Призраков лучше не тревожить

Долганов с удовольствием вытянул короткие ножки и подмигнул Аверину:

– Никакого браконьерства. Свиньи, видишь ли, совсем распустились, расплодились в неимоверном количестве, посевы жрут. Райисполком выдал егерям лицензии на санитарный отстрел. Михалыч мне и свистнул по старой дружбе. А я решил ещё одного кореша прихватить. Ну, трогай, Дмитрий, да не гони – успеем.

Янычар, на которого возложили обязанности водителя, поправил кепочку чисто шофёрским жестом, поддал газку, и «хамер» пошёл, ненавязчиво разгоняя в обе стороны попутные авто. Впереди, правда, маячил голубой «гранд-чероки», уверенно ведомый Берсерком. Емельянов выполнял роль штурмана, так как Янычар ни разу до сего случая не сподобился быть приглашённым на вельможные увеселения даже в качестве водилы.

Генеральские угодья раскинулись в ста двадцати километрах от столицы в крохотном сельце Отрадное. Небольшой уютный дома отдыха, обустроенный в лесу на берегу симпатичного озера, некогда, а точней – в брежневские времена, принимал весь высший комсостав московского гарнизона и гостей, исчисление ранга которых начиналось с одной, но большой звезды. Не Завидово, конечно, и далеко не рядовое заведение. Военные строители подвели к Отрадному чудную шоссейку, и эта асфальтированная ветка, чуть не единственная, являла собой воплощение цивилизации в глухом и болотистом районе. В остальном здесь безраздельно властвовало дремучее средневековье. Председатель колхоза, как некогда удельный князь, пользовался непререкаемой властью. При нём, правда, числился представитель советско-думской власти, он же лорд-хранитель печати. Но, увы, там, где власть имеет лишь печать, а не ключи от кладовых, она чисто условна. Местный участковый шериф во всём полагался на приказы князя-председателя и держал народ в железной узде. Интеллектуальную элиту представляли директор школы, участковая врачиха, бухгалтер да батюшка. Интеллигенция пользовалась некоторыми свободами, но лишь поп мог похвастаться определённой материальной независимостью.

Генеральский же дом отдыха, в свою очередь, расценивался колхозным боссом как манна небесная, как золотая жила, из которой председатель добывал и дармовую рабочую силу для авралов, и нужную технику вкупе с горюче-смазочной снедью для собственного технопарка, и ещё многое-многое другое, о чём в приличном обществе не принято упоминать. Всё так бы и шло к взаимному удовольствию сторон, но безоблачное существование нарушили всеобщая приватизация, коммерциализация, конверсия и всё остальное, что можно объединить одним словом – «бардак». Генералы отстояли в суровой борьбе свои угодья, но те были значительно урезаны, и, что самое обидное, сюда же приписали и высших чинов ФСБ. Ну, да генералы сумели найти общий язык быстрей, чем средние чины, не говоря уж о младших. Тем более, что на содержание дома и угодий ФСБ отстегнула солидный куш. Договорились, в общем.

На место прикатили как раз ко второму завтраку. Педантичный Долганов расписал график отдыха разве что не по минутам. Михалыч, старший егерь и смотритель, тщедушный, неопределённого возраста мужик с лицом, в котором запоминались только брови, которые как попало пёрли в разные стороны, настороженно разглядывал прибывших. Всё старался угадать, с какой целью пожаловали высокие гости. Генеральские развлечения Михалыч делил на три категории: охота, промысел и пьянка. Две последние категории старый егерь не одобрял.

Долганов по укоренившемуся ритуалу чмокнул егеря в небритую щёку.

– Вы как, Леонид Сергеевич, поохотиться приехали али как? – тихо осведомился Михалыч.

– На охоту, а потом как получится, – в тон ему шёпотом ответствовал Долганов.

Ответ егеря удовлетворил. Пьянку он принимал как неизбежный атрибут, и только промысла на дух не переносил.

– И о чём вы там шушукаетесь? – подозрительно спросил Аверин. – Подставу, что ли, подсунуть решили, дабы ублажить?

– Мы не тонконогие стрикулисты, – обиженно набычился Долганов. – К подставам не приучены. Кабан натуральный, может, и не возьмём. А выгоним – так брать будем без чинов, как повезёт. Так что конкуренции бойся, а не подставы, и на удачу молись.

– Конкуренции с твоей стороны, положим, не опасаюсь, – отмахнулся Аверин. – Обстреливали, да-с… и не раз… А вот за тем шустрилой можно и не поспеть, – он кивнул в сторону скромно потупившегося именинника.

– Это точно, – хохотнул Долганов. – Серёга, слышь, десять секунд форы дашь?

– Двадцать даю, – скупо ухмыльнулся Сагайдачный.

Михалыч покосился на него из-под выцветшей вечной фуражки, буркнул вопросительно:

– Это что ж за стрелок такой знатный, Сергеевич?

– О! Чемпиона Европы привёз, Михалыч.

Егерь ещё раз, уже с интересом, окинул взглядом Сагайдачного, который по щуплости едва ли не превосходил его самого. Ну, да внешний вид обманчив – это Михалыч знал, как никто. Сам он в лесу мог дать фору любому – и в стрельбе, и в ходьбе.

– Ну, к делу, – Долганов потёр ладошки. – Дмитрий, ты сегодня за адъютанта. Выгружай добро и помогай полковнику на стол накрывать. Он хоть свои звездари не за то получил, но никто лучше него утренник не организует и закусь не соорудит. Сергей, ты с Михалычем погляди ружья, состыкуйтесь, чтоб охота прошла без сучка, без задоринки. А мы пока прогуляемся, разомнём косточки.

«Вот сейчас-то всё будет решаться вчёрную, – проводил взглядом удаляющуюся генеральскую парочку Емельянов. – И решится, дай им Бог здоровья, просто и ненавязчиво, в мужицкой беседе, без протоколов и стенограмм. А нам, конечно, расхлёбывать…»

Размышляя о превратности судеб, Емельянов не забыл о главном сиюминутном деле. Спорые мужицкие руки его аккуратно распределили по углам широкого и длинного стола из гладко оструганных досок продукты – и дело закипело. Янычар только ресницами хлопал, наблюдая, как шеф с чисто деревенской ловкостью и с понятием сервирует стол. Полупрозрачными кружевными ломтями и кружочками ложились на расписные деревянные блюда колбаса, сыр, копчёности. Помидоры, огурцы и перец разваливались и распускались дивными цветами. Всё это щедро сдабривалось луком, зеленью, майонезом. Затем в ход пошли банки с соленьями…

– Хоть и не сезон, – приговаривал Емельянов, – а маринады никогда не помеха. Эти огурчики Светка моя солила. Огонь, а не огурцы. Синюхи – от тёщи. Пламя, а не синюхи. А капусту я самолично по особому рецепту делал – это вообще плазма, а не капуста. А грибочки государственные – так спокойней. Ты картошку живей чухай, салага, скоро деды нагрянут…

Гвоздём скромного «утрика» стала полная сковорода жареных домашних колбасок вперемешку с охотничьими сосисками и казан картошки, приготовленной по технологии «козацкого фри». И чтобы соорудить всю эту благодать, Емельянову потребовалось тридцать три минуты – Янычар засёк по часам. Сам он тоже достойно справлялся с обязанностями помощника повара. При всём при том на правах кухонного наряда они продегустировали бутылку «Особой Кремлёвской» и не обнаружили между ней и фирменной «Смирновской» ни малейшего различия.

Деды врасплох куховаров не застали. Долганов с довольным урчанием оглядел «поляну» и оглянулся на Аверина:

– Ну-с, господин генерал, прошу к шалашу.

– Лёгкая закуска, говоришь, – обречённо вздохнул Аверин. – Придётся диету нарушать.

– Нарушай, нарушай, – подтолкнул его к столу Долганов. – Я и сам вот обет язвенника нарушу.

Емельянов исподлобья наблюдал за пикировкой генералов, считывал по крупицам информацию, которую несли на себе физиономии дедов. Физиономии, профессионально вышколенные, окаменевшие от кабинетных дипломатических экивоков. Кто другой, неискушённый, хрен выудил бы из непроницаемых генеральских обличий, но Емельянов в этом деле поднаторел. И немудрено, если всю жизнь упражняться в игре «угадайка» – где недоговорено, где соврамши, где подчас и ударить вознамерились, а то и пальнуть. Вот и теперь он уловил генеральскую ауру – положительную. Значит, договорились начальнички, пришли к консенсусу.

После «утрика», согласно раскладу Долганова, полагался двухчасовой отдых. Генералы, разморенные ранней дорогой и плотной закуской, придавили подушки в специально отведённых апартаментах, а Емельянов надыбал в кустах гамачок, увязанный меж двух сосен, и с удовольствием вздремнул и сам.

Действие начали пополудни. Михалыч, как положено, выстроил «братство» на инструктаж. Тут уж он полностью брал бразды в свои руки. В охоте Михалыч был педант невероятный: в первый раз берёт охотника, в сотый ли – песня одна и та же, и всё в ней расписано «от и до».

– Расклад такой. Заряжаем пулю и картечь, у кого карабин – стрелять только по ясно видимой цели и по уходящему. Леонид Сергеевич станет с Николаичем, Семён Андреевич – с… э-э… Серёгой. Молодой в машине на подхвате. Ежели кто мазнёт, то стрелой в машину – и догонять. Подранков оставлять нельзя. В камыше стрелять только по зверю, собак мне не постреляйте. Я пойду сзади, вдоль камыша. Ну, кажется, всё обсказал. Вопросы есть? Вопросов нет. По коням.

Джипы гуськом двинулись в балку около лесочка, где Михалыч видел свежие следы.

Подъехали с подветренной стороны. Егерь почти шёпотом указал каждому место, подождал, пока стрелки разойдутся по позициям, и дал команду трём лихим молодцам с карабинами начинать прочёсывать камыш. Собаки – мордатый дратхаар Лорд и злющая лайка Барон – рвали поводки, но Михалыч дожидался, пока егеря отойдут подальше. Наконец, пустил четвероногих охотников в камыш. Барон, жилистый, нервный, заёрзал челноком; Лорд, вальяжный и основательный, взял левый фланг и скрылся в камыше.

С полчаса там слышался лишь треск загонки, удалявшейся метр за метром. Вдруг Барон подал голос, а за ним и Лорд: есть, мол, зверь! Михалыч забрался на пригорок и оглядел угодья. Впереди загонки, в центре зарослей, что-то происходило, неуловимое почти движение – всколыхнётся камыш, то ближе, то дальше, и опять мёртвый штиль. И вдруг в один голос залились собаки, пошли «садить» зверя. Потеха началась. Обмерли, задеревенели стрелки на точках, а кабан попёр, попёр напролом, да с такой прытью, что впору косуле или оленю. И-таки ошарашил стрелков: как ни ждали, а малость не успели. Первые пули из «СКС» Долганова ушли в чистое небо. Лишь после третьего выстрела кабан будто напоролся на стену, кувырнулся через голову и завалился.

– Есть! – победно гаркнул довольный генерал и пошёл к добыче, опустив ружьё.

Он не дошёл метров тридцать – секач поднялся как ни в чём не бывало, мгновенно набрал спринтерскую скорость и рванул в поле мимо Аверина и Сагайдачного. Аверин попробовал достать его из своего «тигра», да дал маху. Ругнулся люто и с прытью, не свойственной его манерам, а главное, возрасту, засеменил к «хамеру», который уже нетерпеливо порыкивал в ближайших кустиках. Сергей спокойно стоял на месте, опустив персональную «тозку» стволом в землю, и с лёгкой усмешкой наблюдал за генеральской метушнёй. «Хамер» погнал по пашне, аки по асфальту, но кабан подрезал дугу и нацелился на лесок. Из-за тряски Аверин никак не мог поймать его на мушку.

Зверь почти ушёл, до спасительного леска ему оставалось всего-то три-четыре скачка, когда Сергей громко выкрикнул: «Сто двадцать!», вскинул винтовку к плечу и выстрелил.

Такое даже многоопытный Михалыч видел впервые. Он ошалело глянул на чёрную точку, что вдруг оборвала своё движение и замерла у самой кромки леса, затем на Сергея, который забросил оружие на плечо и послал вслед «хамеру» воздушный поцелуй. Снова перевёл взгляд на неподвижную точку, прикинул расстояние – метров семьсот! – и не поверил. Но верить приходилось. Чемпионов егерь доселе не встречал, но теперь готов был признать, что медали стрелкам зазря не дают. Ну, да в следующий миг ему стало не до размышлений. Собаки и основная загонка выгнали из камышей выводок. Почти годовалые поросята, килограммов под пятьдесят каждый, гуськом спешили за маткой, что тянула пудов на десять.

Егерь знал Долганова, уважал и ценил, а всё же обмер внутренне, похолодел. Сколько раз приходилось ему в бессильной ярости наблюдать, как вельможные господа устраивали натуральную бойню, так, потехи ради. Михалычу хотелось плакать при виде поросят с перебитыми ногами и хребтами, беспомощных и жалких. Долганов всё же был не из тех. Он глянул вопросительно на Михалыча, крикнул просительно:

– Одного можно взять на шашлык?

Егерь облегчённо вздохнул и проорал в ответ:

– Только с первого вали!

Генерал согласно кивнул, прицелился тщательно – и не оплошал.

Емельянов в потехе участия не принимал. Такую охоту он вообще не любил и не одобрял. Побродить по полям с ружьишком наедине или в гордом одиночестве выследить вепря – это да, а загонка, джипы, собаки… Нет, душа не лежала.

Выводок благополучно ушёл в лесок, хотя Михалычу пришлось попотеть, чтобы отозвать разгорячённых собак. Помощники егеря споро загрузили добычу в свой потрёпанный «газон» и подались на кухню – разделывать туши, готовить из свежатинки достойный ужин. Старший егерь собрал команду, переломил ружьё, вынул патроны, давая понять, что охота окончена.

– Ну что, Михалыч, – оживлённо потёр руки Долганов. – Теперь бы ещё спиннингом на вечерней зорьке побаловаться да ушицу соорудить. Как, есть рыба?

Михалыч озадаченно поскрёб затылок:

– Разве что на дальнем омуте… Ондатры, понимаешь, в этом году много. Я уж даже пострелять сбирался. Ну, да на уху, думаю, разживёмся.

Умел Долганов, умел, старый хитрюга, лечить душевные раны. Аверин, хоть уже и взял себя в руки и виду не подавал, но подрасстроился. Да и как было не огорчиться, тем паче, что Сагайдачный фору дал не в двадцать секунд, а в сто двадцать, и утёр нос, да как! Но подразнить блесной добрую щучку Аверин любил не меньше, чем охотиться. Рыбалку Долганов не планировал, пришлось на ходу перестраиваться, чтоб дать дружку возможность реабилитироваться и дух поднять.