Когда мы танцевали на Пирсе

– Три человека в одном – вот что есть Святая Троица. – Моника заговорила тоном сестры Аквинат. – Это просто, и лишь маленькие варвары, которые дурно учатся и ленятся, ничего не могут уразуметь.

Всегда Моника меня смешила, причем вроде совсем без усилий.

– Короче, я, когда вырасту, выйду за Джека замуж, если так тебе понятнее.

– Что ж, счастья вам обоим в семейной жизни.

– Спасибо за добрые пожелания, Моника Молтби.

– Пожалуйста, Морин О’Коннелл. Обращайся, если что. – И Моника смешно скосила глаза.

Я так и прыснула:

– Вообще-то я не шучу.

– Насчет чего?

– Насчет выйти за Джека.

– И кто же осчастливит его этой новостью?

– Я сама и осчастливлю. Вот стукнет мне шестнадцать, тогда и скажу.

– Для него это будет сюрприз – надеюсь, приятный. Еще надеюсь, что до тех пор твой Джек не встретит другую девушку.

– Не волнуйся, не встретит.

– Откуда такая уверенность?

– Просто он мой суженый.

– А!.. Ну, если суженый, тогда конечно.

Возвращаясь из школы, я сразу бежала в сад и занимала место на своем наблюдательном пункте. Глядела на Джека – наглядеться не могла. Подмечала каждую подробность: как Джековы золотистые волосы ложатся на воротник, как он почесывает маленькое нежное местечко у себя за ухом. Он меня не видел, он думал, что рядом никого нет. Он отдавал команды своим солдатикам и сам же за них по очереди отвечал, а я млела от его голоса. Мне казалось, я весь день могу просидеть на дереве – мне не наскучит, не захочется поесть или в уборную. Ничего мне не надо, кроме Джека. Я раздвигала ветки и смотрела, смотрела… Однажды папа сказал, что скоро листва облетит и тогда меня станет видно с земли. Я об этом как-то не думала.

– Что же мне тогда делать, папа?

– Что же Морин тогда делать? – эхом повторила Бренда.

– Если хочешь, могу просверлить дырку в заборе, – с улыбкой предложил папа.

Я его обняла:

– Ты лучший папа на свете, так и знай.

– А ты лучшая дочка на свете, Морин.

– А я? – пискнула Бренда.

– Ты тоже, родная. Вы обе мои самые любимые девочки.

– Не бывает так, чтобы двоих любить одинаково.

– Бывает. Потому что у папы очень-очень много любви.

– И на маму хватит? – уточнила Бренда.

– Конечно, – заверил папа.

Мне нравилось, когда Джек был один. Ни с кем я его делить не хотела, а уж тем более с этим замурзанным Нельсоном в рваном джемпере. Однажды у меня нога соскользнула, я едва не упала и, наверно, наделала шуму, потому что Нельсон поднял голову, пихнул Джека локтем и зашептал ему на ухо. Джек посмотрел вверх и крикнул:

– Эй, там! Покажись!

– Покажись! – повторил Нельсон.

Вот черт! Кое-как удерживаясь при помощи одной руки, я стала вытаскивать из панталон подол платья. Не хватало, чтобы Джек увидел мои панталоны. Ладно бы хоть воскресные – так нет же, был будний день, и панталоны на мне были штопаные-перештопаные. Наконец я справилась с платьем, раздвинула ветки и выглянула.

– Ты что, шпионишь за нами? – крикнул Джек.

– Нет! – Я хотела ответить нормальным голосом, но он куда-то пропал, и вышел жалкий писк.

– Что? Говори громче, тебя не слышно! – велел Джек.

– Тебя не слышно! – повторил Нельсон.

Джек что-то шепнул ему на ухо, а меня спросил:

– Знаешь, что бывает со шпионами, когда их ловят?

– Я не шпионка, – возразила я, откашлявшись. На сей раз получилось громко.

– Нет, ты шпионка! Берегись – нос твой любопытный оторвут!

– Нос любопытный оторвут! – повторил Нельсон.

Вот паршивец! Еще грозится!

– Слушайте, у нас тут свободная страна, это дерево растет возле моего дома, а значит, я имею право делать на нем что захочу!

– А ты бойкая, – одобрил Джек и улыбнулся.

Я тоже ему улыбнулась. Какой он был красивый! И насчет глаз я не ошиблась – они и правда оказались синие-пресиние. Я только досадовала на Нельсона – шел бы он восвояси, оставил бы меня с Джеком.

– А почему я тебя в школе не видел? – спросил Джек.

– Потому что я хожу в школу при монастыре Святого Сердца.

– Значит, тебя пингвины учат?