Гарольд молча открывает дверь, выходит из машины и направляется к туше животного, останавливается перед ней и опускается на колени.
– А что если, – шепчет Пол, – он не разглядел и оленёнок окажется кабаном? Или хуже – медведем, например. Маленький, но медведь.
– Ещё не совсем мёртвый медведь, – заканчивает его мысль Брет.
Оба выскакивают из машины и бегут к Гарольду, останавливаются.
Оленёнок. Мёртвый.
Не больше полутора метра в длину. Передние ноги сломаны, шерсть на шее влажная – из раны медленно течёт кровь. Сердце закончило свою работу.
– Гарольд, ты как? – Брет кладёт руку ему на плечо. – Всё в порядке?
Он не ощущает под рукой ни дрожи, ни пота, ни страха – ничего, кроме материи от Bill Blass и тишины.
– Гарольд?
Стоя на коленях, тот молча гладит мёртвое животное. Это трудно объяснить, но в движениях Маринвилла чувствуется благодарность и уважение.
– А что ему станется? – возмущённо спрашивает Пол, подтверждая осязание Брета. – Сшиб зверя, чуть не улетел в кювет, помял бампер твоего джипа, а теперь наслаждается плодами охоты. Буффало Билл[13 - Буффало Билл – американский охотник. Известен убийством нескольких тысяч бизонов в период их массового истребления в США.] ждёт оваций. Не будем томить: круто, мужик! – Пол звучно хлопает три раза в ладоши и разочарованно добавляет: – Вообще не круто.
Звук эхом отражается от глухих стен леса.
Брет убирает руку с плеча Гарольда и настороженно вглядывается во тьму. Эхо напоминает о чёрной, непроницаемой массе деревьев, скрывающей в своём чреве зверей.
Салливан делает шаг назад.
Зверей, как этот оленёнок, или более крупных. Таких, которые способны заставить выпрыгнуть загнанную жертву на дорогу, под колёса машины, а затем притаиться и выжидать. Изучать конкурента, отобравшего пищу. Чтобы оценить его силы.
Салливан делает ещё три шага назад и чувствует, как в спину упирается что-то острое. Резко оборачивается. Ветки. Страх лижет спину, и пот из горячего в секунду становится холодным. В нескольких сантиметрах от его лица – лес. Густой, молчаливый, чёрный.
Брет быстрым шагом направляется к «Шевроле».
– Уходим, – бросает он изучающим тело оленёнка Полу и Гарольду.
– Эй! – кричит Пол уже взявшемуся за дверную ручку Брету. – Может, уберём тушу с дороги? Оттащим хотя бы к обочине?
– Проклятье. – Брет медлит. Он пытается справиться с охватившей его паникой. Справляться есть с чем, год назад он видел, как задранного медведем человека грузили по частям в мешок. Страх придаёт воспоминаниям красок.
– Что? – кричит Пол. – Ты что-то сказал?
– Я говорю, верно. – Брет говорит громче: – Надо оттащить. Иначе кто-нибудь влетит на скорости. – Он подходит к туше оленёнка. – Я возьмусь за передние ноги, а ты, Пол…
– Я сам, – вызывается Гарольд.
Брет вытирает тыльной стороной ладони пот со лба и удивлённо смотрит на Гарольда:
– Что значит – ты сам?
– Я сбил – я оттащу.
– Уверен?
– Он не тяжёлый, справлюсь.
– Это не похоже на Гарольда Маринвилла, – щурится Пол. – Совесть, что ты сделала с нашим омерзительным другом?
Гарольд угрожающе смотрит на Пола.
Этого хватает. Кауфман направляется к машине:
– Пойдём, Брет, оставим охотника наедине с добычей, пока тот не передумал.
* * *
Брет садится за руль. Пол – на сиденье справа. Они смотрят в сторону леса. Гарольд с мертвым оленёнком уже растворились во тьме.
Через минуту молчания Брет говорит:
– Нужно было остаться.
– Брось. Что с ним случится? Присел по-большому. Я бы сам на его месте не сдержался – парень съел все наши запасы.
– Ладно.
– Я слишком хорошо его знаю. Чем дольше он там высидит, тем меньше достанется нам. Мистер Маринвилл – ходячая сырная бомба, настоящая фабрика по производству воздушного…
– Ладно.
Но Пол входит в раж:
– Я тебе вот что скажу: машинный салон – не место для таких антисоциальных личностей. Помню нашу с ним поездку в Сент-Луис, к концу поездки я благоухал, как гигантский вьё булонь[14 - Вьё булонь – французский мягкий сыр, который приобрёл известность как самый вонючий сыр в мире.]. И это был не поверхностный запашок – Гарольд пропитал меня насквозь. Я стал вьё булонем. Чёртово стрельбище. Пускать воздух из попы – это сомнительное умение, но Маринвилл возвёл его в ранг искусства. До сих пор не могу понять – как человек вообще способен на такое? Это законно? А ещё я не могу понять, что так долго можно делать в ночном лесу. – Пауза. – Господи, его что, сожрали?
Со стороны леса раздается шуршание, хруст веток, и в свет фар выходит Гарольд.
Он весь в крови.
* * *
– Трогаем. – Маринвилл плюхается на заднее сиденье. – А мне надо переодеться.
Брет включает передачу. «Шевроле» набирает скорость.
– Всё нормально?
– Если ты про кровь, – раздается с заднего сиденья, – то это кровь оленёнка.
– Никакая это не кровь. – Пол подмигивает Брету и перечисляет: – Бурый Тони, Жидкий Джимми, Прыскучая Жозель. Называй, как хочешь, но будь наш Гарольд легче на пару десятков кило – взлетел бы на этом каштановом гейзере, как межконтинентальная баллистическая ракета. Напор был что надо, Гарольд? Не отвечай. Вижу. Я лично знавал одного парня, который подобным образом перемещался в пространстве. Джоули из собственного дерьма – экономичная штука, знаете ли. Мой взгляд в недалёкое будущее такой: люди забудут про автомобили.