Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

(…это ужасно! Выходит тем бездумным проклятием я пожелал, чтобы моя рука отсохла? За что? Это так нечестно!.

…заткнись!. кто бы тут ещё вякал про что честно, а что нет!. как иначе мог я показать этому наглому кукловоду в его Немецком спальнике, что я не покорная марионетка и не инструмент в его полусонном бормотании на грани дрёмы, в попытках перестройки недосягаемого прошлого?.

Не знаю, доходит ли тебе, но хорошо хоть мне ясно о чём я… но лучше я и впрямь заткнусь, чтоб не перенапрягать наши мозги…

…тем более, что без этого спальника вся эта история не раз бы уже кончилась в безымянной речке на Объекте…)

Мы с Иваном смонтировали плиту. Виталя слез с крана и ему хватило времени поиграть в карты, прежде чем мы вышли на дорогу встречать Нашу Чаечку. Я вскоре забыл весь случай, но новый начальник не преминул подшить его в досье…

– И вы не хуже меня знаете, сколько раз его увозили в психиатрическую больницу… Но хуже всего, что он злостный нарушитель трудовой дисциплины. Три прогула за текущий год! Поэтому я предлагаю уволить его за систематические прогулы.

Всё правильно – два дня в Москву за паровозиком для Андрея и один день на книгоиздательство Днiпро в Киеве… По ходу каждого из нарушений, я целиком сознавал, что совершаю прогулы. Однако для работника СМП-615 неделя прогулов составляла среднестатистическую норму, а у пары чемпионов и до двадцати дней и данный факт я счёл гарантией дозволенности прогулять три дня, их нарушения прикроют мою задницу. Но не тут-то было! Трудовую дисциплину не подкупишь хитрожопыми расчётами!.

И вот после пяти ежегодных записей в мою трудовую книжку об объявленной мне благодарности с вручением почётной грамоты за мои трудовые достижения, 18 октября 1985 начальник отдела кадров СМП-615, А. Петухов, тем же превосходно-канцелярским почерком написал, что я уволен на основании Статьи 40 КТЗ, прогул без уважительных причин. Участники заседания профкома единогласно подняли руки за меру предложенную новым начальником. Против рефлекса не попрёшь. Воздержавшихся нет… Впоследствии, некоторые из его участники объясняли такой результат моей ошибкой, мне следовало встать, снять шляпу и жалобно повиниться, тогда бы меня простили…

Отчего я до конца остался всего лишь сторонним наблюдателем и не выступил с самозащитной речью про чужие прогулы и моё искреннее раскаяние? Мне просто надоело. Пришла пора выходить на новые уровни применения моего экспериментализма. Искать новые точки приложения моей любознательности. Не потому, что таким был мой план. Как всегда, я оставался лишь орудием, тем, кто исполняет приказы. Время и Экспериментализм всё решали за меня…

Кроме того, летом сдан был очередной 100-квартирный. Каменщица из нашей бригады по имени Нина, толстуха с мохнатой родинкой на щеке получила в нём квартиру. Она устроилась в СМП-615 за пару месяцев до сдачи дома и, получив квартиру, рассчиталась.

Я пошёл в отдел кадров и спросил начальника Петухова о своём продвижении в очереди на улучшение квартирных условий. Он сказал, что я в ней номер 35.

Этого невозможно! Шесть лет назад я был 24-м!

Он ответил с каллиграфической заокругленностью: с тех пор сменились три начальника и на работу принимал меня не он, и в бумагах написано, что я – тридцать пятый, а у него других данных нет.

Прощай, мой любимый Поезд!. Прощай, бригада наша!. Вагончик поджигать не буду, хоть в нём моя гитара оказалась в нетях наутро после дня рожденья Грини…

~ ~ ~

Когда последняя запись в твоей трудовой книжке гласит «на основании статьи», то это у тебя волчий билет – ни один начальник отдела кадров с тобой и говорить не станет. Но в Конотопе имелось предприятие без лишней боязни к волкам. «Тряпки» имя бесстрашного производства, оно же фабрика вторсырья.

На основании моей специальности, меня приняли рабочим капремонта. Весь капремонт состоял из трёх рабочих, но мы не занимались капитальным ремонтом. Да и вообще никаким. Мы сидели в небольшой бытовке, маясь бездельем, и изредка выходили во двор фабрики, где под парой гигантских шалашей из рубероида уже который год мариновалось оборудование современной технологической линии переработки вторичного сырья, потому что здания для этого оборудования ещё не успели построить. Сама же фабрика ютилась в паре строений барачной архитектуры – детищах первой пятилетки, и в двух обширных арочных ангарах рифлёной жести, а также в нескольких подзаборных пристроечках приткнутых к ограде внутри территории, тут и там.

Но в начале моей капремонтной карьеры меня вся эта унылость не напрягала, потому что меня тут же послали в командировку в Киев… Тогдашний Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советской Социалистической Республики Украины, товарищ Щербицкий, планировал нанести визит на Киевскую фабрику вторсырья и поделиться ценными указаниями в области развития столь важной отрасли народного хозяйства. В результате, фабрики вторсырья со всей Советской Социалистической Республики Украины начали посылать рабочую силу в Киев намарафетить столичную фабрику к предстоящему визиту на высшем уровне…

Когда я прибыл вносить свой посильный вклад, металлические конструкции в цехах фабрики покрасили уже по четвёртому разу, а её двор покрыли третьим слоем асфальта… Стояли прощальные дни золотой осени, солнце ласково усмехалось с тихого неба, но вид маленьких Ёлочек в каменных горшках призванных типа вроде как украсить двор, вселяли тоску. Недостаточный объём горшков не оставлял надежд на развитие корневой системы, что обрекало Ёлочки на усыхание после помпезного визита…

Перед выездом в командировку, я посетил Конотопский Универмаг купить сумку для персональных принадлежностей. Как оказалась, такие сумки трахнул дефицит и мне пришлось купить поменьше, но вполне практичную. Вот только, если присмотреться, она смахивала на женский аксессуар. Может я и вправду извращенец?.

Для проживания в Киеве меня определили в пансионат возле «Трубы», на самом берегу Днепра. До войны имелся план пересечь в том месте реку линией метрополитена. Успели даже построить остановку из железобетона, которая и вправду смахивала на трубу положенную на бок, но высотой с двухэтажку. Впоследствии, обстоятельства и планы изменились, а «Трубу» покрыли всяческие «тут были Ося и Киса» и тому подобные исторические меты.

Пансионатом называлось длинное деревянное строение из одного коридора и комнат-пеналов, только окна пошире. По утрам я выходил на песчаный берег могучего потока делать упражнения между кустов. Наблюдать Днепр с такой близи совсем не то, что пролетать над ним по мосту в электричке. Океаническая масса валящей, прямо перед твоими глазами, воды просто потрясает.

…и ведь это длится уж которое тысячелетие подряд… три-четыре… выдох, наклон…

В комнате кроме меня жил хлопец-блондин из Южной Украины со своим графической историей как его зарезали на пляже. Свои же хлопцы, со своего района, воткнули нож в живот и он упал на спину. А тут участковый подошёл. Хлопцы прикинулись будто в карты играют, а поверх ножа раскрытую газету набросили. Мент начал чёт спрашивать, а блондин лежал и смотрел и не мог слова из себя выдавить, а по газете мухи бегали.

Хлопцы, ясно дело: —«не, ничё не знаем, не видали». Когда участковый ушёл, «скорую» вызвали, за то, что не спалил их…

Ремонтных работ на фабрике почти не осталось и командировочные просто сидели в комнате Красный Уголок, где молодой и бородатый художник, из местных, выписывал буквы одного и того же лозунга, день за днём, на одной и той же длинной полосе красной материи простеленной по очень длинному столу или трепался с дружками, тоже Киевлянами, которых непонятно как пускали через проходную.

Мы переодевались тут же, в свежие спецовки выданные на фабрике, а свою одежду вешали на спинки стульев. Горячий душ работал круглосуточно, за углом по коридору – дни Альционы в полном расцвете. Сокомандировочных удивлял мой дар сидеть, как пень, на одном месте и не прогуливаться по Красному Уголку, не участвовать в общем беспредметном разговоре, а только слушать и смотреть, скромно, неподвижно, молча…

После очередного рабочего дня я вернулся в пансионат обнаружить, что у блондина закончилась его командировка и он уехал домой, потому что его постель исчезла, а моя сумка извращенца расстёгнута и зияет нараспашку и в ней нет моих последних десяти рублей. А впереди ещё неделя командировки.

На следующее утро, это была суббота, я вышел на поиски пропитания. Никаких определённых планов я не строил, а просто шагал к далёкому мосту через Днепр. Потом я пересёк тот мост, почти лишённый движения, хотя и на мощного вида подвеске из множества стальных тросов на пилонах. На противоположном берегу, в поле направо, возвышались несколько многоэтажек – зародыш района Троещина, но я прошёл мимо и дальше, к лесу на горизонте.

Дорога миновала село Погреби и углубилась в лес, где я начал искать грибы. Мне попадались всего два вида, оба незнакомые. Пластинками они схожи, но у которых шляпки конусом, те горчили, так что я ел вогнутые. Голод отступил, и я пошёл обратно.

В поле между селом и далёкими многоэтажками я напал на золотую жилу. Россыпь картошек на обочине. Наверное, грузовик был полон до края бортов и по пути рассыпал, когда съезжал на обочину уступить путь встречному транспорту. Я набил карманы картошкой, а в воскресенье пришёл на то место с явно женской сумкой. В пансионате, в самом конце коридора, имелась кухня с газовой плитой и общей большой кастрюлей. Я сварил картофель «в мундирах» впрок, на несколько дней потребления.

Но перед этим, когда я возвращался в Киев по мосту висящему на тросах, я понял что именно не даёт мне жить нормальной жизнью. Это моё стихоплётство. Все живут как все, потому что они стихов не пишут и, если я тоже завяжу, тогда всё, может, и наладится…

Легко сказать «завяжу я с этой бредятиной», но как именно? Сжечь записную книжку, которую блондин щедро оставил в моей сумке? Слишком тривиально. Поэтому я решил составить сборник стихов и на том поставить точку. Такой вот план.

В понедельник я заглянул в приёмную отдела кадров фабрики и попросил у секретарши-машинистки 32 страницы чистой бумаги. В точности объём Манифеста Коммунистической Партии Карла Маркса, но ровно столько понадобилось на все стихи с предисловием. Сверх того она отдала мне брак писчебумажного производства – два неразрезанных листа, которые в машинку не заправишь, но из которых получалась как бы папка для остальных 32-х. Я вернулся в Красный Уголок и попросил художника оформить на этих сиамских близнецах обложку для сборника стихов с названием Таке собi? Вечером в пансионате я переписал предисловие и стихи на благотворительную бумагу почти печатными буквами.

На следующее утро, художник показал созданную им обложку – имя автора и название на фоне волн цвета беж из абстрактных линий. Затем он почесал в затылке и покаялся, что начинал труд в состоянии определённой усталости и эмоционального подъёма и потому титульная страница оказалась задней… Ненормальные двойные листы в те времена попадались нечасто и мне не осталось иного выбора, кроме как пронумеровать страницы по Арабски – от задней обложки к передней…

Большое удобство жить в одном городе с книгоиздательством, кончая работу в пять успеваешь их посетить не совершая прогулов… В кабинете откуда однажды молодой человек посылал меня к специалисту по Моэму, сидели уже двое – молодой человек дополненный молодой женщиной. Я спросил куда тут сдают стихи. Они с воодушевлением направили меня в первый кабинет по коридору налево. В указанном месте, кротко сообщив новость о доставке сборника стихов, я услыхал знакомое: —«Кто вас послал?»

– Ах да! Конечно! Меня послали из соседнего кабинета, тут за углом. Знаете? – Рекомендация оказалась достаточной и сборник перешёл из рук в руки.

Я покинул книгоиздательство тоскуя и смеясь.

Что за тоска? Я отринул чадушек своих, сделал их подкидышами и дал зарок блюсти стерильную бесплодность отныне и вовеки.

Смеясь? Я – свободне-е-н!

(…начиная стих, ты обрекаешь себя на кабалу, вытягиваешь из себя жилы, пашешь словно раб до того момента, когда можешь сделать шаг в сторону и сказать: —«ну да, это типа как бы вроде ничё так, а и хватит, лучше всё равно не смогу»…)

Ещё громче смеялся я над стихоприёмщиком, потому что у сборника нет обратного адреса, указан лишь поэт «Клим Солоха», ну и автор предисловия – приятель Клима. Забей и выкури, салага!

"…отслужил!."

– Как приняли? – спросил художник.

– На «ура».

Запас собранной картошки продержал бы меня всё неделю, но она в одиночку как-то не насыщала, даже если и посолить найденной в общей кухне солью… Художник приметил, как в Красном Уголке я подхватил с подоконника забытый кем-то сухарь булочки и съел, пряча в кулаке. Он доложил о происшествии начальнику отдела кадров.

Угрюмый мужик с маской вечного недовольства на лице явился в уже пустую от командировочных комнату (я оставался последним) и потребовал объяснений.

У меня из сумки пропали деньги.

Украли? Кто?

Ничего не знаю. Были десять рублей. Осталась только сумка.