Тоже Sapiens

– Идёте куда-то? – спросил матрос-один.

– Да, в оранжерею… Хотим посмотреть на ублюдков.

– Я б тоже… посмотрел, – мрачно ответил покалеченный мужчина. – Тогда знаешь… закапай мне глаза. И дай бутерброд.

Я дождался, когда матрос-три поможет первому со всем, и мы вдвоём прошли через пустующие, тихие и тёмные модули к проходу. В переходах было тоже темно и пусто, очень пусто. Здесь, в буксируемой части, рассчитанной на сотни отдыхающих, было слишком, пугающе стерильно. Нехватка жизни, снующей, работающей или отдыхающей – неважно, ощущалась особенно остро. Помещения, которые должны были быть полны народу, но сейчас пустующие, казались признаком чего-то ужасного, трагичного. Необитаемость воспринималась как неправильность, причём жуткая, ужасающая. Я даже поёжился слегка.

Спасало немного, как ни странно, что света было мало. Если бы эти залы и переходы были ещё и хорошо освещены, неправильность ощущалась бы острее.

Эта мысль получила развитие, когда мы свернули в очередной проход и увидели-таки на другом конце оранжерею. Переделанная и полная теперь настоящих чудовищ с чужой планеты, она была буквально залита светом. В ней даже отсюда чувствовалась жизнь, но нехорошая, опасная. Агрессивная.

– Свет в конце туннеля, – сказал тихо матрос-три.

– Не боишься их, точно?

Он только беспечно и одновременно успокаивающе махнул рукой. Но всё же я заметил, что идём мы по последнему коридору чуть медленнее.

Мы вошли в слепяще-светлый опоясывающий шлюз без проблем и оказались как раз напротив основной секции, условно названной «приполярной».

Вообще, круизный надмодуль, который мы буксировали, по своим габаритам должен был иметь оранжерею только четвёртого класса. И то лишь потому, что он был пассажирским, потенциально – продлённого полёта. Но здесь оранжерея была максимального, пятого класса. И выращивали тут, в норме, не столько сельскохозяйственные виды, сколько декоративные. А мы переделали её под транспортировку инопланетной флоры и фауны, причём специально разделили на четыре неравные секции: приполярную, две центральные, западную и восточную – флора-фауна на материке отличалась даже в зависимости от долготы – и экваториальную. Для разнообразия.

Приполярная секция была самой маленькой: её задачей было только дать питание трём высшим приматам с их симбионтами. Но именно она была нам интересна. И наиболее понятна… привычна даже в какой-то степени…

– Ассистент! – сказал я, чуть подняв голову, хоть это и было лишним. – Мы можем войти в оранжерею?

Ответ я знал, но всё же спросил.

– Сожалею, – ответил из динамиков сгенерированный женский голос. Немного похожий на голос ветеринара, кстати. – Только с разрешения зоолог-мастера.

– Он тебе всех по полным должностям называет? – спросил матрос-три.

Я не ответил, продолжил говорить с ассистентом:

– А она далеко? Можешь её позвать?

– Нет, она рядом. Уже вызвал.

Я даже поморщился. Очень глупо звучала мужская грамматика женским голосом.

– А вот, – матрос-три осторожно указал пальцем вглубь секции. – Не примат, но…

Я тоже увидел: в углу стояло ходячее дерево. Ветвистенький, как его называли некоторые. И его цвет, и изгибы тела, плавно, даже по-своему эстетично переходящего из горизонтального в вертикальное, и конечности, с почти привычными для нас пропорциями, были не так отвратительны. У нас и не такие ублюдки водятся в природе. Но вот эти ветви… длиннющие, расходящиеся в стороны… Что-то похожее было и у нас, но… нет. Этот урод был слишком чуждым.

– Тварь, – мрачно и презрительно сказал матрос-три, глядя на него.

Я вспомнил, что он видел, как такой же… а может, и этот самый, прикончил фельдшера.

– Это он фельдшера?

– Не знаю, я и наших-то животных не различаю между собой. А тут… Ветви были другой формы немного. Хотя могли отрасти… – Он помолчал и бросил: – Не знаю, пацан.

Я не выдержал и спросил. Нельзя было, конечно, напоминать о таком, но я спросил:

– Он правда ей голову проткнул ветвями?

– Неее… Ты чего. Он её затоптал. У него ж лапищи… Столбы!

– Вам что тут, зоопарк? – послышалось с левого края буферного пространства.

Мы одновременно повернули головы на голос: ветеринар шла к нам быстрым шагом, даже по походке чувствовалось, что злая.

– Как с цепи все сорвались, каждому надо прийти посмотреть. Именно сейчас. Ещё несколько месяцев лететь, насмотритесь на всю жизнь, – продолжала она. – Как ловить – так все причину находили не идти, а как… Ой… Это ты, матрос-три.

Она подошла уже сконфуженная.

– Как бок?

– Хорошо, – охотно отозвался он. – Ты прости, что мы так. Но… Мы разок, честно.

Ветеринар покачала головой, недовольная. Уже не из-за того, что мы её потревожили, было видно, что она считает плохой идеей для него смотреть на приматов.

– Прям так хочется?

– Ну…

– Ладно. Раз уж пришли… оба раненные… – Она наконец повернулась ко мне. – А ты как? Отогрелся?

– Да, ещё вчера. Врач не выписывает пока, но…

– Успеешь, – поддержала она врача. – А сокоординатор-один как? Не вышла из комы?

– Да ты бы знала, наверное, уже.

– Тоже правда… – ветеринар притихла, но потом сказала: – Не знаю, ребят. Показывать их вам после такого… Тебе особенно…

Последнее она адресовала матросу-три. Он тут же нашёлся:

– Это терапия. Психологический надлом снять.

– Это правда, – неожиданно произнёс ассистент.

Мы подняли глаза к внешнему динамику.

Матрос-три глянул на ветеринара как бы говоря: ну вот видишь. Она вздохнула и громко сказала в пустоту:

– Ассистент, подготовь открытую капсулу. Режим пассивного наблюдения в приполярной секции.

– В процессе, – отозвался он.