Капитана Бутакова окружили офицеры. Узнав, что Корнилов попросил укрепить береговые батареи, все рвались в бой.
– Спокойно, господа! – потребовал Бутаков. – Нам самим надо будет прикрывать фортификационную линию. Вы все нужны мне на борту. Мичман Кречен возглавит береговую команду. Он машину отладил. Сможем пока продержаться без механика.
– Машина работает, как часы, – отрапортовал Александр. – Угля в бункерах хватит на сутки. Вода для котлов подготовлена. Все механизмы смазаны.
– Удачи вам, Кречен! – пожелали ему офицеры. Каждый подошёл и крепко пожал руку. – Вы, уж там, постарайтесь за всех, за нас.
– Что тебе, Карчук?
Перед капитаном Бутаковым стоял навытяжку боцман.
– Разрешите на берег, – попросил боцман.
– Нет! Кто вместо тебя управляться будет?
Боцман продолжал молча стоять. Уходить и не думал.
– Ты порядок навёл в крюйт-камере? – начинал злиться Бутаков.
– Так точно! Григорий Иванович. Ядрышко к ядрышку. Картуши подготовлены. Заряды рассчитаны, в кокоры уложены…. ради Христа, пустите на берег. Матросы все рвутся на бастионы. А как они без меня?
– Мичман Кречен командует.
– Григорий Иванович, Богом клянусь – не посрамлю! Ну что я здесь в тылу отсиживаться буду?
– Что? В каком тылу? – вспыхнул капитан Бутаков, но тут же остыл. – Подбери самых достойных. Понял? Самых достойных! – наставительно повторил он. – Причаститесь обязательно.
***
Подполковнику Тотлебену доложили, что на четвёртом бастионе большие разрушения. Он приказал Павлу отправляться туда. По дороге в городе взять из резерва роту шестого сапёрного батальона.
На четвёртом обрушилась часть фаса. Завалило два орудия. Принялись откапывать пушки и вновь возводить насыпь. Штуцерные пули назойливо жужжали вокруг Павла, как будто он попал на пасеку. Французские пушки приумолкли. Ядра и бомбы реже падали на бастион. Но вражеские стрелки зверствовали. Пытались закрыть амбразуры деревянными щитами, но пули пробивали доски. Щепки летели во все стороны. Калечили не хуже осколков.
Солдаты падали. Их тут же волокли с бастиона. За горжой раненых клали на носилки и уносили в город. Убитых укладывали под столбик, на котором стояла икона. Разорванных в клочья собирали в шинель и заворачивали, как в мешок.
Полковник Попов подоспел с двумя ротами солдат.
– Притихли? – спросил, кивнув в сторону французов. – Значит, сейчас на штурм рванут.
Павел увидел, как по тыльному склону к бастиону спешит поручик Жернов.
– Кречен! – кричал он, задыхаясь, – Кречен, подполковник приказывает вам с ротой срочно на третий бастион. Быстрее!
– Что там случилось? – на бегу расспрашивал Павел Жернова.
– Беда. Англичане, как озверели, – на ходу тараторил Жернов. – Семь орудий сбито. Почти все офицеры ранены или убиты. Амбразуры разрушены. Должны сейчас в атаку ринутся. В траншеях сильное движение.
Перейдя через пересыпь, рота стала быстро взбираться по крутой тропе. Приходилось сторониться. Навстречу рабочие несли раненых в носилках. Они шли нескончаемым потоком. Павел заглянул в одну. Увидел окровавленную кучу тряпья. Тут же отвернулся. Больше не смотрел. Носилки все шли и шли.
– Скорее! Скорее! – Встретил их Тотлебен. – Расчищайте амбразуры!
Впереди на возвышенности за Лабораторной балкой все было затянуто дымом. В этом дыму вспыхивали красные огоньки и вскоре на бастион прилетали ядра или бомбы. Ядра врезались в насыпь, поднимая фонтаны песка и камней, разрывая на части людей, попадавшихся на их пути. Бомбы лопались, разнося смертоносные осколки.
– Не дрейфь, пяхота! – кричали моряки, лихо управляясь с пушками. – Сейчас мы их заткнём!
Вдруг земля под ногами у Павла взбрыкнулась. Его подбросило, кувыркнуло. Он больно грохнулся грудью оземь. Сверху навалилось что-то тяжёлое, придавило намертво. Дыхание перекрыло. Не пошевелить ни рукой, ни ногой. Темнота в глазах. Ничего не слышно. Кто-то вцепился в правую руку и сдавил со всей силы, будто пытался отодрать мясо от кости. С дрогой стороны чья-то нога била Павлу в бок. Ребра трещали. Он пошевелил головой и едва мог вздохнуть. Правая рука онемела. Каблук бил и бил под ребра, не давая потерять сознание. Господи, – мысленно взмолился Павел, – дай же ему или мне умереть поскорее! И сразу же удары стихли. А дальше…. Павел смирился с мыслью, что это конец, и он ничего не сможет сделать. Сознание уплывало. Земля ещё подрагивала, но тяжесть, сдавившая его, как в тисках становилась все меньше. Он, как будто растворялся в земле….
Вдруг металлический лязг привёл его в чувство. Лопата вгрызлась прямо под его лицом. Ещё бы вершок – и срезала нос. Голова приподнялась вместе с землёй. Дохнуло свежестью. Павел судорожно глотнул воздух с каким-то странным визгом.
– Живой! – раздалось издалека, с того берега реки, откуда-то с неба…. – Живой!
***
Павел пришёл в себя окончательно, когда почувствовал, как ему в лицо плеснули холодной воды. Сильно болели ребра слева. Правая рука не слушалась. На зубах скрипел песок. Он машинально потянулся к кувшинчику, набрал в рот холодной воды, выплюнул горечь вместе с песком. Глаза резало. Он промыл их. Так-то лучше.
– Ваше благородие! Слышите?
Перед Павлом возникло расплывчатое лицо Самылина. Наконец взгляд сфокусировался. Появились звуки. Все ещё грохотали пушки.
– Что? – спросил Павел, как будто очнулся.
– С воскресеньем! – пошутил Самылин.
– Что было?
– Да, так. Бомба в пороховой погреб угодила.
– Желобов где?
– Унесли.
– Живой?
Самылин с сожалением покачал головой.
– Еле пальцы разжали. Он в вашу руку вцепился, как будто с собой уволочь хотел.
– Много народу убило?
– Кто же считал? Наверное, больше сотни. Иных так разорвало – пойди собери. Передняя стена вся в ров упала.
– А штурм начался?
– Пока не слышно. Да уже канонада смолкает. Наши им показали, как стрелять надо. Давайте, я лучше вас на квартиру отведу.
– А Тотлебен?
– Подполковник? – Самылин вытянул шею, поглядел по сторонам. – Да, где-то бегает. С ног его сбило взрывом, так, он тут же поднялся – и вновь командовать сапёрами.