьеру в политике или стать хорошим юристом в самом Риме, а также за его пределами. Ко всем кочевым народам римляне относились недоверчиво и высокомерно. Римские торговцы предпочитали иметь своими представителями греков или тех вождей племен, кто хоть немного прикоснулся к великой культуре народа Средиземноморья. Римские легионеры редко заходили в эти земли. Только Помпей Великий забирался далеко на восток в погоне за Митридатом Евпатором да Луций Лициний Лукулл в своих удивительных походах и победах в войне с тем же Митридатом и миром кочевников. Они воевали с кочевниками руками самих кочевников, стравливая их между собой, ослабляя их силу, надеясь разделять и править там, где можно поставить форпост. Придя на новую землю, римляне уже не уходили, не оставив символ своей мировой власти. Торговца и легионера. И, что, возможно, еще очень важно, римляне тянули за своими легионерами отличные и широкие дороги. Артерии Pax Romanum.

Матерью Кари была женщина из тех земель. От матери Кари взяла необыкновенную красоту и утонченность, совершенно не свойственную женщинам ближайших племен. С юных лет Кари выделялась среди своих сверстниц. Войдя в период расцвета своей красоты, она притягивала к себе многие мужские взгляды, от совсем молодых до седых воинов. Если от матери она взяла красоту, то от отца ей передались сила духа, жажда борьбы, упорство, воинственность. Как только ее маленькие ручки смогли натянуть тетиву детского лука, она встала в один ряд с юношами. Ее стрелы были не менее точны, чем стрелы мужчин. Копье, брошенное ее рукой, поражало с одинаковой силой и точностью и соломенное чучело, и дикого зверя. Вот только человека ей убивать не приходилось. Может, в ее крови есть капля от мифических амазонок. Торон нахмурился. Пришло время выдавать ее замуж. Но Кари заявила, что пойдет в поход на Дунай, где назревала большая война. Кари напомнила дедушке древний закон, по которому следовало молодой девушке убить несколько врагов, а затем иметь право на выбор мужа. Старик усмехнулся. Такие, как она, именно выбирают, а не позволяют выбирать себя. И она не была в этом одинока. Несколько молодых девушек из ее круга пожелали идти с отрядом воинов под предводительством Суника Эрмия в далекий поход по призыву царя даков Децебала.

Торон тщательно готовил Кари к походу. Не желая упустить что-либо важное, он ежедневно перебирал ее сумки. Готовил сухие смеси трав, варил мази, используя жир животных и масляную воду, что сочилась из-под земли. Странная вода ярко горела, а если ее медленно греть на малом огне, становилась густой смолой, которая вбирала в себя силу трав и хранила ее бесконечно долго. Эти мази обладали удивительным свойством разогревать живые ткани и усмирять боль. Яды змей, легко и быстро убивающие людей и животных, разбавленные многократно и добавленные в эти мази, спасали тяжелобольных и поднимали на ноги раненых. Кари развила в себе мистические способности врачевать переломы, разрывы мышц и связок, получаемые во время охоты, сражения или при рождении. Она тянула и массировала негнущиеся руки и ноги. Заставляла подолгу выполнять различные движения на сжатие и растягивание. Ее сильные пальцы находили какие-то точки на теле человека и сначала причиняли нестерпимую боль, а затем оживляли, казалось, умирающую конечность.

Греческие врачи, наблюдавшие за ее действиями, только качали головами. Где она могла научиться подобному искусству, старик не знал. Может, в ней воплотился дух самого Асклепия, греческого бога врачевания.

Суника Эрмия с восторгом принял Кари в свой отряд. Ее знания для воинов были бесценны. Торон считал, что ее выбор слишком легкомыслен. Кочевников-воинов много и их потери восполняются силой степи, а Кари была единственной в этих землях. По словам одного из греческих врачей, она могла бы уехать в Антиохию или даже Александрию, туда, где подобное искусство высоко ценится, и даже предлагал отправить с ней рекомендательные письма. Особенно на этом настаивал Флавий, армейский хирург из Херсонеса. Кари ездила в этот город совсем недавно, проявляя там свое мастерство. Небольшой торговый караван доставил в Херсонес хорошие кожи и стада овец на продажу. С ними и уходила Кари, с ними и вернулась с письмами, подарками и новыми знаниями. Торон отправил греку благодарность в словах и подарках. Он не мог и не желал неволить Кари в выборе жизненного пути.

Торон не верил в богов, он верил в силу знаний, что дает эта жизнь. Он видел, как уже умерший человек все же открыл глаза, и сердце его начинало биться по-прежнему. Именно он – Торон – дул ему в рот воздух, давил на грудь двумя руками и …человек оживал. Это сделал он, Торон. Но старик молчал об этом. Свои взгляды Торон хранил глубоко в душе. Нельзя людям без богов. Без веры люди слабеют, а слабея, перестают быть людьми. Сила убеждения, вера в богов, неизвестные силы, пробуждающие жизнь, окружали людей, и люди нуждались в этом, чтобы жить.

Торон вздохнул. Высоко в небе, перечеркнув его восточную часть, сверкнула падающая звезда. Оставив белый след, отчетливо видимый на посветлевшем небе, звезда исчезла, пойманная солнцем, еще прячущимся за линией далекого горизонта. Старик опустил глаза к реке. От группы лошадей отделилась одна и легко понеслась по берегу. Фигурку всадника, размахивающего руками, невозможно спутать с кем-то еще. Через несколько мгновений лошадь домчалась до шатра, и всадница легко соскочила у входа. И животное, и человек чувствовали начало нового дня и радостно приветствовали старика ржанием и криками восторга. Кари соскочила с лошади и обняла старика. Несмотря на прохладное утро и купание, ее руки были горячими и согревали его. В девушке горел огонь жизни, уже недоступный Торону. Он понимал, почему не желал отъезда Кари, не желал, чтобы от него уходила та сила жизни, что давала девушка своим присутствием. Ее почти детская радость нового утра передалась и ему. Она наполняла его жилище тем неуловимо мягким теплом, которое способна дать только женщина.

Пока Торон складывал в ее кожаные мешки приготовленные мази, Кари оживила огонь под котлом, разогрела бульон, нарезала ломти серого хлеба. Выставила на стол глиняное блюдо с кусками копченого мяса, вареные яйца, масло, мед. Освободила часть стола от чашек, широкогорлых кувшинов, медной ступы с раскрошенными в мелкую пыль зернами и свитками записей. Покрыла стол чистой скатертью из светлой верблюжьей шерсти и все расставила на ней. Торон с улыбкой смотрел на ее быстрые, точные движения. Вот так все в ее жизни – быстро, точно, ничего лишнего или ненужного. Кари предпочитала сидеть за столом, а не на шкуре, брошенной на землю, как делали большинство ее сородичей.

На запах бульона выбрался из-под шкур Карин. Его заспанный, немного растерянный вид придавал его мягкому лицу выражение ребенка, которого подняли среди ночи, и он не знает, что от него хотят. Кари с улыбкой придвинула ему глиняную миску, и тот неторопливо начал хлебать густую жижу, понемногу просыпаясь. Его взгляд приобретал осмысленность, лицо определенность линий.

В шатре появилась лучшая подруга Кари, рыжеволосая Хриза. Они были неразлучны с детства. Многие годы, проведенные вместе, общность интересов, воинственность, тяга к оружию помогали им понимать друг друга с полуслова и полужеста. Их связывала не только дружба, но и жажда соперничества во всех военных упражнениях, были это скачки по степи, стрельба из лука или метание копий. Хриза была похожа и не похожа на Кари. Светлокожая, рыжеволосая, двигалась стремительно, жесты резки. Большие цвета неба глаза смотрели восторженно. Веснушки, исчезающие зимой и появляющиеся по весне, придавали ей некоторую мягкость, но пронзительный взгляд заставлял мужчин проявить настороженность и опаску в общении с ней.

Так же, как и Кари, Хриза собиралась в поход с Суникой Эрмия в придунайские земли. Она мечтала о возрождении царства Ипполиты, предводительницы амазонок. Войдя в детородный возраст, подруги дали друг другу клятву найти себе мужа только тогда, когда каждая из них убьет не менее десятка врагов. Кто будет этим врагом, они не знали, но в них не было недостатка.

Скифы не вели летописи, как греки и римляне, но из поколения в поколение передавались полумифы-полулегенды об огромном некогда государстве скифов, о великом царе Атее, наводящем ужас на ближайшие народы. О войнах скифов с самим Дарием I, о сражении девяностолетнего Атея с Филиппом II, отцом Александра Македонского, названного впоследствии Великим, и его, Атея, гибели в схватке с фалангой. Легенды говорили, что в личной схватке двух царей Атей нанес тяжелейшую рану Филиппу, ставшему с тех пор хромым на всю жизнь. Кари и Хриза не раз посещали место захоронения царя Атея, и там, у подножия кургана, они давали свои девичьи клятвы. Торон не вмешивался в разговоры девушек о предстоящем походе. Их воображение рисовало подвиги, равные деяниям легендарного царя всех скифов. Легенды оживляли героев и их победы. Очень немногие из скифов, особенно те, кто имел тесные связи с греками по торговым и иным делам, знали больше простых людей об истинной истории кочевых народов, ее сплетении с историей других народов.

Скифы в своих походах часто объединялись со своими родственниками роксоланами. Их быт, вооружение, традиции и языки были близки. Роксоланы обладали прекрасной, возможно лучшей в мире конницей. На их землях паслись тысячные табуны сильных и выносливых лошадей, их оружие лук и стрела, а лишь потом копье и меч. Так они затеяли войну с Митридатом VI Великим, выступившим защитником греческих полисов северного и восточного побережья Эвксинского Понта, прежде всего Киммерийского полуострова. Виною всех войн была торговля пшеницей, греки старались вытеснить скифов с этого доходного дела и забрать экспорт в свои руки или в крайнем случае стать посредником в этой торговле, скифы желали торговать сами, напрямую. Разрешить эти вопросы могло только оружие. Греки часто обращались к понтийским царям за поддержкой и прямой военной помощью и почти всегда получали ее. Иногда им удавалось привлечь на свою сторону и сарматов. История сохранила имена легендарного Скилура, который не только захватил немало земель у греков, но и пытался построить собственный флот. Сын Скилура, энергичный и талантливый Палак, сумел захватить все владения Херсонеса и подступил к самому городу. Палак не был милосердным, с жестокостью он уничтожал все поселения, разрушал все укрепления греков, не щадил никого. Хлеб, заготовленный греками, сжигал, тем самым пытаясь запугать всех, кто выступал против скифов. Маленьких детей и раненых воинов кидали в горящие зерновые ямы, где сгорали даже кости. Взяв Херсонес, Палак желал создать империю скифов, как некогда желал этого и Атей. Херсонес должен был пасть, но неожиданно грекам пришла помощь от Митридата VI Евпатора. Хорошо обученное войско под командованием одного из лучших полководцев, Диофанта из Синопа. Диофант разбил скифов и разорил множество их поселений. Херсонес был освобожден. Диофант был отозван Митридатом обратно. Скифы отошли, они черпали силы не в городах, а в степи. Прошел год и, дождавшись поздней осени, скифы в союзе с роксоланами неожиданно осадили Херсонес. Греки не ожидали этого нападения, отправив мольбу о помощи Митридату, они понимали, что это жест отчаяния. До весны ни один корабль не пройдет, зимние бури надежно закрывали к ним дорогу. Но Диофант пришел, он греб на веслах от самого Синопа и прибыл вовремя. Воины Митридата, оторвав кровавые мозоли от весел, взялись за оружие. Скифов поразила не только сила оружия Диофанта, а сила духа его отрядов, сумевших без потерь пройти по зимнему морю. Скифы были разбиты в нескольких сражениях и больше не помышляли о захвате Херсонеса, тем более что сильный гарнизон понтийцев остался в городе. Через несколько лет Митридат начал жестокие войны с Римом и …проиграл. Римляне захватили все владения Митридата, пришли они и в Херсонес. Все это произошло почти 150 лет назад.

Греки не только отбивали набеги кочевников, но и торговали с ними, широко и прибыльно. Греки приобретали у них скот, кожи, зерно и другую сельхозпродукцию. Земля степей была чрезвычайно богата на урожаи. Скифы же брали у греков посуду, ткани, изделия из драгоценных металлов, орудия обработки земли, оружие и знания о мире. Последнее интересовало таких, как Торон.

Вернувшись из очередного набега на города Киммерии, отряды скифов приносили вести о больших переменах, о движении кочевых племен с востока. Далеко на севере народ бастарны воюет с сарматами и под их давлением медленно уходит на запад, оставляя свои земли пришлым.

Давно уже нет армий Митридата, на смену им пришли римляне. Они раскинули свои владения от окраинных земель на западе, где начинается Великий океан, до восточных рубежей с Парфией. Все чаще скифы сталкиваются с отрядами римлян и терпят от них поражения. Скифы уходят в степи, и римляне их не преследуют, ограничиваясь обороной греческих полисов и своих военных поселений. Они закрепляли свою власть не только мечом, но и плугом, втягивая в свои экономические интересы всех, кто их окружал. Они перетягивали на свою сторону тех, кто принимал их власть и законы, давая землю для проживания и средства. Правители Рима, сменяя друг друга, раздвинули границы своих владений. Римляне не раз переходили и Рейн, и Дунай, но это были скорее карательные операции, чем желание обосноваться надолго. После гибели целой римской армии Квинтилия Вара римляне не имели желания завоевывать земли на восток от Рейна. С Дунаем все сложнее. Набравшее силу Дакийское царство нападало само, постоянно угрожая всей Мезии, куда входили и земли Херсонеса, которые скифы желали забрать себе. Кочевники остановили попытки захвата даками своих земель, и после нескольких сражений даки заключили мир со скифами. Теперь же они приглашали кочевые племена востока в поход за собой. Перейти Дунай для захвата римских богатых городов и перенести войну в глубинные земли Паннонии и Далмации.

Торон видел римлян только один раз. Много лет назад, когда еще молодым воином ходил в военный набег на Херсонес. Разграбив окрестности, скифские князья приступили к стенам города. Первый штурм греки отбили. Лестницы были отброшены, сожжены и переломаны, те из нападающих кто успел взобраться на стены, были перебиты самым безжалостным образом. Их тела сбросили в ров, сопровождая это презрительными жестами и криками. Тогда умельцы из наемников соорудили таран – мощное стенобитное орудие с навесом, защищающее нападающих от стрел и камней и даже от горячей смолы с жиром, способной растопить и сжечь даже камень. На сооружение подобного монстра ушло несколько дней. Огромное бревно, обитое железом и подвешенное на цепях, внушало ужас, не было таких ворот, какими мощными они ни были, чтобы долго противостоять стенобитному орудию. Осажденные наблюдали со стен за всеми приготовлениями степняков молча и, казалось, совершенно безучастно. Большая награда была обещана тем, кто строил таран. Для управления им были вызваны самые сильные и опытные воины. Всех их ждала лучшая доля добычи и женщины, каких они только пожелают.

Одни предлагали атаковать на рассвете, другие на закате или ночью. Победило мнение первых. Атака ночью чревата большими потерями для всех сторон, но больше для нападающих. Стрелкам приказали не переставая обстреливать бойницы, каждому отводился небольшой участок стены. Таран, облепленный охотниками, недостатка в которых не было, медленно пополз к воротам. Толстые массивные колеса вращались легко, обильно смазанные жиром. Десятки сильных рук толкали его вперед. Широкая колея из укатанной земли и вдавленных камней оставалась за тараном. Мощное острие покачивалось и кивало в такт движению, уверенное в своей непобедимой мощи.

Осажденные пытались выбивать стрелами нападающих еще на дальних подступах, но стрелки из конных и пеших скифов посылали в бойницы такое количество каленого железа, что защитники прятались за каменными зубцами, бессильные помешать движению своей смерти. Горящие стрелы не могли поджечь таран, покрытый мокрыми шкурами, а снаряды баллист были неточны, хотя и причиняли урон стрелкам и воинам, толкающим таран.

Грозному орудию оставалось до ворот несколько десятков шагов, а Торону с его места казалось, что он уже въехал в стену города и вот-вот все услышат первый удар. Затем еще и еще, вскоре рухнут ворота и все бросятся в проем, и тогда грекам не спастись. Они будут обречены. Многие из молодых воинов перестали наблюдать за стенами, все их внимание приковали ворота. И неожиданно ворота стали открываться, сначала медленно, затем все быстрее, пока не грохнули о стены железными полосами. Все замерли в изумлении.

Из ворот медленно выдвигалась плотная колонна красно-коричневых щитов. Торон опустил лук, пытаясь понять происходящее. Он был не одинок в своем непонимании. Подобное он видел впервые в жизни, как и многие его товарищи.