Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Со смертью Пилютихи, количество населения нашей хаты скачкообразно возросло, потому что Григорий продал свой родительский дом приезжим из Сибири. Но это ещё не значит, что сами по себе они сибиряки. Туда можно ехать из любой республики, завербовался и – вперёд. Так называемая «погоня за длинным рублём» тянулась, главным образом, в таёжном направлении, потому что зарплата в необжитой Тайге намного выше. Люди оттуда возвращались с полными чемоданами денег. По слухам. Если удавалось, я имею в виду, вернуться. Недаром же сложилась поговорка «Чем рубль длиннее, тем жизнь короче», верно?

Один хлопец с Посёлка тоже завербовался на шахту где-то за Уралом, а через шесть месяцев его обратно прислали. Он в той шахте отвечал за ремонт оборудования. Что-то там застопорилось, вот он рубильник отключил и полез посмотреть что не так, а позади – то ли напарник отошёл или ещё чего – врубили снова… И оборудование его так искрошило, что останки отправляли домой в цинковом гробу типа как примите сына в фаршированном виде… В Балетной Студии у Нины Александровны он был ведущим танцором, высокий такой брюнет. При исполнении Молдавского танца Жок выше всех подпрыгивал, ноги вразброс в шпагате, ладони прихлопывают по сапогам. И Молдавская жилетка чёрного шёлка, вся в блёстках, хорошо шла его танцующим кудрям.

Приезжие, которые купили Пилютину полхаты в Сибирь не из Конотопа вербовались и даже не с Украины. Они говорили на непривычно чистом Русском и не понимали многих местных слов. Четверо их было, две бездетные пары, что разделили полхаты ещё раз пополам. Пара чуть постарше жила у нас за стенкой, а молодым досталась часть с окнами на улицу. Наверное, поэтому они были пожизнерадостней, чем старшие. Хотя по сравнению с покойной Пилютихой, те тоже оказались вполне дружелюбными.

Наш непосредственный сосед, муж из старшей пары, затеял ремонт печки у них на кухне и нашёл клад спрятанный в дымоходе. Саше с Наташей и детям из хаты соседей Турковых он раздал кипу невиданных денежных знаков. Они удивили меня своей номинальной стоимостью. Прежде, сизые 25-рублёвки с гипсовыми бюстом Ленина в профиль казались мне пределом крупных купюр, но нет! Дети Турковых играли сотенными и даже пятисотенными банкнотами, каждая размером с носовой платок, с картинками античных скульптур и царскими портретами в овальных рамках, плюс витиеватая подпись Министра Финансов Российской Империи. Играли также также вялыми «керенками» и валютой Украинской Рады времён Гражданской войны, которая не слишком живописна, однако подпись Лебiдь-Юрчика ничуть не уступает подписи Царского министра числом завитушек.

Между прочим в нашем классе учился хлопец, у которого тоже фамилия Юрчик, а звать Сергеем, как и меня. Только он повыше и на уроках Физкультуры в строю стоял вторым. Но вряд ли родственник финансовому Юрчику, потому что сам из Подлипного. Скорее всего просто однофамильцы.

Когда отец пришёл с работы, сосед позвал его показать коробочку, в которой лежал клад и место в печной трубе, откуда он его вынул. Потом отец вернулся домой и, стоя посреди кухни, задумчиво сказал: —«А ведь там не только бумажки лежали». Потом он снова полистал кипу банкнот на столе и пустился вспоминать своего канинского родственника по материнской линии. При царском режиме тот освоил выпуск таких же вот бумажек на своей специальной машинке. Широко жил, но погорел из-за нетерпеливости. К нему из города брат в гости приехал, зашли в «монопольку», так при Царе называли продуктовый магазин, и купили водки. А монопольщик заметил на своих пальцах синие следы от пятирублёвки, пока они уже где-то распивали. Братья до того спешили отметить встречу, что даже не дали деньге как следует просохнуть.

Короче, сослали печатника в Сибирь, а всё имущество конфисковали. А жена его поехала за ним, как те жёны осуждённых Декабристов.

– Вот что значит любовь, – сказала мать, чтобы пилюлей романтичности подсластить меркантильную горечь тематики.

– Какая там любовь! – взвился отец. – Та стерва поняла, что за таким пройдохой ей и в Сибири будет лучше, чем в деревне.

Он довольно хмыкнул, и мне тоже стало приятно, что где-то в моём фамильном дереве сидит прожжённый прохиндей. Пусть даже из времён давным-давно минувших, дореволюционных, которые казались такими же далёкими, как былинные богатыри из старины суровой. Впрочем, при Змее-Горыныче бумажных денег ещё, конечно, не печатали.

Спустя неделю предположение отца косвенно подтвердил муж из пары помоложе (уже изрядно приунывший). Он поделился новостью, что его друг без всякого предупреждения исчез неведомо куда. Втихаря рассчитались с работы (его жена тоже), и уехали не попрощавшись с друзьями за стенкой. Дружба дружбой, а табачок врозь.

Вскоре молодая пара, заметно приунывшая, тоже уехали. Пилютина часть хаты осталась пустовать и надолго…

(…знакомый с Советским законодательством не станет осуждать беглецов слишком строго – любой клад найденный в СССР становился собственностью государства, минус 25 % за труды счастливчику, который нашёл. Никакой Джон Сильвер не позарился бы на такие сокровища…)

~ ~ ~

Из-за подготовки полученной в лагере комсомольских активистов в Сумах, я был избран Председателем комсомольской организации школы № 13 (сокращённо Комсоргом) и следующую неделю не посещал занятия по уважительной причине. В комиссии из пяти других комсоргов, мне пришлось посещать отчётно-выборные собрания комсомольских комитетов школ города, на которые нас водила второй секретарь горкома комсомола. Помимо меня в комиссии оказались ещё двое выпускников сумского лагеря – одна из девушек и гитарист.

Отчётно-выборные собрания убивали своей скукотищей, потому что в каждой школе одними и теми же словами говорили про одно и то же. После чего второй секретарь непременно требовала от нас, комиссионеров, выступить с нашими критическими замечаниями. Гитарист справлялся с этим лучше всех – втянулся тренькать всего на двух аккордах.

"Лелея и блюдя славные традиции своего пионерского прошлого, комсомол школы № 13 внёс свой весомый вклад в Ежегодный Общешкольный Сбор Металлолома…"

Каждую осень половина большого школьного двора вдоль забора напротив учебных зданий разделялась на сектора, а те распределялись между классами, начиная с пятого. И теперь каждый знал куда ему валить собранный металлолом. Классы соревновались, кучи всякой ржавой всячины росли, регулярно взвешивались, вес записывался и, в конце концов, ворота школьного двора распахивались для самосвала среднего возраста и такой же грузоподъёмности, который увозил коллекционный взяток неведомо куда за две, обычно, ходки. Классу победителю присуждалась Почётная Грамота, которая и вручалась на ближайшей торжественной линейке школы.

Конечно, те грамоты всем пофиг. Что привлекало, так это собраться целым классом и – … ну не совсем, чтобы целым, вообще-то, а кто так уж и быть придёт… и – с парой возков дробно грохочущих железом своих колёс по булыжнику улицы Богдана Хмельницкого или натружено скрипя ими же по вымощенным пылью остальным улицам Посёлка, углубиться в его географические головоломки в поисках металлолома. Куда конкретно? Да, по-всякому. Бывало кто-то из одноклассников приносил весть о соседе охотно готовом избавиться от многолетних залежей чего-то ржаво-тяжёлого в углу двора хаты. «Ай, молодцы, деточки! Та заезжайте ж уже! Ото там! Все забирайте!»

Но дырявые тазы, диванные пружины из давних режимов и гнутые гвозди слишком легковесный сброд, чтобы добавить авторитета твоей куче. К тому же с борцами за опрятный вид своего двора на Посёлке тоже не густо. «Ну и що, що там куча за сараем? А може и згодиться щось». И не поспоришь, потому что при ремонте забора доска от гвоздя рассыпается в прах, слишком уже струхла, а проволокой примотать так ещё и простоит лет пару. А проволока откуда? Та сказано ж – на куче за сараем.

Поэтому сводный коллектив нашего девятого класса—те, кто вообще пришли—двинул в свободный поиск, катя два возка вдоль заводской стены по Профессийной всей… высматривая, как стервятники вестернов, поживу… Когда завод кончился, и начались рельсовые пути товарной станции, которым нет числа, конца и краю, мы покружили вокруг явно ничейной колёсной пары, что даже и на рельсах не стояла, а сброшена была под небольшой откос, неаккуратно так. Однако невозможно погрузить многотонную махину на два возка, не то мы победили б одной ходкой.

Мы прочесали дальше вдоль путей, но безрезультатно. Но потом ребята случайно заглянули в широкую секцию бетонной трубы, что затерялась в высоких травах вдоль путей и обнаружили там арбуз и ящик винограда – сбор металлолома имеет свои плюсы иногда.

– А шо, не ясно? – прокомментировал находку Владя Сакун из бывшего параллельного. – Грузчики дерганули с какого-то товарняка и приныкали.

Необъяснимые, на первый взгляд, явления утрачивают мишуру загадочности пред умудрённым жизнью взором…

Мы повнимательнее оглянулись на составы оцепеневшие на своих путях в дремотном ожидании «зелёного», каждый – своего.

Кто-то из наших поисковиков отправляясь за металлоломом не упустил прихватить нож, как чувствовал, что встретится арбуз. Но тот оказался чересчур велик для длины ножа прорезавшего кожуру и плоть по меридиано-кругу. Пришлось жвакнуть его о край бетонного кольца торчавшего, на попа, из трав. Арбуз распался надвое, но сердцевина его, так называемая «душа», осталась в одной из половин, не отделилась. Влажно-красная, в сахарных разводах, простёганная длинными поперечными стежка?ми чёрно-коричневых семечек… душа…

С невиданною прытью, которой в жизни от себя не ожидал, нанёс я молниеносный «удар сокола» – двумя руками закогтил и вырвал арбузову душу. В изумлении самим собой и этой вселившейся невесть откуда ловкостью, я великодушно отказался потчеваться оставшимися половинками, которые ребята раскромсали на доли поудобней, и ел из собственных ладоней, обгрызая бескожурный истекающий соком ком арбузной плоти…

Ну а перед виноградом даже самые скромные девушки нашей металлосборной группы не устояли, но всё равно пол-ящика мы оставили грузчикам, чтобы не сильно прессовать… или почти половину.

Час спустя, по наводке случайного, но хорошо осведомлённого знакомого хлопца, мы вышли на залежи металлолома пригодные для промышленной разработки. Правда, в совершенно противоположном направлении… В заборе между Базаром и Бурсой, она же ГПТУ-4, имелась дыра, через которую мы натаскали столько обрезков двухдюймовых труб, что на оба возка хватило. Там были ещё, но которые короче метра мы не стали брать.

На следующий день завхоз ГПТУ-4 пришёл в школу № 13, опознал те трубы в нашей куче и, после разговора с директором, увёз их на самосвале. Утверждал, что это материал для обучения бурсаков-токарей их ремеслу. Однако Пётр Иванович нас ни в чём не упрекнул. Да и за что? Кто мог предположить, что учебный материал станет валяться в густой крапиве? Хотя, если внимательно вдуматься, чему угодно можно подобрать подходящую причину неразличимую на первый, поверхностный взгляд. И лишь моя неудержимость в изъятии души арбуза так и остался для меня загадкой… но всё равно классно так получилось.

(…в те безвозвратно канувшие времена—не дотянуться, не дозваться, не искупить—я не ведал ещё, что все мои горести, радости и всякое такое прочее, исходят от той недосягаемой сволочи в непостижимо далёком будущем, которая растянулась сейчас на моей спине и слагает вот это письмо, в одноместной палатке, посреди тёмного леса на краю света, под неумолчный плеск реки, которую нынче кличут Варанда…)

~ ~ ~

Непредсказуемо начало дружб, идёшь себе домой со школы, а тут Витя Черевко, твой новый одноклассник из бывшего параллельного, тоже топает вдоль Нежинской, хотя живёт за Старым кладбищем.

– О! А ты чё тут?

– А… Иду на хату к Владе. Он на Литейной живёт.

– Хмм… Ну и я с тобой.

С того дня, у меня два друга-одноклассника – Чуба, он же Витя Черевко, и Владя, он же Владимир Сакун.

Прыщи на лбу у Влади скрыты волною чуба сально-каштановых прямых волос стекающих из длинного пробора над его правым ухом. Пару невызревших «хотенчиков» на щеке с лихвою искупает красота огромных карих глаз – любая кинокрасотка усохнет от зависти.

В чёрно-кучерявых волосах Чубы нет и намёка на пробор, а глаза бледно-голубые. Россыпь неприметных веснушек переходит с аккуратного носа в здоровый румянец щёк.

Мы сходимся на крыльцо Владиной хаты, где он живёт со своей матерью, Галиной Петровной. Вернее, живут они в полхате – кухня с комнатой. Квадратный стол с фанерным ящиком под столешницей, железная койка и кирпичная плита-печка насилу втиснулись в узкую кухню, больше ничего не поместилось, кроме крючков на стене рядом с дверью, чтобы вешать пальто-куртки. В бездверной комнате, что следует за печкой – шкаф, кровать, стол под истёртой клеёнкой и три стула засунутые под него—иначе не пройти—да этажерка с телеком на верхней полке. На кухне и в комнате по одному окну в неравномерной чешуе давнишней краски, постарше Влади будет. Глухая стена напротив окон отделяет их жильё от полухаты соседей.

Галина Петровна работает нянечкой в заводском детсадике, что затаился в зарослях между Парком КПВРЗ и спуском в тоннель Путепровода. Иногда её навещает кузен. Она его называет Карандаш, или Каранделя, в зависимости от её текущего настроения, которое, в свою очередь, зависит от наличия или отсутствия при кузене бутылки вина. При сухо деловых визитах с него хватает чисто официального «Карандаш». Я бы не стал уж так прямо сразу усомняться, что он и вправду родственник – в его лице порой мелькает обворожительность Владиных глаз…

Два старших брата Влади, не похожие на него, ни даже друг на друга, уехали раздельно странствовать по Советскому Союзу в погоне за длинным рублём.

Среди хлопцев как Литейной, так и Кузнечной улиц Владя пользовался заслуженной популярностью. И не просто благодаря факту, что пара его старших братьев смогли добиться правильного уважения и безоговорочного признания в глазах всего Посёлка, прежде чем махнуть в свои «погони». Да, какой-то отблеск их репутации—када они на пару, так с ними лучше ващще не связываться—определённой мерой осел на Владю, но и помимо этого всего он несомненно обладал своими собственными достоинствами. Ни один хлопец по соседству не мог сравниться с ним в умении гонять дуры.

В Поселковом обиходе «гнать дуру» означало дурачить своими россказнями в каких-то личных целях, но, главным образом, для смеха. Тематика такого развлекательного дурогонства отличалась полной безграничностью, лишь бы ржали. Вот, например, дура про шотландских мужиков, что соревнуются в метании бревна, которую Владя гонит от лица одного из тех спортивных жлобов в клетчатых юбчонках:

– Ну и тупой же в тот раз попался. Он так и не врубился, что я уже кидан?л. А деревяка отсвистала скоко смогла и – на посадку. Точняк по темечку накрыла. Он – брык! И копыта откинул. А шо ему ещё осталось делать? Гаплык котёнку – больше срать не будет… – Один глаз, в изнеможении от тупости покойного, дремотно закрывается, второй же, взглядывая вверх под своё полуопущенное веко, демонстрирует исподнее поле белка?.

Или же делился местной новостью, как Коля Певрий, готовый как двери, принял фонарный столб за прохожего. Сперва зашугивал, как постороннего, ну темно ж уже было, ночью, потом, грит, ланна, закурить дай, а тот не отвечает и правильного уважения не проявил, тут Коля вызверился и начал вырубать падлу. Ногами. Но ни хрена не завалил…

А в один из вечеров, всегдашний сходняк на крылечке друга разделила с нами она, гитара Васи Маркова… И Владя запел про графа и его дочь Валентину, что полюбила пажа игравшего на скрипке. И вот тогда я впал в рабство и начал умолять Владю, чтоб и меня научил. А он отнекивался, что и сам обучается у Квэка и лучше мне обратиться к тому напрямую. Только что толку, ведь гитары у меня нет, а Вася не позволяет, чтоб кто-то бренчал на его инструменте помимо Влади. Он сын в семье глухонемых, но сам вполне говорящий, вот и успел предупредить…

Если чего-то по настоящему хочешь, мечта сбывается секундально, ну плюс-минус день или два. Нашлась гитара! Вадик Глущенко, по кличке Глуща, с той же самой улицы Литейной, продал мне свою. Чётко по магазинной цене, ни копейки сверху. Через круглую дыру деки наклейка видна в коробке «7 руб. 50 коп. Ленинградская фабрика музыкальных инструментов». Нужную сумму, почти сразу, мать выделила. Да, правда, на колышке третьей струны не хватало пластмассового кружка и для настройки приходилось крутить его плоскогубцами, но позже отец снял колышек с грифа, отнёс на работу и приварил аккуратную нашлёпку из металла вместо сломанной.

Квэк осчастливил меня мятым листком из тетрадки в клеточку, а на нём полный список и наброски (ни он, ни я тогда не знал, что это называется табулатурой) всех гитарных аккордов, какие есть на свете – «маленькая звёздочка», «большая звёздочка», «кочерга» и «барэ». Дар куда бесценнее карты Острова Сокровищ. Ещё немного, ещё чуть-чуть и я тоже запою про любимую дочь графа!.

Но нет, мне не досталось этого «чуть-чуть». Владин брат, Юра, по пути из Сыктывкара в Забайкальск (а может и в обратном направлении), привёз ему новенькую шестиструнную гитару, а я снова безнадёжно отстал, потому что на шестиструнной, она же Испанская, гитаре нет никаких «кочерёг и «звёздочек». Вот и пришлось делать пропилы в порожке грифа моей гитары для раскладки струн на международный Испанский манер вместо семиструнного, Российско-Цыганского.