Сбиватели

Брет говорит:

– Я имел в виду в целом.

– Нормально ли всё в целом? Дай-ка подумать. – Гарольд тоже перечисляет: – Я сбил зверя, помял бампер твоего джипа, мой дизайнерский костюм за десять тысяч баксов выглядит как фартук мясника, официант чуть не зарезал меня за то, что я возжелал глотнуть холодного пива…

– Всё нормально, – нетерпеливо перебивает Пол. – Я что хочу сказать? Аэрогидрокосмические системы развиваются с самого 1984 года не в том направлении…

– …чёртов дикий придурок, – заканчивает Гарольд.

Следующие полчаса проходят в научно-фекальных лекциях Пола Кауфмана и теориях возмездия Гарольда Маринвилла. Последующие полчаса – под мерное сопение Пола и Гарольда.

В 6:05 раздаётся трескучий, протяжный, жалобный, душераздирающий звук с заднего сиденья.

Салливан тянет носом.

– Точь-в-точь. – Он искренне удивлён. Прежде чем открыть окно, Брет даже делает контрольный вдох и утвердительно кивает: – Вьё булонь.

* * *

Начинает светать, когда час Брета за рулём подходит к концу. Он расталкивает Пола и меняется с ним местами. Брет откидывается на подголовник, но не засыпает, ему мешают воспоминания.

«Оленьи рога».

Официант.

Оленёнок весь в крови.

Ухмыляющийся Гарольд.

Сон отступает. Уходит как волна, обнажая самые ранние воспоминания вместо береговой линии.

Детство.

Старый олень.

Картофельное поле.

Угодье Дружбы.

Прилив. И сон накрывает Брета с головой. Брет засыпает, но остаётся среди воспоминаний.

Ему десять лет.

Он в ста метрах от Угодья Дружбы. На отцовской ферме.

* * *

Сны, которые переносят тебя в детство, идеальны. Лактация. Безмятежность. Эйфория. Защищённость. Если только эти сны не переносят тебя в самые страшные моменты детства. Безысходность. Каталепсия. Паника. Мышечная атония. Головной мозг пытается бороться, но выбраться из анабиозного капкана ему уже не под силу. Слишком подавлен. Спящему человеку остаётся лишь наблюдать ужас – ещё и ещё раз. Брет наблюдает.

5

Десятилетний Брет стоит в ста метрах от Угодья Дружбы. В руках у него нож.

Он набирает полную грудь воздуха: ароматы рододендрона, арбузная свежесть только что скошенной травы, медовый запах полевых цветов. Он прислушивается: отдалённый лай Бакса (так Брет прозвал свою собаку), жужжание пчёл, стрёкот цикад, рычание газонокосилки.

Звуки и запахи наполняют его.

Мальчик наклоняется и втыкает в землю столярный отцовский нож. Земля твёрдая, лезвие входит туго, как в плоть животного, – знакомое ощущение. Брет уже свежевал животных, помогая отцу в хозяйстве: обычная грязная работа, но есть в ней что-то притягательное, мужское. Возможно, именно поэтому он решил воткнуть нож в почву сейчас – освежить воспоминания. Наедине с самим собой человек не стыдится своих потаённых желаний; стыд – это рамки общества.

Рукоять, отполированная множеством прикосновений, блестит на солнце. Брет стоит на линии скоса: правой ногой на поле клевера, левой – на полёгшей траве. Эта линия разделяет два мира, у каждого из миров свои звуки и запахи. По левую сторону от Брета двухэтажный деревянный дом, где живут они с отцом, ухоженная лужайка, сам отец, медленно катящий вдоль дома газонокосилку, тявкающий вокруг него Говнюк (так Салливан-старший прозвал собаку Брета). Это всё знакомо. По правую сторону от Брета – другой мир. Правой ступнёй он приминает малую часть огромной жужжащей поляны и смотрит в её даль. За поляной – Угодье Дружбы. За Угодьем Дружбы – лес. За лесом – новое, неизведанные звуки и запахи. Туда Брет сегодня и направится.

Газонокосилка смолкает. Шуршание травы, топот ног. Брет оборачивается и видит, как его новые друзья – Гарольд и Пол – останавливаются перед Салливаном-старшим. Два восьмилетних мальчика. Гарольд одной рукой гладит Ублюдка (так друзья Брета прозвали собаку Брета), второй рукой – копну своих кудрявых волос, будто сравнивая, у кого волосяной покров гуще. Пол расспрашивает Генри Салливана, перекидывая тяжёлую плетёную корзину из одной руки в другую. Генри отвечает, указывает в сторону Брета, тот машет рукой, и друзья направляются к нему. Пол что-то кричит, но слова обрывает рык вновь заработавшей газонокосилки. Фонтан травы ударяет Баксу-Говнюку-Ублюдку в морду, и тот, взвизгнув, подпрыгивает, начинается новый раунд: животное гавкает, отступает, нарезает круги, скулит, падает и нападает. Салливан-старший ворчит.

Подбежав к Брету, Пол протягивает большую корзину, накрытую полотенцем:

– Здесь всё, что я обещал. И даже больше.

– Ты, как всегда, в порядке, Пол. – Брет принимает корзину, взвешивает в руке – она звенит металлом и пахнет хлебом. Он говорит: – Теперь можно идти. Другсы-сосунки отпросились у родителей? Вернёмся поздно.

– «В порядке»? – переспрашивает Гарольд. – «Другсы-сосунки»?

– Так говорят.

– А. – Гарольд кивает. Дети легко воспринимают новую информацию.

Пол отвечает на вопрос Брета:

– Нет проблем, хоть на всю ночь. Моих предков срубило. – Он гордо выпячивает грудь: – Я подмешал им снотворное тёти Эльзы в чай.

– Молодцом, – хлопает его по плечу Брет. – А ты, Гарольд?

– Чёрта с два на всю ночь! У меня нет снотворного. И сегодня «За пригоршню долларов»[15 - «За пригоршню долларов» – классический художественный фильм Серджо Леоне, первый «спагетти-вестерн» из «долларовой трилогии». Главную роль исполняет Клинт Иствуд.] полдесятого. Бродите сколько хотите, но без меня.

– До девяти успеем, – обещает Брет. Он выдёргивает столярный нож из земли, переступает линию скоса и быстрым шагом направляется через поле, приминая кедами клевер.

Гарольд и Пол бегут следом.

– Эй, Брет, ты даже не посмотрел, что в корзине.

Салливан глянул сначала на полотенце, скрывающее содержимое корзины, затем на Пола.

– Зачем? Я и так знаю.

– Врёшь! – кричит Гарольд. – Даже я не знаю!

– Гарольд прав. Хрен я ему покажу.

– Тебя никто и не просил показывать, – фыркает Гарольд. – Таких, как ты, ждёт эпизод войны.