«Я гибну, но мой смех еще не стих», или Сага об Анле Безумном. Книга первая

Вот пришли побратимы в земли вендов и стали разорять их. Много селений предали они огню и мечу, потому что конунг вендов Буривой в это время воевал с другим конунгом. Высокую плату взяли даны за свой урон, так что можно было вернуться назад. Но Хельги, сын Торбьёрна, решил напасть на город, известный данам как Рерик, а вендам – как Велиград, или «Великий город»[52 - Рерик (Ререк, Рарог) – город, бывший главным торговым центром западнославянского племени ободритов. Находился, предположительно, в окрестностях немецкого города Любека, который, по одной из версий, мог даже возникнуть на его месте.]. Горожане, у которых было мало воинов, уже хотели предложить им богатый выкуп. Но тут подоспел Буривой конунг с гридями и напал на северян, когда они этого не ждали.

Возглавив своих людей, Хельги и Анлаф храбро двинулись на вендов и даже потеснили бойцов конунга, пока им в спину не ударили жители Рерика. Тогда многие даны пали духом и лишились отваги. Не слушая вожаков и бросив товарищей, они кинулись к ладьям и попали в руки врагов. Венды же погнали одних, как бессмысленный скот, назад, а других, кто не мог идти сам, забивали до смерти своими топорами и палицами. Видя, какая судьба их ждет, Хельги и Анлаф яростно сражались с последними воинами. А когда остались одни, уперлись спиной к спине и отбивались от вендов, точно матерые волки от стаи дворовых псов.

Хельги крикнул:

– Знать, пришло время, брат!

И ветер ответил:

– Одна судьба – одна смерть…

В это время один из вендов бросил копье, и оно пронзило Анлафа насквозь так, что его острие ранило Хельги в спину. Сын Торбьёрна обернулся подхватить побратима, и враги, налетев со всех сторон, опрокинули его на землю.

Буривой конунг велел подвести того, кто не бежал, а бился до конца. Правитель вендов ростом был выше Хельги, так же широк в плечах, с длинным клоком волос на бритой голове и густой бородой, в простой рубахе, но в доброй кольчуге. Смерив Хельги взглядом, он кивнул своим мыслям и беззлобно сказал:

– Вы, даны, все те же: за свое зло не платите, за чужое берете сторицей.

– Это – дело твое и моего конунга, – отвечает Хельги. – Разве может рука отказать голове?

Буривой конунг снова кивнул и громко объявил:

– Ты храбро бился с нами и, верно, храбро умрешь. Прежде чем пойдешь в дар Святовиту[53 - Святовит (Свентовит) – верховный бог ободритов.], можешь изъявить последнюю волю.

– Как вы, венды, казните пленных? – спрашивает Хельги.

– Каждый, кто обречен Святовиту, – с блеском в глазах говорит конунг, – отдается в руки его служителей. Они наряжают избранных в белые одежды и украшают их головы венками. Затем приводят на берег священного озера и умоляют нашего бога принять их в дар от его детей. Получив некий знак, они их закалывают и погружают в воду. Это – красивая и почетная смерть!

– Такая легкая смерть не для меня, – говорит Хельги. – Я бы хотел, чтобы твои люди врыли в землю столб. По одну его сторону встану я, по другую – Анлаф. Поднесите к столбу дрова, а к дровам – огонь. О другом я просить не буду.

Буривой конунг подумал и ответил:

– Я никогда не поступал против нашего обычая. Но твои слова сильно подивили меня. Дарую тебе ту смерть, какую ты сам выбрал. А мы постоим и посмотрим, хватит ли у тебя духа выдержать ее до конца.

Конунг вендов велел своим воинам сделать так, как просил его сын Торбьёрна. Сам Буривой конунг поднес огонь к сухим дровам, по которым быстро поползли алые змейки. Когда пламя подступило к Хельги, и жаркий, дымный и едкий ветер обдал его, из костра донеслись слова, произнесенные нараспев:

Я был приучен биться

В рубище и в кольчуге,

Что подтвердить могли бы

Эйнар Ревун и фризы.

Ныне соткали венды

Жаркую мне одежду,

Но и в плаще багряном

Сердце мое не дрогнет.

После этого Хельги воззвал к Одину и издал громкий вопль, полный и великой муки и великой радости. Анлаф же не проронил за это время ни слова. Никто не знает, был ли он жив или мертв, когда его привязали к столбу. Венды видели за языками пламени, как каждая жилка Хельги будто вырывалась из огня, но его руки замком охватывали столб, пока бившееся тело не поглотил костер.

Буривой конунг смотрел на гибель Хельги и Анлафа, морщась от гари и смрада, и все больше мрачнел. Затем, увидев, как сильно поражены его люди зрелищем невиданной стойкости, он обратился к войску и возвысил голос:

– А все же вода сильнее огня! И наши боги сильнее датских богов, иначе бы не даровали нам победу!

Когда костер погас, Буривой велел собрать прах Хельги и Анлафа и развеять его над полем битвы. Всех пленных данов конунг отдал служителям своего бога, и они нашли смерть в вендском озере. Затем он послал в Хлейдр торгового гостя, поручив ему вернуть часть захваченных товаров. А также передать Хрёреку конунгу, чтобы тот больше не посылал своих воинов в его земли.

Говорят, что Асгерд, дочь Торбранда, нежданно вскрикнула и застонала в тот самый день, когда побратимы секлись в последней битве и нашли огненную смерть. Людям, которые были рядом, она сказала, что почуяла, будто ледяная рука коснулась ее сердца и дважды сдавила его. Но, когда ей сообщили о гибели мужа и его памятной висе, Асгерд ничем не выказала сильной печали. Одни люди сочли такое поведение очень достойным, другие – слишком холодным.

«Кем еще, как не безумцем, следует назвать того, кто выбирает смерть, одинаково страшную и человеку, и зверю?! А ведь находятся глупцы, слагающие об этом песни как о гибели героя. По моему же разумению, Хельги наследовал безумие своего рода, которое он передал сыну и внуку. Вот я, когда бы мог выбирать, хотел бы умереть легко, лучше всего во сне».

XX

Когда Хельги, сын Торбьёрна, взошел на костер в Стране Вендов, его сыновьям, Харальду и Фенгону, было семнадцать зим. Они подавали большие надежды и обещали превзойти своего отца. Уже в детстве братья отличались друг от друга, и с годами разность в обличье и нраве делало их несходство только сильнее.

Харальд был высок, статен, широк в плечах и в груди, но поджарый и жилистый. Открытое выражение его лицу придавали высокий лоб, крупный и прямой нос, упругие щеки с высокими скулами, резко очерченный рот и крутой подбородок с ямочкой на конце. Волосы Харальда были русые с желтым отливом, густые и длинные. По краям лица они смыкались с густой бородой и концами усов, и при повороте головы вздымались и опадали, как спелая рожь на ветру. Глаза его были цвета морского льда, а взор таким острым, будто рассекал человека надвое. Уже в детских играх в нем была видна сила, что побуждала других подчиняться ему.

Харальд с детства был приучен к владению оружием, неустанно упражнялся в нем и уже в юные годы искусством боя приводил в изумление зрелых мужей. Он мог биться двумя мечами или метать сразу два копья, поражая врагов. Сын Хельги метко стрелял из лука, а секирой или мечом рубил так, что порой раскалывал щит одним ударом. Он был очень силен и вынослив: мог плыть в кольчуге против течения или при оружии залезть на скалу. В молодецких играх он также не знал себе равных, ибо там, где не мог одолеть одной силой, брал верх своей ловкостью.

Харальду не передалась угрюмость Хельги, но в суровости он не уступал отцу, а в непреклонности даже превзошел его. Он всегда был спокоен, как матерый волк на охоте, с людьми держался просто, с воинами был щедр и верен слову. Речи его были скупы и кратки, и он ни о чем не просил дважды. Зная об этом, те, кто был ниже его, кидались выполнять любую просьбу Харальда, как приказ. Одни люди находили его прекрасным, другие – ужасным, смотря по тому, с какой стороны довелось им видеть его в жаркой сече. Харальд был весел в бою и молчалив на пиру, что нравилось мужам, но не радовало жен. Многие говорили, что трудно найти лучшего друга и худшего врага, нежели старший сын Хельги.

Фенге, как звали на датский лад Фенгона, в юности начал полнеть, стал неспешен и плавен в движеньях, приобрел важный вид. Лицо он имел округлое и румяное, нос большой и мясистый, щеки гладкие, рот широкий, зубы белые, губы полные и яркие. Свои длинные волосы, более рыжие, чем у брата, Фенге холил, расчесывал и завивал, делая более кудрявыми. А бороду и усы подстригал коротко, отчего издали походил на женщину. Глаза Фенге были водянистыми, с поволокой, и могли менять цвет, а взгляд порой делался липким, как патока. Одна ведунья сказала о нем, что он создан женам на искушение и мужам на погибель.

Фенге был не так ладно скроен и крепко сшит, как его брат, но не уступал ему в проворстве и ловкости. В детстве он избегал игр и затей, в которых первенствовал Харальд, зато был горазд на всякие выдумки и не знал себе равных в умении подражать повадкам и голосам разных людей. Отроком Фенге любил прятаться в темных углах, подсматривать за мужами и женами и подслушивать их беседы. За любопытство ему порой доставалось, но он всегда умел устроить так, что обидевший его потом не раз пожалел об этом. К ратному делу Фенге был равнодушен и при удобном случае всегда уклонялся от него, несмотря на призывы отца.

Находя мало радости в том, чтобы в зной, дождь и стужу постигать науку боя, он с отрочества тянулся к дроттарам[54 - Дроттары – языческие жрецы.]. Фенге любил беседовать с ними о богах, выпытывая, что вызывает их гнев и милость. Те не скрывали от него своих тайн, прозрев, что пытливый юнец станет сведущим в приношении жертв, гаданиях и предсказаниях. Они научили сына Хельги, как быть обходительным с людьми и расположить к себе нужного человека. С годами речь Фенге становилась все более сладкой и дурманящей, как медовая брага, и нередко случалось пожалеть тому, кто ему доверился. Никто не знал, что опаснее: иметь его врагом или другом.

XXI

Харальд, сын Хельги, был в усадьбе «Вересковая пустошь», когда узнал о гибели отца. Он не стал ждать подробных вестей и, предоставив брату приносить жертвы богам, а матери – примерять вдовий наряд, отплыл на Селунд. Там Харальд встретил Халльфреда, сына Анлафа, и сыновья побратимов решили искать помощи у конунга. Они пошли к Хрёреку Метателю Колец в Хлейдре в надежде, что правитель даст им войско и ладьи, чтобы отомстить вендам.

Конунг не сразу принял сыновей Хельги и Анлафа. Когда же выслушал их мольбы, то взглянул на еще безусого Халльфреда и ответил, что не станет посылать юнцов туда, где мужи потерпели неудачу. Мысли конунга были заняты новой войной с мятежными ярлами, и он предложил им сначала показать себя на его службе. Харальд и Халльфред согласились постоять за конунга, но упредили, что после его победы вновь придут к нему с этой просьбой. Хозяин Хлейдра обещал им свою поддержку, если они проявят себя не хуже своих отцов.

XXII

Три года воевал Хрёрек конунг с ярлами. Бывало так, что в одной битве он одолевал своих врагов, а в другой уступал им поле боя. Тогда его сын Харальд и завел свой хирд[55 - Хирд (от hir? – семья, свита, двор) – боевая дружина в Скандинавии эпохи викингов, объединенная клятвой повиновения вождю – конунгу, ярлу или херсиру. Воины, входившие в хирд, воспринимали себя как членов большой семьи или военного братства.], в который принимал отборных воинов отовсюду. Он прогнал врагов с датских островов и уже хотел напасть на Фьон. Но тут Весет ярл запросил мира, и Хрёрек конунг заключил с ним договор. Весет ярл признал Хрёрека Метателя Колец своим конунгом, и в обмен на это сохранил власть над Фьоном.

Сыновья побратимов отличились на этой войне, заслужив расположение Харальда Сына Конунга. Харальд стоял на носу его корабля, Халльфред носил за ним боевой стяг. Каждый из них вскармливал свою месть в одиночку, не поверяя мысли другому в задушевных разговорах. Но когда Хрёрек конунг одолел ярлов, сыновья Хельги и Анлафа вместе пришли к нему напомнить о своем деле.

Хрёрек Метатель Колец принял их радушней прежнего. И довольный их службой Харальд сказал своему отцу, что будет справедливо, если мужи отомстят за мужей. Тогда конунг посулил сыновьям побратимов дать воинов и корабли после того, как отпразднует свою победу. А чтобы Харальд и Халльфред видели, как их ценят в Хлейдре, пусть приезжают сюда на пир в середине лета.

Глядя на конунга и его сына, Харальд не мог не сравнить их. Высокие и плотные, с широкими плечами и большим туловом на крепких ногах, они выделялись между своих гридей, как дубы между ясеней. Их бледные длинные лица с пронзительными глазами, хищным орлиным носом и тяжелым подбородком, увитым сивой бородой, источали властное величие. Только солнце жизни Хрёрека конунга было уже на закате, а его сына Харальда близилось к полудню.

«Я не застал Хрёрека конунга в живых и был мал, чтобы помнить его сына в расцвете сил. Но, когда он износил себя, видел его не раз. Это был старик с пожелтевшим, в темных пятнах лицом, уныло свисавшим носом и редкими, как пух, волосами, которые он пытался скрыть под колпаком. Держа чашу в дрожащей руке, Харальд, будто дитя, жадно внимал речам льстецов, наперебой говоривших об его громкой славе. Никакого величия в нем тогда не было и в помине».

XXIII