Когда человек не дышит

– А с деревней что? – спросил Серёгин.

– А что там может быть? Домов пять осталось, поразъехались все – огород поливать нечем, скотину поить тоже нечем… Пробовали, конечно, колодцы рыть, но всё бесполезным оказалось. К бабушке приходили, но она говорит, что против мужчины, как и против человеческого невежества, сделать ничего она не может, что тётке Марье этого человека искать надо, а она, Марья эта, самая первая из деревни уехала… Так что не надо на мне фокусы эти делать. – Лиза снова глянула на свои руки и, убедившись, что они в полном порядке, снова сунула их под фартук.

– Лизонька, это просто зола…

– Да, зола, бабушка говорила, тот человек тоже золу на воду насыпал, когда до речки дошёл, – затараторила Лиза, – золу из подорожника, что путникам помогает, и ещё каких-то трав. Напился водицы, шепнул слово тайное да золы щепотку на воду бросил, вот и весь фокус.

Серёгин отступил и присел у кострища, убедившись, что Лиза смотрит на него, послюнявил и поочерёдно прикоснулся к пеплу костра двумя пальцами на каждой руке средним и безымянным.

– Это была подготовка к фокусу. Раньше, в первый раз, ты этого не видела, потому что была озабочена будущими дождями, а увидела только это, – Сергей вытянул вперёд руки со сжатыми пальцами, – я тогда сказал тебе: «Делай так». Помнишь?

Лиза утвердительно кивнула.

– А помнишь, уже после того, как ты убедилась, что твои ладошки чистые, я чуть приподнял их, – Серёгин перевернул свои руки и сделал вид, что касается воображаемых ладошек, чуть сжимая их, при этом он нарочно чуть приподнял из ладони по два пальца, запачканные золой. А в Лизиных глазах уже метались огоньки догадок и притворного гнева, – и когда ты сжала кулачки, пепел уже был на твоих ладонях, – закончил Серёгин.

– Значит, ты меня одурачил! – И в Сергея полетели еловые шишки. – Я сразу догадалась!

– Ничего себе догадалась… – и шишки полетели в другую сторону.

Началась беготня вокруг кострища, но в руках у Серёгина остался только Лизин платок. Сама же она, ловко увёртываясь и звонко смеясь, всегда успевала поднять с земли шишку и запустить ее в Сергея.

***

Еда с каждым днём становилась всё вкуснее, аппетит у Серёгина только улучшался. По утрам они с Лизой ходили к речке проверять ловушки для рыбы – эту работу взял на себя Сергей, Лиза не возражала, да и относился он к этому как к развлечению. Сначала надо было «прошлёпать» длинной палкой два омута, там иногда оставалась рыба, которая не хотела заходить в их ловушки по собственному желанию. А спасаясь от невиданного шума, который учинили люди, рыба устремлялась вверх по течению и, пройдя вдоль умело построенной из тоненького тальника загородки, оказывалась в специальной заводи; вход туда был очень узок и специально завёрнут вовнутрь, выйти обратно через него рыба, конечно же, не могла – вода там была проточная, но было там довольно мелко, так, что выловить её не составляло особого труда. Но зато сколько удовольствия, собственными руками, не в сети и не на блесну, изловить пару щук, или толстенных язей, или сорог. Но сорожек редко брали, очень уж они костлявые, да и мелкие. Воду, конечно, тоже Сергей с речки носил, в хитро сложенном из бересты ведёрке. А Лиза каждый день утром и вечером ходила травы собирать; какие-то хранила в пучках, какие измельчала, перетирая в ступке, а какие и разбирала: листья отдельно, корневища отдельно… Что-то упаковывала в горшки, запечатывая крышки воском, а что-то просто в тряпицу завязывала.

Раз как-то увидел Серёгин, что она травку щиплет, листочки резные такие, кругленькие, по земле стелются. Вечнозелёными живут листочки эти, зелёными под снег уходят, зелёными и весной на свет являются, потому и силу природную, за радость к жизни, наверное, такую имеют. Собрал Серёгин букетик, грамотно собрал – центром композиционным три осенних лазоревки взял, а окружил всё травкой этой вечнозелёной, аж самому понравилось. Разулыбалась Лиза, поблагодарила, засмущалась, но когда воодушевленный Серёгин принялся рвать эти же самые листочки, засовывая их в Лизину сумку, та запротестовала и выбросила из вороха точно таких же листочков горсть Серёгиных, а затем и вовсе прогнала:

– Иди к костру, я скоро…, – и действительно, не успел он угли раздуть, появилась Лиза.

– Ты ведь не знаешь, для чего я манжетку собираю.

Серёгин соображал, вопрос это или утверждение. Девушка вытряхнула на чистый платок два-три десятка листьев и принялась перебирать их.

– А зачем тогда травку рвал? – не дожидаясь ответа, спросила она.

– Помочь хотел, – выпалил Серёгин.

Лиза глянула на него, покачала головой и снова склонилась над своей работой.

– Травку рвать нужно не всякую, сначала рассказать нужно ей проблему, про беду человеческую, объяснить, а может, и убедить её потребуется, что только она сможет помочь человеку.

Лиза снова глянула на Сергея, тот давно уже перестал удивляться подобным вещам, хотя нет, он научился делать вид, что всё это ему понятно и иначе и быть не может. Глянув на его серьёзное сосредоточенное лицо, Лиза продолжила:

– Вот тогда и разрешения спрашивать можно. Не каждое растение, да и не сразу позволит пользоваться собой – листьями, цветами, а ведь иногда и корни нужны, – Лиза снова глянула на Сергея и продолжила интонацией первой учительницы, – а ведь корни у растения – самое главное, нет ему жизни без корней, вот и думает оно думу, в чём его предназначение: человеку помочь или семена взращивать да по земле их рассеивать.

– А что, без разрешения этого травы лекарственные не помогают?

– Ну, почему же, помогают, некоторые, только вот… этот лист, – она покрутила в пальцах, – один листочек пяти сотен тех стоить будет, – и она кивнула головой в сторону речки.

– Здорово, молодёжь, – возник вдруг на тропинке, натоптанной ими уже довольно отчётливо, мужик с седой лохматой бородой, в зимней шапке неопределённого цвета и возраста, да и определить, из какого зверя пошита была эта самая шапка, не взялся бы ни один таксидермист.

Ступая совершенно бесшумно, он подошёл и без всякого приглашения уселся у костра.

– Ваша запруда на реке?

– Да, – кивнул Серёгин, – здравствуйте.

А Лиза молча встала, скомкав свой платок и вновь перемешав рассортированные по одному только ей известному принципу листья манжетки. Но манёвр этот не остался незамеченным, гость проводил Лизу глазами:

– Гляжу, запруда стоит, щурёнок там уже попался, а я хотел сетку там, ниже бросить, да, думаю, людям наврежу, вижу, что сегоднячко только были. Пойду, думаю, познакомлюсь, меня Арсением зовут, – он протянул руку.

– Сергей, – отвечая на рукопожатие, сказал Серёгин. Надо ли представлять Лизу, а если надо, то как? – и Серёгин, и новый его знакомец изредка на неё поглядывали.

– А у меня избушка там, – он махнул рукой, – к охоте готовлюсь, харчей принёс, дай, думаю, рыбки поймаю, а тута вон вы, нет, я без претензий, просто не похожи вы на рыбаков-охотников… – И он снова, уже не скрывая, оглядел Лизу, – Я смотрю, вы тут этой… ботаникой занимаетесь?

Арсений оставил смущенную Лизу в покое и повернулся к Сергею:

– Да я чё, я без претензий, просто я раньше тоже наукой этой занимался. Как негоден стал – комиссовали меня, бомбардиром я был, пока, вон, не получил свою долю, – и он демонстративно повернулся к Серёге другим боком: от самого глаза до виска, двойной рваной бороздой, тянулся шрам, а глаз, хоть и остался цел, был как будто неживой, чуть косил в сторону былой раны из-под покалеченного века. – Вообще-то я военный был. А как списали, ходили мы по тайге с профессором этим, из Петербургу… Комаров его фамилия. Он благодаря нашей экспедиции работу написал, в трёх томах, кажется, всё про растения и травы там разные, он и помощник его, тоже из столицы, тоже учёный какой-то, ходили всё гербарии эти собирали, а как найдут чего редкого, так и давай по-тарабарски говорить. Я хоть и грамотен немного, ничего понять не могу, то немецкий, то англицкий, а этот помощник всё с сачками, – как бабочку какую иль жука изловит, то давай на латыни вещать. Нет, я без претензий, просто если русский ты и живёшь на Руси, нече язык человеческий поганить словечками всякими.

Закипела вода, крышка котла заподпрыгивала, задребезжала, даже опоры тагана загудели, поддавшись этой вибрации. Сергей начал было подниматься, но Лиза уже убрала котёл.

– Скоро чай будет, – и, хотя она отошла к столу, к месту, где была сложена посуда, съестные припасы и травы, и стояла к ним почти спиной, Арсений вновь уставился на неё.

– В какой стране наука более развита, на том языке и формируются основные термины и понятия, – не для того, чтобы сумничать, а для того, чтоб прекратить бессовестное разглядывание Лизы, проговорил Серёгин.

Арсений тут же на это поддался, его испытывающий, пронзительный раскосый взгляд сверлил теперь Сергея. Было непонятно, смотрит он ему в глаза или на сумочку с аппаратом, «хитрую торбу» – как назвали её мужики, или на туфли, которые бельмом выделялись из Серёгиного прикида.

– А вы что в той экспедиции делали, какие травы изучали? – нашёлся Серёгин.

– Не-е… я не собирал, я поклажу ихнию возил да как охрана от зверя. Я с детства охотиться люблю. Ну, проводник ещё у них был, но тот парень бздиловатый, как темняет костёр, начинает палить, а если дров мало, то чуть не плачет, так страшно ему значит, и не спит всю ноченьку, и господам не даёт… А тигр, он чё, у них там на востоке, значит, тигр главный, не страшней медведя нашего, а захочет сожрать, сожрёт, ничего ты супротив него не сделаешь, нет, ну если только дома сидеть… Нет, вы не подумайте, я без претензий, но ведь коль назвался проводником… к тому ж деньги платили хорошие. Ну, а у вас что за экспедиция?

«Ну вот, началось», – подумал Серёгин.

– Чего ищите? – последовал ещё один вопрос.

– Заболел я в дороге, – начал Серёгин, в панике глядя на Лизу, – чуть не помер, если бы…

– Если бы вовремя не подкрепился, – перебила его Лиза, – у меня всё готово, – расстилая между сидящими у костра чистую холстину, объявила она. Потом появилась жареная рыба, сухари, чай, а к чаю плошка брусники, мёд.

– А мёд-то откуда? – удивился Арсений. – Дикий?

– Да, дикий, – потрогал Серёгин переносицу, – вот утром ещё опухоль была.

Арсений разулыбался, развязал свой мешок, достал две большие варёные картофелины, достал большой кусок сахару, завёрнутый в тряпицу, осмотрел его, и снова завернув, несколько раз сильно ударил его рукояткой своего ножа. Осколки эти высыпал он прямо на брусничку, а кулёк его, уменьшившись вдвое, вновь спрятался в мешке.

– А кружечка, милая хозяюшка, у меня своя есть, так что и вы садитесь с нами. – Он извлёк из мешка и протянул Лизе большую алюминиевую кружку, которая, видимо, и роль котелка не раз выполняла. – А не родня ли вы будете Акулине Андреевне?

Лиза замерла, вглядываясь в лицо Арсения; кто он – с добром, иль лиходей какой, кикимор не было уже третий день, найти их мог кто угодно. Лиза кивнула, лицо Арсения расплылось в улыбке: