Барнаул-517

Немец с мадам вышли за ворота:

– Извозчик! Извозчик! Где тут у вас извозчик? Шортова страна, медвежий угол без кучеров!

Однако дремавший на козлах неподалеку извозчик в картузе и армяке поднял голову, натянул вожжи: «Но, милая!», подъехал к разъяренной паре.

– Извольте, господа хорошие, куда едем?

– В Дунькину рощу поезжай, театральную гостиницу.

Проводив глазами отъехавшие дрожки, мальчики переглянулись.

– Значит не будет у тебя сапожек на осень в школу ходить, Андрюшка? – сообразил Костя.

– А у тебя, думаешь, будут?

Мать Татьяна не согласилась:

– Цыплят по осени считают. Заработаем денег за лето, время еще есть, было бы здоровье. Хорошо, отец перед фронтом валенок всем накатал на пять лет вперед, про зимнюю обувь никому думать не надо. Сейчас идем парники копать, землю подготавливать. А то скоро за пособием бежать надо, в очереди стоять, так что Андрей, днем ты остаешься за хозяина.

– Мама, отец с немцами воюет, турками или австрийцами? – спросил Костя.

– С германцами и австрийцами, с турками тоже, которые братьев наших- славян пять веков в рабстве держали Россия освободила, так теперь немцы под себя подмять хотят, а Германия Россию покорить хотят, Малороссию захватить. Вон Фриц – пленный немец из Австрии. Может его наш папка победил, и в плен взял.

– А почему тогда Фриц этот здесь на извозчиках разъезжает? Ругается еще почем зря… Надо этого немца Фрица в тюрьму посадить, шибко он к нам злой, как бы чего дурного не натворил.

– Одного понять не могу: пособие им дают наравне с содержанием русского солдата, кормят-поят бесплатно, за счет города дома для проживания выстроили, Общество Штилькино у детей даже школу отняло под своих немцев, под жилье им отдали, Красный крест еще пособия платит за немецкие страдания в Сибири. На работу высокооплачиваемую по железнодорожной части в первую очередь немцев берут. Конечно, начальство там все сплошь немецкое, еще премьер-министр Витте насадил. Вроде за большие деньги служат, а других к забастовке зовут: баррикады строить… коммунисты. А попробуй туда русский бухгалтером устройся, когда Обер-кондуктор их главный – тоже немец. Пленный германец нашему российскому немцу-начальнику искони ближе, чем простой россиянин. Ладно, милые, идем в огород, парники строить…

Глава 4

Накормив внуков, Анна Степановна собралась в путь на ближний Новый базар – продать зелень, чтобы на вырученные деньги купить немного мяса на обеденный суп. Базар располагался недалече, занимал большой незастроенный пустырь на пересечении улицы Бердской и Третьего Прудского переулка. На мартовских митингах по случаю февральской революции, Новый базар был торжественно переименован в Площадь Свободы, где проводились митинги и собирались строить народный Университет, на который тут же открылся сбор народных пожертвований, но покуда по большей части все же велась мелкая частная торговля местными жителями, и места стоили дешевле, чем на Старом базаре. Так получилось в городе, что прежний базар у Барнаулки переименовался в Старый базар, а Нового не стало, просто торговать продолжили теперь уже на площади Свободы.

Нарвала Анна Степановна лука-укропа, намыла, уложила в большую сумку, уже к калитке пошла, ребятня вся за ней увязалась: мы с тобой, бабушка! С тобой, одни дома не останемся! Будем холодной водой торговать из колодца.

Андрейка с Костей быстро притащили бидон из кладовки, налили в него воды по самые края, все вместе вышла за калитку и восхитились буйно цветущей сиренью в палисаднике соседей Долгополовых:

– Как красиво цветет, и пахнет очень вкусно! – объявила Клава. – Цветочки, наверное, очень сладкие. Вот бы из них пирожков напечь, а бабушка?

Андрей восперечил:

– Нет, не сладкие, а горькие, – я пробовал, – но пахнут и правда вкусно. Цвет красивый, бабушка, какой это цвет?

– Сиреневый. Какое солнечное утречко сегодня у нас, и день верно будет хороший. Слава богу!

– И растение сирень и цвет сиреневый? Здорово совпало! А давайте тоже посадим у нас в палисаднике сирень? Вот здесь есть маленькое местечко незанятое.

– У нас черемуха в палисаднике, она еще вкуснее пахнет, сладко, аж голова кружится, неужто забыла? Недавно отцвела, но видите, ягодка завязалась, ох и вкусная будут, когда поспеет да почернеет. Зеленую не вздумайте пробовать, понос прохватит. Сирень, конечно, дольше, возможно даже и красивей, но черемуха еще и ягодой одарит вкусной. Помните зимой пироги с черемухой пекла вам? У нас здесь молоденький еще пока кустик, но все равно осенью уже попробуете первые урожай, а через год-два так разрастется, что хватит поесть и на пироги останется. Идемте скорей, внучки, время дорого!

– Какой у нас красивый город, правда? Самый лучший в мире! Пешеходные дорожки у домов чистые, травой-муравой заросли, по ним идти ногам приятно, и тополя уже распустились, а давно ли везде лед был, да грязный снег таял в ручьи? Да ведь, Костик?

– Да, теперь хорошо, можно свободно босиком ходить.

Мальчики вдвоем тащили чересчур полный битон, и когда не попадали в ногу, вода выплескивалась им на штаны, вызывая горячие споры, кто прав, кто виноват. Клава старательно семенила сзади.

Чтобы про нее совсем не позабыли, и не оставили одну, время от времени она пробовала голос – кричала внезапно и пронзительно на всю улицу: «Есть вода, холодная вода! Кому воды колодезной вкусной? Подходите-берите, в мире лучшей не бывает!».

– Побереги голосок, – утихомиривала внучку бабушка, – здесь у всех своя вода колодезная под рукой, на базаре успеешь еще накричаться.

Андрюшка сердился всерьез:

– Да, не ори ты так под руку, а то мы ровно идти не можем от твоего воя. Всю воду уже расплескали.

– Смотрите, наши деревца, которые прошлой осенью гимназисты садили, а мы поливали, листики распустили зелененькие, будто шелковые! Красиво на улице стало!

– Тополя-дерева вырастут большие пребольшие! До самого неба! А оно синее-пресинее сегодня. Ни облачка, ни ветерка, благодатная установилась погода.

– Скоро до неба тополя вырастут?

– Лет через тридцать – сорок дорастут, видела я в Омске-городе тополя, как огромные зеленые шатры стоят вдоль улицы, у ребятишек вверху целые города настроены…

– Мы по ним на небо залезем, на облаке посидим.

– Ваши детки будут по ним лазить, а вы к тому времени станете взрослыми, вам уже и неинтересно станет по деревьям лазить. Надо будет работу работать, своих деток малых кормить-поить, в люди выводить…

– Интересно, интересно! Тетенька, дяденька, пить хотите? Вода – копейка кружка! Холодненькая, колодезная!

– Не хотят они, сказано тебе русским языком – не кричать до базара! Бабушка, а давай мы Клавку в детский сад на сегодня сдадим, всего на один день, до вечера, для пробы, и без нее с Костиком на базар пойдем! Вон, приходская школа, в ней гимназисты детсад организовали для солдатских детей, Клавку значит, тоже примут, она же солдатская дочь, нам некогда будет с ней по базару таскаться. Устанет быстро, начнет опять домой проситься… А в детском саду ее и накормят, и сказку расскажут, я знаю, слышал, как две тетеньки разговаривали. Вон же наша церковно-приходская школа, в двух шагах, а, бабушка? Ну давай, сдадим Клавку?

– Не пойду в детский сад, с вами пойду на базар! Кричать буду, чтобы воду покупали!

– Правильно, Клавдя, нам всем вместе надо держаться. Ишь, что удумали, сестру сдать в чужие руки!

– Так детский сад же! Там гимназистки няньками работают бесплатно, помогают солдаткам с детьми. Туда многие тетеньки сдают своих маленьких детей, когда на работу уходят. За ними пригляд хороший, в саду в игры играют. Через скакалки прыгают и мячиком играют, я видел.

– Перестань, Андрюшка, глупости собирать: то для одиноких солдаток организовали помощь, кому не с кем деток оставить, а няньку нанять не на что. Идемте скорей, у нас сегодня дел полон рот.

Внутрь базарных ворот Анна Степановна заходить не стала, за место на столах хоть небольшую, но оплату требуют. Половину того, что за зелень выручишь, за место отдашь: овчинка выделки не стоит. Встала бабушка в ряду с уличной стороны, среди таких же как сама бабок, вынесших на продажу мелочевку по нужде, а не по промыслу: кто свеклы полмешка на своем горбу притащил да чеснока пять головок вдобавок, кто картошки пару ведер, в общем, торгуют всем подряд, и кто на что горазд.

А дети в ворота прошли, влились в гущу утренней толпы базарной, договорившись с бабушкой по окончанию торговли друг друга не ждать, потому что время дорого, возвращаться раздельно. «Вы сами с собой только не потеряйтесь. Держи Клава кружку, не выпускай, и воду сама черпай, прохожим не доверяй!»

Покупателей к девяти часам утра много меньше, чем было в семь: разговорчивые мещанки – сами себе хозяйки, проспавшая горничная прислуга, а скоро и поварская вторая смена из лагеря военнопленных объявились. Последние – завидные покупатели: помногу всего берут, расплачиваясь иной раз и новенькими хрустящими ассигнациями, таская их из карманов австрийских узких мышиного цвета брючек. По большей части Новый базар посещали галицийские денщики-хохлы, обслуга офицерская, да повара-румыны и венгры. Новый базар ближе к лагерю военнопленных, чем базар Старый, на нем и цены на зелень, солонину, вяленую рыбу и сало, да овощи обычно ниже. Нагловатые офицерские денщики шатаются по площади часто совсем без дела, за ними глаз да глаз: на пробу берут много, а еще больше таскают походя. Завидя галицийскую шантрапу, женщины с товаром настораживаются, загодя повышая голоса: «Чего уставился, проходи мимо, нечего не дам пробовать, знаем мы вас – пробовальщиков».

Вот и к луковичной сумке старушки Киселевой причалил усатый хохол гражданского вида: в грязновато-светлой вышиванке, потертой меховой безрукавке, местами облезлой смушковой папахе.

– Здоровеньки булы, почем же ынтырэсно бабка твоя цыбуля?

– Будь здоров, мил человек. Пять копеек пучок с утра был.

– Вин шо, мабудь сбавишь трошки?