Хроники Абсурда. Сборник рассказов

– Точней не бывает! Мы с Серёгой, напарником, почти два часа с ними ночью провозились! Проводка в школе старая, а у них два аппарата мощных, вот школьные шестнадцатиамперники постоянно и вырубало, пришлось отдельную линию от самого ввода тянуть. Подключили, всё заработало чин-чинарём, а ихний старшой – мировой мужик, хоть и непростой дюже – руки нам пожал и по пятёрке на брата как с куста. А потом говорит, дескать, Петрович, ладонь, к экрану приложи.

– А ты?

– А чего я? Органам возразишь что ли? Приложил, а там про меня всё – где, когда, как, с кем и в каких позах. Даже про те случаи, какие я уж за давностью и позабыл совсем. А потом зелёный огонёк замигал и надпись «Пройдено», мол. Следом и Серого – на другом аппарате, правда – «просветили». Я сдуру возьми да ляпни – где, дескать, подписывать про неразглашение?

– А они?

– Посмеялись только. Разглашай, говорят кому хочешь. Главное, сказать не забудь, что ничего страшного в этом деле для людей нету. А то слухов разных уже вагон и маленькая тележка… Мы с Серёгой еле до конца смены дотерпели – чтобы обсудить это всё под полторашечку, но так ничего толком в голову и не пришло, для чего и почему всё затеяно?

– Вот и нам тоже ничего в голову не приходит… Так, значит, в школе говоришь?

– Угу.

– Спасибо, Петрович!

* * *

Поселковая школа встретила незадачливых литераторов мельтешением народа и машиной Скорой помощи, приткнувшейся сбоку от крыльца. Внутри же сразу привлекали внимания два терминала футуристического вида, перемигивающиеся разноцветными огоньками. К ближнему подходили и, быстро получив какие-то печатные, похожие на кассовые чеки, ленточки, отходили посетители, а рядом с дальним возились с неподвижным телом двое медиков. Приятели невольно, словно бы специально оттягивая момент общения с неизвестной техникой, подались в ту сторону. Видимо, врачебная помощь подоспела своевременно, потому что отёчная бледность потихоньку уходила с лица пострадавшего. И тут случилось неожиданное.

– Григорий, – позвало нежное сопрано из недр аппарата, – посмотрите, пожалуйста, в камеру!

Доктор, делавший повторный укол пациенту, вздрогнул и недоумённо повернул голову на звук.

– Вполне достаточно! – терминал заиграл переливами зелёных огоньков. – Идентификация пройдена!

Не сговариваясь, приятели приподняли пострадавшего и помогли медицине устроить бедолагу поодаль, на свободной школьной скамейке. Затем Михаил с внутренним трепетом занял место перед терминалом, быстро ввёл фамилию, имя, отчество, дату рождения и, повинуясь совершенно неожиданному побуждению, в графе специальность вбил слово «водитель». Аппарат недовольно заморгал багровым и потребовал прикладывания ладони, после чего почти мгновенно выдал на экран:

«Михаил Мэ. Профессиональный автор, 45 лет сочинительства, более 50 опубликованных книг с множеством переизданий. Основной доход – написание или НЕ написание платных рецензий на собратьев по перу.

Для окончательной идентификации прибыть завтра на Библиотечную улицу с образцами творчества – рукописными либо печатными – на бумажном носителе.

Схема проезда прилагается».

Машина выплюнула распечатку в руки расстроенному писателю и занялась его собратом.

– Нет, ты погляди, чего творят-то! – уже на школьном крыльце Фил обнаружил приписку на обороте, ранее незамеченную обоими: «В случае не прохождения идентификации лицо будет признано враждебным нейроагентом с лишением всех имущественных и интеллектуальных прав, а также полным запретом использования устройств с выходом в Сеть…»

– Ну, и что ты обо всём этом думаешь?

– Похоже, что дело не просто в выявлении реального авторства текстов, что у всех на слуху, и дело не ограничится обнародованием пикантной подробности про брутального Макса на самом деле являющегося плаксивой Линдой. Возьмут за жабры всех, кто с чем-то подобным баловался.

– Так в чём преступление-то использовать для «проходных» кусков текста нейросеть? Многие этим баловались, особенно из быстрописучих топов нашего WriterTomorrow – удобно же, задал нужную канву, персонажей да желаемый эффект и получай через пару минут готовую главу, которую только немного подрихтовать осталось.

– Миша, – Фил выразительно покрутил пальцем у виска, – ты не протрезвел ещё или просто прикидываешься? Ну, представь на минуточку, что той же сеткой пользуются всякие там нехорошие личности – ладно ещё какая-нибудь Грета Хрюнберг просит сочинить петицию в защиту пингвинов на Мальвинских островах. А ежели радикальные гомофобы или ещё кто похуже? Вот тебе сразу десятка строгого за пособничество терроризму: задание нейросети давал – давал, её развитию этим способствовал – способствовал – «Встать, суд идёт!»

Ладно, успехов тебе в прохождении…

* * *

Странное зрелище представляла из себя скромная Библиотечная улица в этот погожий майский день. От платформы Левобережная, мимо церкви Новомучеников российских и Института Культуры шли и шли вереницы парадно одетых людей с туго набитыми книгами чемоданами, сумками простыми, сумками на колёсиках и даже тележками. Доходили до скромного бежевого здания за тёмно-синим забором и словно бы растворялись на территории домовладения под номером тридцать восемь, поскольку никакого обратного людского потока не наблюдалось.

Внутри здания посетителей ожидал сюрприз – множество лифтовых кабин, то и дело «заглатывающих» очередную порцию посетителей.

– Спокойствие! – волей судеб соседкой Михаила оказалась Моня Черкешина, умница, красавица и замечательная литературоедка. Даже затаскивать в двери кабинки объёмистую клетчатую сумку, битком набитую своим литературным багажом, она ухитрялась с удивительным изяществом. – Сдержанность есть ярчайший признак развитого интеллекта, отличающего аристократа духа от необразованного быдла.

«Да уж, аристократ духа с дрожащими коленками!» – писатель проводил её долгим взглядом и уныло потащился в открывшийся справа проём.

«Класть сюда!» – пророкотало откуда-то сверху сразу же вслед за закрытием дверей, а в противоположной стене открылась уродливая крокодилья пасть, подсвеченная изнутри багровыми отблесками. Михаил непослушными пальцами сунул туда одну из верхних книг, пасть захлопнулась и под скрежет шредера, почти заглушаемый задорной музыкой из «Орфея в Аду», кабина начала движение. Спустя секунды движение остановилось, мигнуло багровым и снова прозвучало ненасытное «Класть сюда!», а потом ещё и ещё и ещё.

Взмокший от волнения, проверяемый только и успевал доставать и запихивать в ненасытную утробу все новые и новые тома. Груда книг, дома казавшаяся просто огромной, таяла, как снег под весенним солнцем. Случайно он сплюнул на металлический пол и смертельный озноб продрал организм до глубины костей – слюна с шипением испарилась с гладкой поверхности. Но выхода – даже в унизительные нейроагенты – не было и оставалось кормить «крокодилью пасть» всё снова и снова, надеясь, что проверка закончится раньше, чем обретёт свою жертву адская сковорода.

– Проклятая русская литература, – даже герметичные стены не смогли сдержать этот отчаянный женский вопль. – Да будет проклят тот день, когда в погоне за тобой я оторвалась от тётушкиной швейной машинки…

Воздух в кабине накалился до состояния хорошей парной, но Михаил, стиснув зубы, продолжал и продолжал своё занятие. Но вот и последний томик, выпущенный ещё на заре туманной юности, отправился прямиком в светящуюся багровым «пасть». Шредер издевательски взвыл и…

* * *

Когда потерянное было сознание милосердно вернулось в измученное тело, вокруг продолжалась обычная суета подмосковной улицы. Натужно кряхтя, Михаил встал с дворовой лавочки и в недоумении уставился на маленькую самодельную открытку, намертво зажатую в левой руке. Рисованный улыбающийся медвежонок протягивал адресату букет колокольчиков, под которым неровным детским почерком было выведено: «С днём раждения, мамочка! Твой Мишутка»

В памяти смутно забрезжило, что этим детским подарком давно ушедшая мама пользовалась как закладкой. В том числе и при чтении самой первой изданной книги Михаила, авторский экземпляр которой был торжественно вручён ей. А ведь это же тоже образец его творчества!

Попытку осмыслить дальнейшее, прервало громкое дребезжание, совсем было скончавшегося смартфона. Чёрно-багровая тьма его экрана медленно сменялась яркой синевой весеннего неба, на фоне которого загорались золотые буквы:

ECCE HOMO.

Виктор Малютин

«ПУТЬ КРИТИКА»

Иллюстрация Сергея Кулагина

Автору не писалось… Совсем не писалось. Вдохновение улетело куда-то. Он поменял ник на сайте, но всё равно не смог ничего написать уже не первый месяц. Другой бы запил или пошёл дрова рубить, но и это не помогало, особенно с учётом цены на газ приходилось заготавливать много дров. А вдохновение так и не приходило, даже с дровами.

– А не заняться ли мне критикой? – сказал сам себе автор и стал искать, что же ему эдакое раскритиковать? – Ага! – воскликнул он. – Именно это подходит, даже искать долго не надо.

Энергично открыв текст, он процитировал: – «Мой дядя самых честных правил».

Далее шёл шедевр критики, содержание которого одобрили все, кто сам не пишет, но с удовольствием читает, как травят какого-то автора, это же так приятно, поржать над кем-либо. Неважно, что смех без причины на Руси всегда означал вполне определённо – признак дурачины.

В итоге он заявил, что взял на себя (хотя правильно писать в себя, ведь все знают правила, что надо писать «В», а не «НА»), обязанности научить автора хорошо писать.

«Автор посчитал читателей лохами, поскольку вовсе не указал, чем правил дядя, куда он правил и с какой целью конкретно правил дядя автора. Кроме того, фраза содержит фатальные орфографические ошибки, лишая саму фразу смысла. Следовало бы написать: „Мой дядя сам честно правил“ (лошадью, повозкой, санями, на выбор автора), либо „Мой дядя честен был сам и правил“ (опять же санями, лошадью или даже государством). Если бы автор больше думал, когда пишет, он не стал бы вводить читателя в затруднение, заставляя додумывать, что же он имел в виду. Это, не говоря уже о глагольной рифме, которыми изобилует это, с позволения сказать, произведение (занемог, заставил, выдумать не мог, и это только в начале произведения). Остаётся надеяться, что автор наконец-то внемлет моей критике и напишет хоть что-нибудь стоящее».