Плач цветка или хроники предпенсионного возраста

«А ведь моя служба, да и жизнь могла бы тогда и закончиться … А как начальство потом на Иванова наезжало … Оказывается, Андреича из оперов перевели как раз из-за того, что часто оружие применял на поражение. Правда каждый эпизод был вполне обоснован – Иванов, как юрист, очень грамотный, если бы адвокатом был, то цены б ему у местного криминала не было, на «Крузаке» бы ездил, или на «Порш-Кайене», а не трясся на нашем служебном уазике. Но он не из таких. А вот от собственной безопасности отбиться – это его тема. Но всё равно с оперативной работы его убрали. В следователи. А свой наградной парабеллум он на каждый такой выезд берёт, оказывается подобный случай уже в его практике был, и после он этот приём со вторым пистолетом натренировал до, как он говорит, «более-менее приемлемого уровня». Обещал научить, но из макарова, да ещё с его – Дмитриева – уровня стрелковой подготовки это пока не получалось. «Главное», – объяснял Иванов, – «Это первым выстрелом выбить оружие из рук преступника, а поскольку оно в таких случаях находится у виска жертвы, то есть боковой, самой большой проекцией к тебе, то ты имеешь идеальную мишень, а дальше дело техники и твоей тренированности. Что до техники, то лучше парабеллума для такой задачи я ничего не знаю – идеальная эргономика, мягкий спуск и высокая точность стрельбы, "что ещё нужно, чтобы встретить старость". А тренированность – это вообще просто. Чтобы хорошо стрелять, нужно просто много стрелять.

А после того, как ты выбьешь оружие из рук злодея, то дальше, как тебе твоя совесть подскажет. Можно, конечно, в гуманизм поиграть, про закон покричать и в живых злодея оставить, а потом ждать, когда он ещё кого убьёт или так же в заложники захватит, а я их всех, кто черту перешёл и чью-то жизнь забрал, за людей не считаю. Это враги. А я врагов в плен не беру».

Глава 6

Через полтора часа, команда архивокопателей вернулась с объекта усталая, но довольная. Открыв дверь на пороге кабинета начальника, вернувшиеся замерли. За столом напротив Иванова в кабинете сидел незнакомец, вид которого однозначно ассоциировался с понятием «джентльмен». У Дмитриева возникла другая ассоциация – «пижон», и он сжал кулаки. Ладно бы только на незнакомце ладно сидел шитый на заказ элегантный костюм, и шитый явно не в местном ателье, а где-то типа возле Эйфелевой башни – может халтурка подвернулась, и решил гражданин приодеться. И то, что трость у него старинная, красивой работы, тоже ладно. Может ноги больные. А вот золотое пенсне – это уже слишком. «Очки ему, видите ли, носить в падлу, как говорят наши клиенты, – подумал Дмитриев, – Пижон, короче, и всё тут».

– А вот наши лучшие сотрудники, о которых я вам говорил. Познакомьтесь, Олег Николаевич Сёмушкин и Дмитриев Владимир. Что с тобой Володя?

Незнакомец повернулся к вошедшим, и Дмитриев увидел на левой стороне шитого возле парижской башни пиджака золотую звезду Героя Советского Союза и внушительную орденскую колодку. «Вот тебе и пижон …»

– Полковник ФСБ Сорокин Виктор Владимирович, – представился джентльмен, – Прибыл по поручению руководства для оказания помощи. Ваши жертвы проходили по нашей разработке – наркотики, оружие – и для вас есть интересный материал.

– Вот так-то, Дмитриев. Никакого, значит, неудобства, солидные люди говоришь? – Иванов пристально посмотрел на Дмитриева, затем кивнул Сёмушкину:

– Что у вас, Олег Николаевич?

Сёмушкин, чуть было не выронивший папку с документами после слов «наши лучшие сотрудники», нервно прокашлялся и начал докладывать о том, что нашлось-таки дело аж от 1987 года, где очень много непонятного и которое непосредственно связано с гражданами Жарковым и Кувалдиным. Это было дело о дорожно-транспортном происшествии, иначе говоря – ДТП, в котором погибли два человека: Горелова Екатерина Викторовна и её трёхлетняя дочь Аня. Их сбил на пешеходном переходе летевший на большой скорости и к тому же на красный свет автомобиль ВАЗ-2106. Водитель не остановился и, не сбавляя скорости, уехал с места происшествия. Потерпевшие скончались до приезда «Скорой помощи». Свидетелем был муж погибшей Валерий Горелов, который шёл позади с тяжёлой сумкой и, по его словам, не успел ничего сделать. Но он запомнил номер машины и то, что в салоне было двое мужчин. Хозяином автомобиля оказался гражданин Жарков, сын директора одного из местных оборонных заводов. Он заявил следователю, что отдал в этот день машину по доверенности своему другу, Кувалдину, для поездки к матери в деревню. Кувалдин же в свою очередь заявил, что у него машину в тот день угнали, он нашёл её вечером в квартале от дома побитую и с пустым баком. Вскоре обнаружилась куча свидетелей, видевших друзей во время происшествия вдали от него и без машины. Наконец муж погибшей заявляет, что от волнения всё перепутал и не помнит номера машины. Дело рассыпалось.

– А я по своим не совсем официальным каналам выяснил ещё более интересные вещи, – подключился к докладу Дмитриев, – Буквально через неделю после закрытия дела гражданин Горелов оставляет свою неинтересную и низкооплачиваемую работу и устраивается на оборонный завод, где директорствует папаша Жаркова. А туда можно было попасть только по очень большому блату. И в дальнейшем судьбы Горелова и двух друзей тесно переплетаются. В 90-х, когда завод закрыли, начинается полукриминальная, а часто и вовсе криминальная деятельность этих авторитетных людей: Жары и Молотка. Рядом с ними постоянно находится и наш вдовец. Странный такой коллектив. Но несколько лет назад, гражданин Горелов исчезает. Никаких следов. Возможно, он был убит, но есть и другая версия. Мы думаем, что-то случилось, и он решил отомстить убийцам своей семьи, или просто долго вынашивал план мести. Типа графа Монте-Кристо.

– Отлично! Теперь позвольте продолжить мне. Вы правы, никакого убийства не было. Гражданин Горелов стал Фёдоровым Петром Николаевичем и переселился в соседнюю область в коттеджный посёлок «Сосновый бор» – раздался приятный баритон полковника ФСБ, – чем он там занимался и для чего пришлось сменить фамилию и даже немного изменить внешность, я вам, к сожалению, сказать не могу, но, заверяю вас, что это не было разведением фиалок. Его коттедж с огромным подвалом, приобретённый на деньги господина Жаркова, служил складом и перевалочной базой для очень и очень опасных, незаконных предметов. Вчера он сгорел дотла, останки Фёдорова-Горелова – может зря он фамилию обидел, изменив ей, – опознали по зубам. Что для вас представляет интерес, это то, что в доме в одном из сейфов обнаружена небольшая коллекция холодного оружия, причём эта коллекция была вполне рабочей, поскольку эксперты утверждают – сабли и шашки без дела не стояли, клинки отточены, рукояти отполированы недавним пользованием, пальчики на всех одни – Горелова – будем пользоваться его настоящей фамилией, уважим покойника. Кстати, умер он не от огня – точку в его непростой судьбе поставила пуля в голове, выпущенная из пистолета Макарова с близкого расстояния. Самоубийство не исключено.

Разработкой этого дела, фигуранты которого уже по странному стечению обстоятельств уже мертвы, мы занимались несколько лет, и вскоре все бы они были бы арестованы и осуждены на очень приличные срока, но жизнь решила их наказать более жестоко, как видите.

Полковник встал, опершись на трость,

– Коллеги, необходимые вам материалы по делу уже переданы в ваше ведомство, рад был знакомству с вами. Уверен, что и без нашей помощи вы бы раскрыли дело. Честно говоря, я даже не ожидал, что вы так быстро выйдете на Горелова, и не станете бегать по кругу, отрабатывая прочие версии. Месть, вы были правы, Михаил Андреевич, старая месть, вынашиваемая годами. Ведь кто-то сказал, что месть – это блюдо, которое лучше подавать холодным. Если вы не против, я бы поспособствовал вашему переходу в нашу структуру, ведь у вас довольно сложные отношения с руководством, и поработать до пенсии в нашем аналитическом отделе – это хороший выход. Подумайте над таким предложением, для меня было бы честью работать с вами.

Эти слова у полковника прозвучали не дешёвой шаблонной фразой, а с каким-то особым достоинством, видно было, что слово «честь» для него имеет своё настоящее, исконное значение. Все встали, пожали друг другу руки. Ладонь полковника была сухая и крепкая.

– Ребята, перекурите пока, мы тут немного не договорили, – Иванов пододвинул стул, – Виктор Владимирович, ваше предложение обсудить хочу поподробнее, если вы не против.

Сёмушкин с Дмитриевым понимающе кивнули и вышли

– Чёрт! Уйдёт от нас Андреич, как пить даст уйдёт.

– Сто пудов уйдёт, и «Вася не чешись». Достало его начальство.

– Жалко, толковый мужик.

– Сам ты мужик. Михаил Андреевич – Человек. Настоящий. Теперь таких не делают.

Глава 7

Иванов задумчиво посмотрел, как закрылась дверь, и устало спросил:

– У меня есть другой выход?

– Ваш вопрос содержит и ответ.

– Мы говорим об одном и том же?

– Если нет, то я в вас разочаруюсь. Когда вы поняли?

– Не сразу. В середине нашей встречи до прихода ребят был у меня телефонный звонок. Помните, наш эксперт был в телестудии, общался с Шустерманом и взял на анализ лёд из термоса. Телезвезда призналась, что ей, то есть ему, Шустерману, был звонок после утренних убийств и переданы мои слова о «Майнридах хреновых и безголовых всадниках», а также кое- какие подробности, не подлежащие огласке. Голос в телефоне был мужской. Кому-то нужна была истерия в СМИ, чтобы мы спешили и делали ошибки. Кстати, появление голов было отличным ходом. Вечером нашу группу расформировали бы, а в другом составе преступление вряд ли бы было раскрыто. Нашли бы каких-нибудь отморозков, прессанули в КПЗ и те признались бы в убийстве не только Жаркова с Кувалдиным, но и Кеннеди со Сталиным. Выдумали бы какую-нибудь сатанинскую секту, с ритуальной рубкой голов и дело в шляпе, а осужденные в «Чёрном лебеде». Тут всё дело в факторе времени, и мы должны были натолкнуться на версию мести и ухватиться за неё, что и получилось. Но тут вдруг появляетесь вы, и наша свежая, сырая версия мгновенно обрастает железными фактами. Другой бы на моём месте обрадовался. А что вы хотите? Дело раскрыто и даже судить никого не надо, убийца сам наказал себя, тронувшись разумом от содеянного. Да только я не оптимист и даже не пессимист. Хуже всего – я реалист. Жизнь научила меня не верить в чудеса. Их не бывает, по крайней мере полезных. И тут приходите вы, а я уже знаю, что мой эксперт дал железную гарантию, что вода – та самая, из которой лёд в термосе – не могла быть местной ни в коем случае. Закрытый секретный город, в десяти километрах от нас, о котором знает сейчас последний австралийский абориген, так долго ковал ядерный щит нашей родины, что каждая песчинка и капля воды в радиусе ста километров вокруг несёт в себе знак ГОСТа этого оборонного предприятия. Ста километров, я уточнял. Ну, добавим ещё полсотни для верности. А когда вы назвали место обитания предполагаемого преступника, расположенного в трёхстах, если не больше, километрах от нас, то меня начали терзать еще более смутные сомнения. Термосок то куплен у нас в ЦУМе на третьем этаже, и совсем недавно – ребята постарались, разузнали. Зачем лёд везти за тридевять земель в другом термосе и потом перекладывать в этот? Только для того, чтобы экспертиза показала, откуда он. Ещё один факт, ведущий к убийце. Не расследование, а песня. Особенно, если не обращать внимание на термос, купленный в нашем городе, поскольку он выпущен малой пробной серией и в соседние области в продажу не поступал. А там в продаже есть другие, не хуже. Это никакой не дефицит. Зачем такие сложности с упаковкой нашего груза? И вообще, как сказал мне криминалист по мобильнику, лёд там вообще не нужен, в комплекте идут специальные химические аккумуляторы холода. Перемудрили вы, товарищ полковник. И всё это для того, чтобы направить следствие по ложному пути, который привёл бы к Горелову, а тот уже «почил в бозе». Вопрос один. Зачем это вам, или вашей организации?

Полковник, с интересом слушавший Иванова, поднял руки и беззвучно хлопнул в ладоши:

– Браво! Я и не думал, что так сильно недооценил вас и вашу команду. Мне тоже казалось, что с фактами перебор, но в последнее время в вашем ведомстве такой дефицит в думающих, да и просто добросовестных людях, что … Но согласитесь, выхода у вас нет. Факты предложенной версии железобетонны и, что самое главное, удобны. Удобны для всех сторон, и для нашей конторы в том числе. Ваша версия о причастности третьей силы, напротив, будет настолько неудобна для всех, насколько косвенны все её факты. Вас даже никто слушать не станет.

Сорокин внимательно посмотрел в глаза следователю и продолжил:

– Знаете, мы знакомы около часа, но вы мне нравитесь. В чём-то мы даже похожи.

Сейчас я расскажу вам своё изложение событий, как мне кажется, наиболее достоверное, и уж вы сами решите, что с ним делать. Вы правы –это была месть. Моя Месть.

Полковник на мгновение замолчал и маска учтивой вежливости, бывшая на его лице до сего времени, исчезла. Это было мгновение, но Иванову стало не по себе. Он повидал на своём веку немало убийц и маньяков, но впервые оказался перед самим олицетворением смерти, холодной, безжалостной, которую нельзя ни купить, ни уговорить, и от которой не убежать и не скрыться …

– Что с вами, Михаил Андреевич? Всё нормально? Тогда я продолжу. Это была моя женщина и моя дочь. Не будем говорить о моральной стороне дела, я был в то время за речкой, когда родилась Анечка, и Катюша мне долго не признавалась, что они уже тогда с мужем не жили как муж и жена, собирались разводиться, не сладко ей пришлось. Когда этот ужас случился, я был на задании, очень тяжёлом, грязном задании. Есть такая работа, которую нужно кому-то делать, как бы противно не было. Я сделал её, потерял многих товарищей, сам был ранен, с тех пор хожу с этим, – он показал на трость, – Нога уже давно в норме, но иногда полезно иметь такие кажущиеся недостатки. После ранения был признан негодным к строевой службе и переведён по моей просьбе в родной город, в областное управление ФСБ. Естественно, версия о гибели моих девочек сразу показалась мне липой. Понемногу собирая доказательства, я узнал, что виновников не двое, а трое. Так совпало, что Жарков с Кувалдиным попали в разработку по делу о контрабанде наркотиков и оружия и их начали активно «слушать». Попутно и их окружение. Так я узнал в одной пьяной беседе, что Горелов знал о том, что не он отец Анечки, и возненавидел их с Катей. Их смерть не была совсем случайной. В тот момент, когда пьяный водитель нёсся на красный свет, у мужа было достаточно времени вытащить мать с ребёнком из-под колёс, но он не сделал этого. И, по его словам, не жалел никогда об этом. Поэтому его так легко было уговорить отказаться от показаний. Хотя он и тут не прогадал, подружился с теми двумя. Кстати, я так и не выяснил, кто тогда был за рулём, оба были пьяными и толком сами ничего не помнят, даже перед смертью не признались. Но и того, что они натворили остального за свою жизнь, для моего приговора было достаточно. Вот такие дела, Иванов. Решай сам. Одного мне не понять. Почему, когда я одному и не самому плохому человеку, вина которого была только в том, что он свою родину защищал, голову отрезал, чтобы племенную вражду разжечь и Хекматияра с Ахмат-шахом лбами друг с другом столкнуть, мне звезду Героя дали, а за этих подонков меня хороший человек и прекрасный следователь может попытаться под суд отдать.