Тоже Sapiens

За стеклом оранжереи ко входу стала двигаться лёгкая клетка, куда поместились бы четверо.

– Недолго, ребят, – попросила ветеринар. – Мне ещё надо кучу всего настроить. С этими инопланетными видами… ёбнуться можно. А ещё вы меня дёргаете.

Клетка приехала к дверям. Те раскрылись, и мы вошли.

– А ты капитана попроси огласить запрет на общение с тобой, – посоветовал я.

– Идея, – искренне сказала ветеринар. – И правда, а то уже…

Когда дверь закрылась за нами, клетка стала двигаться, медленно, медленнее, чем я хожу, вглубь секции.

– Навигатор, ты как? Будешь мне помогать с экспериментами? Ну, как с курсом разберёшься…

– Да, конечно, – растерянно ответил я.

Меня отвлёк запах.

За несколько дней в медотсеке я отвык от запаха этой планеты. Да и на морозе он был совсем слабым, мало отличался от привычных. А здесь, в плюсовых температурах… здесь он был силён.

Он был инопланетным и потому… даже не чужим… никаким. Словно манекен вместо модницы, словно плюшевая игрушка вместо животного. Словно… болванка. Он заполнял место обычных запахов, не вызывая никаких откликов. Мозг просто не умел его оценивать: ни приятный, ни отталкивающий… никакой. Просто есть такой – и всё. Как если бы в нос засунули и надули воздушный шарик… Хорошо отмытый, стерильно чистый, а оттого абсолютно нейтральный.

Это было интересное ощущение… Именно ощущение. Инопланетные запахи, за редкими исключениями, даже не воспринимались как запахи, они походили больше на что-то тактильное. Была надежда, что на этой планете будет иначе, уж очень схожи внешне местная флора и фауна с нашими… Намного более схожи, чем мыслящие облака Заповедника или Самопожирающий океан Глади… Но нет. Тут запахи тоже были никакими. Инопланетная органика чужда.

Мы описывали овал по оранжерее. Смотрели по сторонам, видели… видели опостылевший за несколько месяцев местный пейзаж, только кадрированный стенками секции, лишённый снега и без моря. Видели местных животных, но вот приматов…

– А где эти-то? – сказал наконец матрос-три.

– Они наверху, – с какой-то важной деловитостью, злым удовольствием сказала ветеринар и кивком показала сторону.

Я поднял глаза и увидел…

Только сейчас я заметил размеренный гул, которого тут не должно было быть. Это под самым потолком завис промышленный дрон, к которому крепилась сеть. Буквально сетка, в которую были завёрнуты трое приматов со своими симбионтами.

Там было тесно, очень тесно. Они перемешались, словно слипшиеся в один комок иноземной плоти шесть тел. Симбионты были такими же, какими я их видел и до того, а вот приматы… Они скинули свои верхние шкуры, самые тёплые, меховые, и постелили снизу, чтобы верёвки сети не так сильно резали, видимо… Хотя кожа у них намного грубее нашей. Намного…

– А как они?.. – матрос-три, заворожённо смотрящий вверх, не договорил.

– Прямо вниз. Автоуборщик вытирает.

– Что? А, нет… Это тоже, но… жрут они как?

– Малым дроном пищу доставляю. Да это ненадолго. Это… психологическая ломка. Пусть испугаются. По сути, пришли… До религии они не доросли ещё… Пусть будут всемогущие духи, повесили их в воздухе. Дают пищу в воздухе… Пусть осознают.

– Валяются у меня в палате двое таких… всемогущих, – зло сказал матрос-три.

А мне стало интересно:

– Думаешь, сработает? – спросил я. – Инопланетная-то психология.

– Должно, – ответила ветеринар. С сомнением. – Они… они очень похожи на нас. Очень. Биохимия другая, но что из неё собрано… Они во многом как наши высшие приматы. Я почитала рекомендации по дрессуре… Должно подействовать.

– Я бы только разозлился… – сказал матрос-три. В его голосе даже какой-то злости особой к ним не было. Сожаления тем более, в конце концов, он и матроса-один, и младшего инженера видел почти всё время. Но и злобы не было. – …хотел бы на хер нас всех тут порвать, – закончил он.

Я с ним согласился. Я смотрел в эту жуткую мешанину живых, и без того чужеродных тел, лап и голов… Их мимика была нам непонятна. Огромные глаза, наверняка занимающие место, где мог бы быть мозг, практически лишённые век. Большие рты с несуразно яркими, причём неживого какого-то цвета губами, эти носы здоровенные, как клювы птиц, только мягкие, и, видимо, даже используемые для невербального общения… Всё это было самым чуждым и непонятным в приземистых, широких, но всё же прямоходящих тварях. Их мимика нам была непонятна интуитивно.А уж с такого расстояния… в таком ракурсе. Но я чувствовал их ненависть. Скорее всего, придумывал, тем более насмотревшись на искалеченных ими… Но даже понимая это, я не мог избавиться от ощущения этой ненависти… Злобы. Ярости. Пока ещё заключённой в висящей под потолком тугой сетке.

– Гроздья гнева, – вдруг сказал я всплывшее откуда-то сочетание слов.

Ветеринар и матрос-три посмотрели на сетку внимательнее. Кажется, они были согласны.

5

Мы собрались к шести по корабельному времени. Только офицеры, начальники служб и персонал прямого подчинения – всего одиннадцать. Ещё был особняком двенадцатый, сокоординатор-два, непривычно молчаливый и мрачный. То ли из протеста, то ли по какой-то вдруг проявившейся небрежности одет он был в повседневное, и потому в сравнении с собой же, носящим строгие деловые костюмы на все более-менее официальные совещания, смотрелся странно. А уж окружённый затянутым в мундиры экипажем – и вовсе выглядел как распоследний маргинал.

Я пришёл в совещательный зал одним из первых, до меня успели только старший и первый помощники, интеллектуальщица и капитан… И то, капитан меня опередила потому, что она же и попросила зайти чуть позже неё. Все приходящие вежливо справлялись сначала о моём самочувствии, потом о сокоординаторе-один и ребятах из соседнего модуля.

Постепенно становилось всё теснее и шумнее, причём первое каким-то странным образом ощущалось следствием второго. Говорили все друг с другом вразнобой, сначала вполголоса, потом всё громче и громче. Молчали только капитан, первый помощник и сокоординатор-два. И я на другом краю стола. Капитан до того сказала мне, что немного боится: ей придётся признать серьёзные ошибки, и теперь я хотел как-то помочь, поддержать чем-нибудь, но не знал, как. Всё, что нам оставалось – посматривать друг на друга и улыбаться.

Через время собравшиеся стали мельком поглядывать на часы, а потом и ассистент проговорил в общий динамик:

– Внимание всем присутствующим! Согласно общего расписания, собрание двадцать шесть дробь три начинается. Я веду аудиовизуальный протокол.

Все разом притихли, приосанились в разной степени и повернули головы в сторону капитана. Даже неоконченные разговоры прервали. В этот раз всем было реально интересно, о чём она будет говорить, тему собрания не знал, наверное, даже старший помощник. Хотя явно знал первый.

Капитан помолчала немного, не нерешительно, но явно не зная, с чего начать. А ещё она словно ждала какой-то внешней отмашки. Я посмотрел ей прямо в глаза и прикрыл веки, как бы одобряя заранее выступление. Она отвела взгляд и начала:

– Экипаж. Со… – помедлила и договорила: – …координатор. Мы… мы улетаем. Вылет завтра, ровно в это же время. Далее сутки на орбите для корректировки проложенного курса – и мы летим… Домой.

Все загудели довольные, но напряжение полностью не ушло. Присутствующие понимали, что будет ещё как минимум один вопрос для обсуждения, и вряд ли такой же приятный, как эта новость.

Капитан дождалась, когда голоса утихнут, и продолжила:

– Сразу после завершения собрания инженерная служба начнёт предполётную подготовку. Но есть одно обстоятельство.

Усилившееся внимание стало чуть ли не физически ощущаться. Капитан вдохнула, прикрыв глаза, словно хотела впитать с воздухом силы, и продолжила:

– Как вы знаете, большую оранжерею в буксируемом надмодуле мы отвели под воссоздание экосистемы новооткрытой планеты. Это слишком редкие и важные образцы, чтобы ограничиваться малой оранжереей в тяговом корабле. Мы привезём из нашей спонтанной экспедиции бесценные образцы… Даже более важные, чем были привезены в своё время с Сестринской… Но у этой миссии есть и обратная сторона. Нам может не хватить питания на весь экипаж.

Возмущённо никто не загудел, но недовольство очень явно отразилось на лицах.

– Капитан, – вдруг позвал сокоординатор-два. – Пару слов буквально вставлю?

– Конечно, – разрешила она. Мне показалось, что хотела и назвать его должность, но в последний момент остановилась.

– Спасибо… Я вот что добавлю. – Он зачем-то встал и только потом начал говорить. – Коллеги. Вот то, что мы сделали… Давайте сразу… Это неоценимо. И нам отсюда вот…– он обвёл помещение пальцем, – из корабля этого пока не осознать. Моя компания, ваш наниматель… Мы несколько раз брали отраслевые премии. Очень престижные иногда. И… я ещё когда только начинал, общался с одним из руководителей… неформально. Так вот, я её спросил: «А как это? Когда ты получаешь такую премию – это на что похоже?». И она ответила. Не поверите, она говорит: «Ты знаешь… а очень спокойно. Это рутина. Когда ты много лет работаешь, чтобы вывести своё подразделение в лидеры, когда вы весь предыдущий год выкладываетесь, награда – она, конечно, приятна, но… она как-то вот сама собой уже разумеется. А для других это… ух! Награда!». Это я к чему, друзья… Вот… мы тут несколько месяцев работали. Мы… привыкли к этой планете, к этой фауне. – Он сделал паузу, явно что-то взвешивая. – Мы даже к потерям… Не привыкли, но приняли их. И поэтому эти вот образцы… Приматы, ветвистенькие, снежники, зверорыбы… Они нам кажутся что-то типа: «А, фигня. Лучше б домой полетели». Но на самом деле мы открыли кислородный мир. Это плюс одна колония. Причём комфортная, – тут некоторые усмехнулись. – Зря вы… Это здесь, у полюса, холода. У нас у полюсов тоже условия так себе, давайте честно. Но чем ближе к экватору… Слушайте, тут все или офицеры или руководители. Все всё знают, все всё понимают. Там условия очень комфортные. Но это не важно. Мы нашли тут жизнь. Сколько сейчас планет с жизнью открыто? – он показал руки. – По пальцам можно пересчитать. И эти экипажи, вот все, кто их открыл – они все известны. Буквально все. А никто из них… Никто! Не видел… настолько похожую на нашу и понятную нам жизнь. Никто. А мы – нашли. Нашли и привезли… привезём. Вы понимаете? Мы… мы тут никто, даже капитан, даже я вот сейчас стою, говорю – и то я даже до конца не осознаю, насколько это важное открытие. Да, они тупые, уродливые, страшные, мерзкие, жестокие твари, агрессивные ублюдки, но… Это жизнь, полностью нам понятная. Это… это открытие! Это перевернёт всё. Вообще всё. Космобиология – до свидания. Можно на пару лет закрывать отделения в вузах: эта наука уже устарела. То, что мы везём домой – это революция. А сколько… ветеринар вот не даст соврать – они же регенерируют с невероятной скоростью. Вы… вы понимаете, что это? Что это даст нашей медицине? И это… это только что я, идиот без специального образования, понимаю. Даже я. А что там у нас дома из этого сделают, – сокоординатор-два развел руками. – Ну, я даже не представлю… Поэтому… друзья, давайте так: мы все тут взрослые, все руководители… Но всё же, давайте вот здесь в этом вопросе поставим точку и примем всё как неоспоримую данность. То, что наша миссия важна, важна так, что мы сейчас просто осознать не в состоянии – это давайте будет аксиомой. Это база. И она не обсуждается. Мы улетаем менять историю. Значение нашей экспедиции оценят лет через сто наши потомки в полной мере. А мы ради такого дела пожертвуем немного большой оранжереей и посидим на диетке, да? И будем думать о бонусах, которые компания заплатит за открытие кислородного мира, да?

Он наконец замолчал. Все вокруг тоже сидели тихо. И если у кого-то и был скепсис по поводу слов сокоординатора-два, его старательно прятали, настолько он неуместен был теперь.

Сокоординатор-два обвёл всех взглядом и закончил: