Запрет совпадения. Телевизионно-фантастическая книжка

– Ни хрена себе! – Лёха был потрясён. Изображение было чёрно-белым. Оно мерцало и иногда подёргивалось. Экран пересекали хаотически двигающиеся полосы. Было полное ощущение, что плёнку отсняли лет двадцать назад, потом лет десять крутили каждый день, а потом она ещё столько же пылилась на архивных полках.

– Талантливо! А на фига?

– Кто платит женщину, тот её и танцует! – с грузинским акцентом сказал Пичугин.

– Соколов будет счастлив – Лена улыбнулась.

– Соколов – это кто?

– Заказчик. Ладно, Лёш, ты иди, мне ещё закадровый текст писать. Я тебе позвоню!

– Я надеюсь, в дверь?

– Как получится!

– Лен, если будешь опять звонить в дверь, то лучше вечером – попросил Лёха.

– Иди уже, остряк! – Лена взяла в руки микрофон.

* * *

На экране плазменной панели сменялись смонтированные и обработанные планы открытия «Горьковской».

– Молодцы! – Соколов выключил телевизор, и повернулся к Сергеевой – То, что нужно! А чья идея снять из кабины?

– Моя! – Лена гордо улыбнулась.

– Ты соображаешь, что делаешь? – неожиданно заорал Соколов – Это же контакт! Они же могли начать разговаривать!

– Они разговаривали… – тихо проговорила Лена.

– Что-о-о?!

– Они разговаривали – голос Сергеевой дрожал – но я контролировала ситуацию.

– Что ты контролировала? Как? А если бы…

– Дёрнула бы стоп-кран! Я рядом специально встала.

– Детский сад!

– Но ведь материал…

– Да плевать мне на материал! Ну и о чём они говорили?

Лена передала разговор Никитина и машиниста Михалыча.

– Странно, значит, нам повезло… – задумчиво произнёс Соколов.

– Ну, и слава богу – Лена облегчённо вздохнула.

– Нам повезло, а не тебе. Ты отстранена от выездов!

– Владимир Михайлович…

– На месяц! Всё, ты свободна!

2 июля 2009 года

Общий план.

Концертный зал старого ДК. Камера поднимается из-за спин слушателей. На сцене известный бард. «Изгиб гитары жёлтой ты обнимешь смело».

Средний.

Бард продолжает петь: «Струна осколком эха пронзит слепую высь».

Крупные планы слушателей.

В зале одни мужчины. Их лица суровы и некрасивы. «Качнётся купол неба, большой и звёздно-снежный».

Крупный, с отъездом до общего.

Камера отъезжает и становится видно, что люди одеты в одинаковую одежду с номерами на груди – концерт происходит в тюрьме. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Лёха открыл глаза. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» – повторил радио-будильник. Никитин с головой укрылся одеялом, но в этот момент, перекрикивая барда, раздался мерзкий звук зуммера, срабатывающего через три минуты после радио. Он резко вскочил и выключил ненавистное устройство.

– К чему этот сон? – спросил себя Лёха, делая ударение на слове «этот», и отправился в ванную.

После вчерашнего похода в магазин холодильник был полон, и умывшись, впервые за последних несколько дней Никитин плотно позавтракал. Потом он закурил и набрал номер координатора.

– Танюш, привет! Это Никитин. Посмотри, что у меня завтра стоит.

– Музыкалка – через минуту ответила Полякова – в первой студии. С семнадцати тридцати.

– Что за музыкалка?

– Какая-то бардовская тусовка – как здорово, что все мы здесь…

– Понял – оборвал её Лёха – Я так почему-то и подумал!

Сон в очередной раз не подвёл. Можно было бы и не звонить. Он оделся и вышел на улицу. Рядом с «Москвичом» уже стоял Альбинос.

– А где мать? – вместо приветствия спросил Лёха.

– Сейчас спускается – ответил Сашка – ты давай, заводи.

– Куда ехать-то?