Котёнка Пафнутия несли топить. Трескучая морозная зима сыпала снегом, и чернели подобно копьям на бранном поле деревья. Среди мёртвой природы зияла обречённостью, клубящаяся паром полынья.
Вот она доля незавидная. Не успел родиться, а уже помирать. Вместе с Пафнутием были ещё пятеро, приплод у Маруськи оказался большим.
Полетела в омут плетёная корзина, камнями утяжелённая. Плеснула студёной водой полынья и успокоилась в чёрном безмолвии, только белые льдинки на поверхности закачались…
Холод воздушный сменился холодом водным, тяжёлым, глухим. Пошёл на дно Пафнутий и ещё пятеро лишних.
– Что же ты так, такой молодой, такой маленький! – пригорюнилась щука Анисья.
– И сам не знаю, – вздохнул Пафнутий.
– Болван, и как тебя угораздило?! – нахмурился лобастый сом Иаков.
– Так получилось…
Пал на самое дно Пафнутий. Раки-могильщики, что мертвечиной питаются, принялись корзину вспарывать. «Ой, спасибо» – хотел Пафнутий сказать, да только за хвост его уже цапают: не друзья ему раки голодные.
– Пафнутий, Маруськин сын! – вострубил глас свирепоужасный и попрятались раки, упорхнула щука, осел на скользкий ил сом.
– Здравствуйте, – пискнул котёнок.
С ним говорил великий Подонный Царь, хозяин миров подводных:
– Нет тебя в книгах морских и озёрных, в сетях ловчих, в обители утопленников! Пятеро лишних, что с тобой утонули – есть, а тебя нет! Изыди из царства моего, пришлый кот, да не замутнится вода грязной шерстью твоей!
– Я и не против, дяденька, да только как же я наверх попаду, коли я в иле застрял? – робеет Пафнутий.
– То не моя забота! – проревел Владыка Вод.
Огляделся смущённый Пафнутий. Пусто вокруг, только пузыри из-под кустов струйками тонкими восходят. Делать нечего, пошёл, куда глаза глядят по склизкому дну.
* * *
Ершонка Песю несли варить. Или вы думаете, что ершей не варят? Так я вам скажу, шо таки да, не варят. А Песю несли варить. И всё потому, что выловили его два конченных дебила, которые считали, что уха от его тщедушных телесов наваристей будет.
– Нет, ви только посмотрите на этих гурманов за мой счёт! – возмутился Песя, обращаясь к погрустневшей щуке Анисье. – Нет, ну я, конечно, себя малохольным чмом не считаю, но за шо мне такая судьба посреди крепкого здоровья?
Щука только вздохнула грустно. Угораздило её блесну за добычу принять. Теперь вот варись с этим, в пейсах…
А Песя всё не унимается. В садок рыб набилось, как старушек на почту в пенсионный день. Вон, и сом знакомый тут как тут.
– Дядь Иаков, какая встреча! Ви же помните меня. Почитай раз пять с голодухи глотали и опять таки выплёвывали.
– Да шоб я тебя забыл, как помню, – вздохнул Иаков. – На тебя, гада, меня и поймали. Подставил, так подставил.
– Тю! А у меня был выбор? И вообще, ви бы объяснили этим двоим, что со мной у них один скандал выйдет и станет весело. Я же им поперёк горла, как Сальери поперёк Моцарта встану. А оно им надо?
Сом только хвостом махнул. Остальные рыбы так вообще молчали. Травоядные, что с них взять. Оставалось сидеть и не спрашивать вопросы, только не таков был Песя, чтобы мнение с лица убирать и молодым да перспективным в гроб ложиться.
На ор его таки явился рыбий разводящий. Окинул взглядом тусовку, языком поцокал:
– Песя, шо вы тут делаете? Вас в этом садке отродясь не стояло. Нету ваших имени и фамилии в списке. Идите отсюда, пока я остальных к посмертию готовлю.
Песя от какжетака чуть из чешуи не выпрыгнул.
– Как я пойду-то, Смерть Моисеевич? Будь моя воля, меня бы и до революции тут совесть не держала. Может, поможете?
– А вы по прейскуранту спасение оплачивали, шо сейчас за права базарите? Ишь, Мандела в ежовой шкурке. Я индульгенцию выдал? Выдал. Идите с миром и не делайте мне инфаркт на ровном месте.
Сказал так, и Анисье последнее прости зашептал. Щука то ли из благоговения, то ли из кислородного голодания пасть открыла. Подумал Песя, мозгами пораскинул и рыбкой в пасть эту нырнул. Оказалось, вовремя. Пока потрошили Анисью, сидел тихо-тихо. А потом, в кишках щучьих в реку выкинут был, за неимением котов поблизости. Тут и выяснилось, что из потрошков выбраться никак не получается. Идёт на дно Песя, мысли думает.
* * *
Ил был скользкий, а дорога дальняя. Пафнутий и сам не понял, сколько часов шёл. Вода холодная, зима всё же. Замёрз, как цуцик, да и в брюхе заурчало. Покушать бы чего. Пробовал рыб ловить – не вышло. Нашёл на дне чёрных устриц, только панцири у моллюсков крепкие, не открыть. Пытался раскусить – чуть зубы не сломал.
– Дяденька, Царь Подонный! – взмолился котёнок. – Если нет меня в книгах морских и озёрных, в сетях ловчих, в обители утопленников, так может, пособите наверх выбраться? В угодьях ваших холодно и мокро…
Ничего не ответил Владыка вод, только пузыри из под коряги взметнулись.
– Покормите горемычного! Нето помру с голодухи!
Нет ответа. А голод кишки пуще прежнего рвёт, на рёбра наматывает.
Пригляделся Пафтутий, а под корягой что-то вздрагивает. Подошёл ближе, да это рыбья требуха, от тока воды шевелится. Пища дрянная, но другой всё одно нет. Стал аккуратно зубами отщипывать и глотать. Только вдруг дёрнулась требуха и дар речи обрела:
– Я таки не понимаю, ви что, решили впечатлить меня своими клыками? Таки да – впечатлили!
Пафнутий в ужасе отскочил в сторону.
– Говорящая требуха! Ну и чудо!
– Чудо, шо сухопутный кот разгуливает по морю аки посуху! А кишка живой речи не имеет, ибо суть неодушевлённая.
– Кто это? – растерялся Пафнутий.
– «Кто это»? Будете спрашивать у своей жены, когда она подарит вам первенца. Но насколько я вас узнал за эти несколько секунд, праздника у вас не случится.
Котёнок подошёл ближе, принюхался.
– Не кидайте брови себе на лоб! – тотчас откликнулась требуха. – И не мутите ноздрями мне обзорность. Но если любопытство мешает вам жить, то я таки пойду навстречу. Меня зовут Песя, и я ёрш в полном расцвете сил.
– Ёрш! – обрадовался Пафнутий. Он деранул когтями щучьи внутренности и увидел рыбью голову. Голова смотрела на него большими и недовольными глазами.
– Не надо делать мне нервы, – сообщил ёрш, глядя, как облизнулся кот. – Зря запаритесь. Смотрящий объявил мне, что в посмертном списке меня нет. А значит, сегодня съесть меня не получится.
– Так и меня нет, – плотоядно усмехнулся кот. – Получается, от голода я не умру!
С этими словами Пафнутий бросился на Песю.