Раз вечером у него была хорошая книжка, в которой всё время убивали людей. Кто-то так долго бил в дверь и кричал, что он встал и открыл три замка. Старая женщина тащила его по тёмной улице под снегом. Он упирался, потому что не любил зиму. Он любил, чтобы было лето.
В красном доме больницей пахли длинные комнаты с тусклыми железными столами, на каждом лежало что-то прикрытое простынёй. То там, то тут краснели неприятные пятна, и торчали серые стопы. Но у женщины, которая была его женой, стоп не было, вообще не было низа, и вытекало жёлтое и красное. На другом столе, наоборот, лежало всё, кроме головы, а вместо неё было липко. На третьем столе были ноги. Старая женщина сильно плакала, кричала про поезд и колёса, а он думал, кто же всех убил в недочитанной дома книжке.
Он ходил на работу, по дороге домой покупал новую книжку и бутылочку водки. Выпивая половину, больше не читал, а сидел под тремя световыми пятнами и часто курил. Утром ему бывало нехорошо, и на работе он хотел домой.
Раз шёл домой, и ему крикнули, что едет поезд. Он вежливо поблагодарил и наступил на рельсы. Стало больно и чего-то жалко. Наверное, тряпичной сумки, откуда вылетела бутылочка и разбилась о рельс прямо под его носом, залив новую книжку, но он успел прочитать слова: «…умереть в самых невероятных…»
Дальше было мокро и красно, и полз муравей.
Почему-то он стал смотреть сверху. Внизу была раскрытая книжка, синяя крыша вагона, люди клали в чёрный мешок чьи-то ноги. На одной не было носка. По другую сторону вагона белыми зубами скалилось какое-то лицо, на серой губе сидела жирная блестящая муха, а посередине вязкой подсыхающей лужи желтело.
Дома он больше не жил, а жил на белом песке с мелкими чёрными крабами. Море было зелёное, небо синее, и листья трёх пальм над ажурным домиком пересекали его. И здесь всегда было лето, а три лампочки в торшере никогда не хлопали и не гасли.
Ночью сбрасывал лёгкое одеяло, потому что было очень тепло. Каждое утро распечатывал свежую пачку сигарет, раскрывал новую книжку и откупоривал бутылочку водки. Читал, пока в оконце не принимался лезть красный свет, а в пальмах уже покрикивали птахи. Тогда ложился в постельку, засыпал, и море ритмично шипело.
Раз в распахнутой двери домика, прямо с дивана, увидел большой белый корабль. Оттуда на него глядели мужчины, женщины и дети. Они улыбались, а его жена с дочкой что-то кричали. Он тоже улыбнулся, помахал им и снова стал глядеть в книжку, а когда доставал новую сигарету, случайно увидел море, и корабля уже не было.
Раз в книжке он увидел картинку, на которой было всё, и вспомнил, что очень долго не глядел в зеркало. Он увидел большое зеркало. На интересном месте закрыв книжку, тихо-тихо подкрался к старому человеку, крадущемуся в ажурном домике под тремя пальмами в синем летнем небе, на белом острове посередине зелёного моря в раю, который он покидал.
Галина Петайкина «СОСЕДСТВО»
Иллюстрация Григория Родственникова
Звонок прозвучал резко и внезапно, как первая любовь. Ну, которая ещё нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь, ага. Во всяком случае, именно такой ассоциативный ряд выстроился в голове у Алисы, пока она шла открывать дверь. На пороге и вправду стояла любовь, хоть и не первая, весьма потрёпанная жизнью и офисными буднями. Дражайший супруг печально посмотрел на Алису, сдвинул её в сторону и, не разуваясь, прошлёпал на кухню. «Что ж, жена не стена», – мрачно подумала Алиса, направляясь вслед за мужем.
– Что? – потребовала объяснений Алиска.
– Уволили, – грустно вздохнул Стасик. Даже его пышные рыжие усы словно обвисли, «подчёркивая» мощь случившейся неприятности.
– Что так? – ахнула впечатлившаяся произошедшим жена.
– Да я это… А он грит… А я… И вот, – снова вздохнул Стасик.
– Не мямли! Давай, по существу, как я тебя учила.
– В общем, ничто не предвещало. Утром небо было чистое-чистое. Солнце так ярко светило, словно золотом улицы заливало…
Алиса с сомнением выглянула в окно, увидела затянутое тучами небо, гнущиеся от ветра деревья, лужи, перевела взгляд на разошедшегося в поэтических сравнениях Стасика и… приготовилась внимать.
– Да и на работе так всё спокойно было, никто не дёргал. Мы с мужиками даже чайку бахнуть успели с бутербродами. Я тебе говорил, какую ветчинку давеча завезли? Закачаешься! Песня! Сочная, что слеза твоей мамы. Нет, ты не подумай, знаешь же, тёщеньку люблю, дай Бог ей усидеть на месте и не почтить нас своим визитом. Так вот, мы значится ужо чай допивали, тут голос: «А чё это ты, Стасенька, сидишь, чаи гоняешь? Ужели не видишь, как начальство от скуки мается? А подойди ты к нему, да пинка дай, то-то удивится, то-то развеселится!» Я сперва усомнился в затее: нешто взаправду начальника потешу? Вроде бы занят он, инвентаризацию продуктов проводит. Но голос не унимается, нашёптывает, аргументирует. Веришь, из последних сил сопротивлялся? Да только слаб я! Как есть, слаб! Каюсь, не сдержался, подошёл к начальнику, говорю: «Великодушно прошу простить, ежели не ко времени!» Да и как врезал, от всей души.
– И что, не оценил начальник? Не потешился? – сердито пропыхтела Алиса.
– Не потешился, – признал Стас.
– А я тебе говорила, что избавляться от этого советчика в голове надо! Не доведёт до добра такое соседство! Где же это видано, у порядочного таракана и какие-то люди в черепушке завелись?!
Рыжий таракан Стасик только кивнул, соглашаясь с мудрой женой.
Сергей Кулагин «ШЕСТЬДЕСЯТ СЕКУНД СЧАСТЬЯ»
Иллюстрация Григория Родственникова
В течение каждой минуты, когда вы сердиты, теряется шестьдесят секунд счастья.
Бернард Шоу
12 января 1998 года в Париже был подписан Протокол о запрете клонирования человека. В подписании приняли участие 19 стран. Россия не участвовала в Протоколе, но Федеральным законом «О временном запрете на клонирование человека» от 20 мая 2002 года №54-ФЗ ввела запрет на клонирование человека, который действовал до 2027 года.
Ожидание понедельника угнетало. Интересно, Костровы отладили систему? С ностальгией вспоминаю те дни, когда понедельник был днём безделья. Люди не механизмы. До прошлого года утро моего первого дня недели начиналось в уютной курилке, где работники нашей компании любили обсудить последние новости, позубоскалить и поточить лясы.
Всё изменила автоматизация. ИИ взял на себя контроль над сотрудниками. Виртуальный надзиратель фиксировал: приход и уход с работы, длительность обеда и даже покусился на святое – перекуры. Эта гадина, понимая, что полностью запретить курение нельзя, в Правилах внутреннего трудового распорядка установил локальным актом правила для курильщиков. В акте прописывалось количество перекуров в течение рабочего дня и их конкретное время. Генеральный директор, естественно, с радостью всё подписал. Теперь курим в одиночестве, проклиная ИИ. Многие, кстати, бросили…
– Сергей Михайлович, лозунг компании: «От каждого по способностям, каждому – по труду».
При обращении бота я вздрогнул и глухо бросил:
– Ага.
– Тогда заканчивайте перекур и идите на своё рабочее место, иначе в этом месяце получите зарплату пропорционально затраченным усилиям.
Чёртов бот! На часах 08.59 – до начала рабочего дня ещё целая минута – почти вечность. Быстрым шагом перемещаюсь в лабораторию, по дороге затариваюсь кофе из автомата. Рос – моноблок с Российской операционной системой, подмигивает 40-дюймовым экраном, он, естественно, заранее получил команду на включение от ИИ.
– Доброе утро, Сергей Михайлович!
– Привет, Рос, – бурчу. – Костровы закончили наладку системы жизнеобеспечения?
Рос, добавляя оборотов вентилятору, он, как и я, не любит айтишников, отвечает:
– Закончили, только пациент теперь скорее мёртв, чем жив.
– В смысле?!
– Спит.
– И давно?
– С ночи субботы.
Ситуация простая, и в то же время необычная.
– Кто дежурил в выходные?
– Леночка? – задрожали динамики. – Она пахла жасмином и лавандой!
Я чуть не поперхнулся кофе. Алгоритм распознавания запахов написан мной меньше месяца назад, но комп уже освоил её в совершенстве, а ещё он влюбился. Машина полюбила человека – абсурд. И это наша с ним тайна. Взамен Рос блокирует Роберта – бота контролёра, прогнавшего меня из курилки, а я могу позволить себе немного погамать в любимую игруху, если настроение боевое и работы немного.
– Ромео, – выведи на экран распечатку мыслей клона за субботу.