Великий полдень. Роман

Косточка засмеялся.

– Во-первых, – сказал он, обращаясь ко мне, словно не замечая горестного возгласа и страданий Александра, – я не обязан с ним, плаксой, нянчиться. И не буду… – При этих словах Александр опустил голову, и слезы действительно закапали ему на колени. – А во-вторых, не я решал, что делать с его Кроликом.

– А кто же решал? – удивился я.

– Он сам и решил. А теперь слюни распускает.

– Ничего я у вас не понимаю, – пробормотал я и посмотрел на сына. Тот сжался еще больше.

– А что тут понимать, – охотно объяснил Косточка. – Каждого спрашивали, и каждый отвечал. Еще вчера все решили. А наш первосвященник, патриарх наш, Ваня то есть, это дело даже благословил, освятил…

– Надо же, – заинтересовался я, – значит, у вас в компании даже общественные институты заведены. Это что же, так сказать, параллельные структуры? Духовенство? Гражданские власти? Бюрократия? Репрессивные органы?

– А как же иначе? – пожал плечами Косточка.

– Все правильно, – кивнул я. – Что же дальше? Что вы решали насчет игрушек?

– У нас по этому вопросу было специальное совещание. Совет экспертов. Каждый случай рассматривался индивидуально. Было вынесено общее заключение и даны соответствующие рекомендации.

Так вот что означала странная ночная молитва Александра! Он молился за «приговоренных».

Я быстро переглянулся с дядей Володей и спросил у Косточки:

– Это насчет уничтожения игрушек рекомендации?

– Нет. Это насчет мер против оболванивания людей, – поправил меня Косточка.

– Какого еще оболванивания? Каких людей?

– Хотя бы вашего дорогого Александра. Тех, кого хотят держать на положении умственно неполноценных, дебилов, и обрабатывают соответственно.

– Что значит «обрабатывают»?!

– А хотя бы при помощи так называемых игрушек.

– Почему «так называемых»?

– А разве нет? На самом деле игрушки – это средство воздействия. Оболванивание, одним словом.

– Какое ж тут оболванивание, Косточка? – горячо возразил я. Только теперь я, кажется, начал понимать ход его мысли. – Наоборот, общеизвестно, что игрушки всегда использовались для обучения, образования. Если уж ты взялся рассуждать с научных позиций, то должен знать, что смысл игры как таковой в том и состоит: в интеллектуальной тренировке. Это можно прочесть в любом учебнике…

– Ну да, Серж, в учебниках тебе напишут, – усмехнулся Косточка.

– Но это же элементарно: любая игра – практика для ума, интеллектуальное занятие!

– В обезьяннике или в сумасшедшем доме может быть так оно и есть, – согласился Косточка. – Сиди себе, играй в куклы, двигай фишки, дави на кнопки, собирай кубики или бегай с пластмассовыми автоматами. Нечего сказать – интеллектуальное занятие! Хорошая тренировка для мозгов!.. Что касается меня, то я, слава Богу, вовремя это понял… Кстати, – кивнул Косточка на дядю Володю, – он пел нам те же песни, что и ты, Серж. Пока на него не нашло просветление.

– Знаешь, милый Косточка, – сказала Майя, – кажется, я была не права, когда смеялась над тобой. Я думала, тебе просто хочется поумничать, а ты, оказывается, очень серьезно все обосновываешь. Теперь я понимаю тебя.

– Еще не то поймешь, – пообещал Косточка.

– Вот-вот, – подхватил дядя Володя, – то же самое и Папа сказал: как он, наш Косточка, мол, логично все обосновывает!

– Да, – вздохнул я, – мудрено! Тут действительно целое мировоззрение!.. Но все равно, совсем не обязательно было устраивать этот вандализм. Если ты такой серьезный человек, то можно было найти для игрушек лучшее применение.

– Например? – усмехнулся Косточка.

– Можно было отдать их знакомым малышам…

– Я благотворительностью не занимаюсь.

– Тогда продать. Если тебе это ближе. Игрушки-то очень дорогие. По крайней мере в этом была бы логика.

– Примитивная у тебя логика, Серж. Игрушки пришлось бы загонять за полцены. В любом случае деньги смешные. Психологический эффект важнее денег.

– А может быть, все?таки ему очень хочется казаться взрослым, – снова начала Майя. – Поэтому он и пудрит нам мозги. Он у нас на это большой мастер. Ты уж не обижайся, Косточка!

– Ничего, сестра, – спокойно сказал Косточка, – я понимаю твое состояние.

– Что ты понимаешь? – нахмурилась Майя.

– Неймется тебе, а Папа в строгости держит. Фантазий много, не знаешь чем заняться. Замуж тебе хочется, вот что. Я тебе даже сочувствую…

– Ах, ты…

Майя быстро перегнулась через стол, но ее ладонь пролетела в пустоте. Косточка, не поднимаясь со стула, без труда увернулся.

– Хотя, конечно,  это, твое личное дело. Я не собираюсь вмешиваться, – сказал он. – А если обидел, прими мои извинения, – беззлобно прибавил он.

– Ладно уж, – улыбнулась Майя.

– Нет, не ладно! – проговорила Мама и, схватив Косточку за ухо, дернула так, что тот вскрикнул от боли. – Знай свое место, мальчишка!

Косточка быстро взглянул на Альгу и прижал ладонью запылавшее ухо.

– Прекрасно, – как ни в чем не бывало сказал он, повернувшись к Маме. – Прекрасно.

Все с него было как с гуся вода.

– Зря ты так, Мама, – сказала Майя.

– Ты его еще защищаешь!

– Он все-таки уже большой.

– Ничего, – отмахнулась Мама, – это ему на пользу.

– Он же извинился, Мама, – вступилась за брата маленькая Зизи со слезами на глазах. – И Майя его простила.