Барнаул-517

– Нет, ты уж извини, поцелую небритую морду! Ты, брат, благодаря своей блестящей публицистической критике, фельетонам, стихотворным воззваниям к свободе народной стал любимцем не только просвещенной местной публики, а и простых барнаульских мастеровых, шубников, пимокатов, крестьяне тоже оценили твое знание сельскохозяйственной кооперации, журнал твой «Сибирский крестьянин» пользуется великим спросом на селе в виду очевидной пользы. И потому выбрал народ тебя в гласные Думы, а далее глашатаем Февральской революции, когда ты в Думе произнес свою знаменитую пламенную речь, объявив свержение царизма, отчего избрал тебя народ во главе новой думы – Народного собрания Барнаула. Учитывая пост секретаря исполнительной власти в Комитете общественного порядка, именно ты на сегодняшний день глава города. Окороков что? Он делец от кооперации, от него раздоры, от тебя – просветительство!

– Захвалил, Василий Михайлович! Был бы толк…

– Вот именно, а он есть! Я на Всероссийском уровне тоже принимал непосредственное участие в Февральской революции, помогал как мог своей Думской Трудовой фракции и нашему руководителю Александру Федоровичу Керенскому в тяжкую ночь сначала неповиновения царю, потом восстания солдатского, вошел во Временный комитет Госдумы по организации Временного правительства, являлся уполномоченным комиссаром его. Самого премьера князя Львова согласовывал и голосовал, хороши шутки!

Так что все не зря! Это замечательно, друг Порфирий, Премудрая ты моя Крыса, дай я тебя еще обниму от избытка чувств. Как многое сделано буквально за два месяца в России и здесь, в нашем родном Барнауле, и сколько еще предстоит сделать!

– Это верно, дел кругом – море-океан. А мы на берегу пока стоим, вроде малых детей, ни черта не зная, за что браться!

– Перво-наперво бегать по базарам брось, не боярское это дело. И дом тебе пора приобрести в центре, на Московском проспекте, поприличней, как истинному главе города. Ты пойми, гостей принимать придется в любом случае, от этого никуда не деться хоть при самодержавии, хоть при республике.

– Вполне у меня приличный дом.

– Ну да, в три окошка в улицу, с завалинкой и палисадником. Помню-с: трехсотрублевая трухлявая завалюшка, которую ты приобрел на мой кредит, для того, чтобы пройти имущественный ценз выборщиков в городскую думу. А до этого вообще скитался по квартирам. Стал домовладельцем, появилась возможность избирать и быть избранным, стал со временем гласным Думы. Но теперь другой уровень, и дом должен быть другой. А ты знаешь, что? Ты, брат, купи мой особняк, дешево продам: возвращаться надобно в столицу, там я себе квартиру уже присмотрел прямо на Невском проспекте, тоже полагается иметь по статусу собственность.

– И не подумаю даже, меня и мою небольшую семью вполне устраивает наш домик. С завалинкой и палисадником. Без коровы, куриц, собаки, кухарки, кучера и дворника тоже без.

– Ну, ты, брат, скупердяй! Не ожидал, никак не ожидал! Боже мой, ни выезда своего, ни кухарки. Нет, я конечно подозревал прежде, но не представлял до какой степени ты скупердяй, братец! Страхолюдное убожество, нищета и убожество при таких-то деньжищах. Скупой рыцарь, ей богу! Бери пример с меня: покупаю в центре столицы квартиру на весь этаж. Даже не буду говорить сколько комнат, приедешь в гости – увидишь. Остановишься у меня, и никаких гостиниц!

– Большому кораблю – большое плавание. Вы, Василий Михайлович, по сути член правительства новой России. Вам, верно, положено иметь приемную, а у меня приемная на службе, в Думе… то бишь Народном собрании. И к тому же сегодня я председатель, а завтра возьмут не выберут и все… обратно извольте шелкоперить!

– Тем более, голубчик мой. Тем более нужно ковать железо пока горячо. Вот посмотри, я продаю отличный дом, не старый, всего десять лет ему, ты знаешь, никаких скрытых пороков нет. Библиотеку папашину уже отправил багажным вагоном в Питер, обстановку кабинета тоже перевез, извини, привык очень, зато всю остальную мебель оставляю тебе. Не возьму за нее ни копейки! Да по братски отдаю! Как в 1914 году был оценен дом с каменным полуподвалом в 10 тысяч, столько я теперь за него и прошу, в добавок со всей мебелью отдаю. Э, да что там, выезд тоже оставлю, и кухарку в придачу, отличнейшая кухарка Авдотья, ну да я уже говорил, кажется. Особняк с конюшней, погребом, баней всего за десять тысяч рублей. Я тебе и кредит помогу взять под божеский процент.

– Нет, кредит – ни в коем случае!

– Самое время, голубчик, самое время! Да скажите ему, Александр Виссарионович, что теперь, пока он практически городской голова любой банкир сочтет за честь выдать кредит, хотя бы и вовсе без процента!

– Это совершенно верно. Без сомнения. Реклама первостатейная для любого банка городского голову у себя кредитовать.

– Вот, слушай, что тебе умнейший деловой человек говорит! А когда не выберут тебя, допустим через два месяца делегатом в Учредительное собрание от твоей партии социал-демократов, слишком низкое к ней доверие, вот тогда уже и кредит будет не получить, даже оставаясь главой Народного собрания! Лови, брат, момент! Удача в политике – архи-изменчивая дама, уверяю тебя!

– Слишком роскошный дом, я к такому не привык.

– Чудак-человек, привыкнешь за неделю. К хорошему быстро привыкают! Нет, ты просто счастья своего не понимаешь. Поддержи, Александр Виссарионович, я устал уговаривать, скажи, хорош ведь дом? Стоит усадьба десяти тысяч?

– Дом хорош, сказать нечего. Я бы и пятнадцать дал, коли своего не было.

– Вот! Слушай делового человека: полуподвал светлый, каменный, с преогромной кухней и помещениями для прислуги, ему сноса еще сто лет не будет, крыша под железом, гостиная большая, с английским камином, столовая того больше, кабинет, две хозяйские спальни, будуар… На дворе конюшня, современный бетонный погреб… так что по рукам ударим?

– Спасибо, Василий Михайлович, слишком роскошно для такого простого человека как я.

– Эх, не ценишь ты себя, Порфиша! Но помни: потом локти кусать будешь, да поздно!

Мельников перекрестился на храм:

– Господи, прости нас, грешных! Далеко пошли, Василий Михайлович из вятских крестьян да прямиком в государственные деятели, чувствуется в вас достойный продолжатель дела Василия Штильке, того времени когда в Барнауле он еще возглавлял Общество попечения начального образования, а вы ходили у него в товарищах. Самого царя с царицей и семейством сопровождаете в ссылку. Это ж надо до чего дожили! Но объясните мне, темному, почему ныне в свете европейского просвещенности Госдума бывшего нашего императора, русского царя под арест в Царское село засадила, а не отпустило на все четыре стороны в Европу, ну хотя бы к двоюродному братцу-королю в Англию, к примеру?

– Была такая идея, судари мои, и сам бывший монарх деликатно просился на выезд к кузину Георгу, и сначала английский король вроде бы согласился принять, но затем их министерство иностранных ответило такой телеграммой, что я ее запомнил наизусть: «Британское правительство не может посоветовать Его Величеству оказать гостеприимство людям, чьи симпатии к Германии более чем хорошо известны». А? Каково было Николаю прочесть такую бумажку? Дали посмотреть, жалко что ли…

– Память хорошая?

– На память никогда не жаловался… Но тут скорее другое. Благодаря этой телеграмме, я нынче вошел в историю государства Российского, как представитель новой государственной власти, сопровождающий бывшего монарха Николая и его семейства к месту ссылки. Вот если бы Николая повезли в Лондон, к братцу Жоржу, то поехал бы другой человек, скорее всего Керенский, министр юстиции. В Европу все-таки ехать. И в Англии его за спасение «нашего кузина» посвятили бы в рыцари. Вы себе представить не можете, как он об этом мечтал. Ну, а по России с царственным семейством мотаться, согласитесь, – миссия не слишком-то выигрышная, но для меня – это самое почетное поручение в жизни.

Мельников вздохнул с печалью:

– Не простили злопамятные англичане Романовых, ведь в самом начале войны Николай забрал из английских банков все свои сбережения в 2 миллиона фунтов на покупку санитарных поездов и госпиталей для русской армии. И хоть все оборудование заказывал тоже в Англии, чертовы финансисты припомнили русскому царю это «свинство», английская же аристократия целиком и полностью зависит от английской банковской системы, тут даже родство царствующих особ не спасает.

– Насчет немецких симпатий британцы правы. Тот же премьер наш немчура Штюрмер сумел братцев рассорить, затребовав в случае победы в войне у Антанты отдать Босфор и Константинополь. Те сквозь зубы пообещали, деваться им было некуда, но судя по настрою западной печати ясно, что при любом раскладе России в победителях не бывать.

– Василий Михайлович, вы что, не верите в победу русского оружия?

– Повидали бы вы нашу нынешнюю российскую столицу, милейший Порфирий Алексеевич, я уверен, ваша вера тоже бы сильно покачнулась. Русские рабочие ушли на фронт, на заводах одни чухонцы, которые ежедневно бастуют. А чего стоят десять запасных латышских полков, которые отказались воевать с германцем и жируют в Петрограде на белых хлебах, якобы охраняя покой и порядок в столице. А на самом деле создали у себя солдатские комитеты, изгнали русских офицеров. Добавьте к этому литовские дивизии, всего получится большевистское кодло в 170 тысяч штыков. Все жители от мала до велика зовут их засадными полками, в том смысле, что это немецкая засада, что ударит нам в спину при малейшем прорыве немцев в Курляндию с Эстляндией. Кайзер обещал всем этим курляндцам-остзейцам создание независимых государств и нынче они просто ждут своего часа сдать Петроград немцам. С отречением государя ситуация только обострилась, ведь присягали то они ему, а не Временному правительству. Да и у нас внутри страны существуют силы, имеющие на эти засадные полки гораздо больше влияния, чем Временное правительство. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, к примеру, который создал в каждом воинском подразделении революционные комитеты и влияет на солдат как хочет!

– Что делать… революция… – усмехнулся Казанский, – все мы теперь в каких-нибудь комитетах состоим. Комиссарим понемногу…

– Я понимаю вашу иронию, Порфирий Алексеевич, ведь теперь вы наконец-то определились со своими политическими взглядами, и снова попали в крепкие объятия РСДРП. Так вот, именно ваши коллеги социал-демократы да эсеры правят бал сегодня в Питерском Совете и миссия их вызывает массу вопросов…

– Позвольте некоторым образом возразить,: ваш однопартиец, трудовик Керенский занимает высокий пост является заместителям председателя Петроградского Совета! Мы здесь центральную прессу тоже читаем и за новостями из столиц следим не меньше, чем за фронтовыми сводками.

– Эта была острейшая необходимость, вынужденная мера, давшая Госдуме хоть какую-то надежду вернуть управляемость гарнизона.

– Старое доброе правило: если революцию нельзя подавить, ее надо возглавить? Не так ли?

– По крайней мере надо попытаться пресечь крайние варианты развития событий, дабы потом не выбирать из двух злоб.

– Так вы их оба выбрали уже!

Глава 5

Экипаж с городским и общероссийским начальством подкатил к известному в городе вершининскому особняку, расписные в старо-русском стиле ворота тотчас отворил бородатый дворник и коляска въехала во двор, за ним ворота закрылись.

– Я только на минуту, – обеспокоился Казанский, – к чему во двор завез, пусть бы у парадного крыльца экипаж подождал.

– Ничего, ничего, милейший Порфирий Алексеевич, не испортятся ваши продукты, а вот мы их в ледник пока опустим. Эй, Авдотья! Прими у гражданина Казанского сумки, да поставь на лед, а мы покуда чайку-с попьем. Прошу, граждане в дом, вы, господин Казанский вперед, вы теперь самый важный человек в Думе городской, пардон, в Народном собрании, и в Комитете второй по рангу после гражданина Окорокова, по старым чинам звание статский советник не ниже, эх, жаль, чины нынче не в моде: я бы тайным советником числился, не менее! Прошу, граждане, прошу.

Кучер соскочил с козел, неторопливо направился следом за всеми.

Порфирий Алексеевич передал груз экономке Авдотье, рослой женщине с решительным выражением лица и крепкими, мужских размеров руками:

– Лед-то еще остался в леднике? Али опилки одни мокрые по такой жаре?

– Знамо дело имеется в наличии лед, а потому что в самые Крещенские морозы был напилен на матушке Оби, каждый кусок – серебро в пуд весом. – Авдотья и говорила почти мужским басом.

Вершинин подтвердил:

– Знатный лед у нас, синий, крещенский, такой под слоем опилок в погребе до июля не растает, будьте спокойны. Таких ледников в городе раз-два и обчелся! Холодно там как в Арктике на Земле Николая 2. Граждане, внимание, у нас открылась государственная проблема! Что нам делать с островами Николая 2? Как считаете?

Казанский снял шляпу, повесил на вешалку, поправил ладонью коротко стриженую шевелюру.