Внеклассные чтения

Да, тихо кивает парень.

А скоро выходишь, спрашивает хрипло верзила?

Ты напрягаешься ещё больше…

Через одну остановку, тихо отвечает парень с ранцем, продолжая глядеть на замёршее окно.

И всё. Мужик молчит. Будто получил всю необходимую информацию.

Ты для себя твёрдо решаешь: если через одну остановку эта горилла тоже засобирается к выходу вслед за пареньком, то и ты выйдешь вместе с ними.

На улице темно, пусть и утро. Верзиле ничего не будет стоить сгрести парня в охапку и уволочь в подворотню. Что он там может с ним сделать, лучше не представлять…

Ты решаешь: пойдёшь за ними следом. Посмотришь, идёт ли мужик именно за пареньком, и тогда сориентируешься… В наименее людном месте двинешь верзиле со спины в висок…

Ты весь полон этой жёсткой решимости.

Но на оглашённой остановке мужик не выходит. Ранец мелькает в толпе, протискивается к выходу и вскоре исчезает на заснеженной тёмной улице. А мужик продолжает стоять на своём месте…

В мыслях ты глубоко выдыхаешь.

Миновало.

Смотришь на озабоченного верзилу со странными замашками – самый обычный человек. Вполне нормальный. Таких десятки и сотни тысяч кругом. Может, и в твоём геодезическом коллективе есть такой же человек – который в автобусах вожделенно жмётся к маленьким детям, расспрашивает их о чём-то, не в силах контролировать даже своё дыхание.

Ведь работал же в чьём-то коллективе тот мужик, которого задержал наряд милиции за то, что на параде в честь Дня победы он стоял в многотысячной толпе и дрочил. Просунув руку в дырку в кармане своих штанов, он дрочил, глядя на идущих демонстрантов.

А тот парень, что в автобусе на каждой кочке и на любом повороте так и норовил случайно задеть тыльной стороной ладони выпуклость на твоих брюках? Он тоже нормальный? На вид вполне нормальный, но по сути?

Первые несколько остановок ты так и думаешь – думаешь, обычный человек. Но после очередного его касания к твоему причинному месту ты поворачиваешь к нему голову. Ты хочешь сказать ему: извините, я понимаю, автобус битком, но не могли бы Вы отступить немного подальше?

И вот ты смотришь на этого парня – с гривой, перехваченной резинкой, в строгом зимнем пальто и с папкой в руке… Ты смотришь на него и вдруг понимаешь, что эта часть автобуса никак не битком. Что вся толпа людей, что зашла в автобус вместе с этим парнем, рассосалась по всему салону. И вокруг тебя сейчас полно свободного места. Действительно полно.

Ты оглядываешься кругом и понимаешь всю нелепость ситуации.

На пятачке, где много свободного места, очень близко к тебе стоит обычный с виду парень лет двадцати семи и как бы случайно на поворотах и кочках подаётся к тебе и тыльной стороной ладони касается твоего члена под брюками…

В общем, твой тон не получается совсем уж миролюбивым, когда ты говоришь: не могли бы Вы убрать Вашу руку подальше?

Парень с гривой бросает на тебя быстрый испуганный взгляд, так же быстро еле заметно кивает и делает шаг в сторону от тебя.

Ты же опять отворачиваешься к окну, смотришь на проносящиеся мимо дома и улицы, но сам продолжаешь ощущать, как кровь ударяет тебе в лицо. Тебя охватывает волна с трудом подавляемого гнева.

Так нормальный ли этот парень? Если ни его грива и папка в руках, то взгляду и вовсе не за что было бы зацепиться. Самый обычный на вид человек.

И сколько таких кругом? Сколько таких самых обычных?

Десятки? Сотни? Тысячи?

Твоя жена говорит, все извращенцы. Каждый в той или иной степени, но всё-таки извращенец.

Взять хотя бы самый обычный поцелуй… Он производится губами. Обычными губами.

Но ведь губы – не половой орган. Тем не менее каждый человек стремится получить с их помощью исключительно половое удовлетворение.

Фрейд считал поцелуй сексуальным извращением. И с этим трудно поспорить.

Использование губ в половый ласках – это самая заурядная фетишизация.

Получение удовольствия от поцелуев фактически ничем не отличается от удовольствия тех, кто кайфует от обнюхивания чужих трусов.

Твоя жена говорит, все извращенцы. В той или иной степени…

А что считать эталоном, говорит она? Если даже невинный поцелуй является отклонением, то что же тогда считать эталоном? Исключительно фрикции и ничего больше? Никаких облизываний? Никаких поглаживаний?

Даже животные во время случки кусают друг друга…

Поэтому чистого секса нет, говорит твоя жена.

Есть лишь секс с извращениями, говорит она и достаёт из тумбы плётку и кляп…

* * *

Ты не спрашиваешь Иванова, зачем ему надо снять голую Нину Васильевну на камеру. Наверное, была бы у тебя камера, ты бы тоже её запечатлел. А так ты только берёшь с Сани рубль и никаких вопросов не задаёшь. Ты только смотришь, как он ходит вокруг кровати и разглядывает голое тело через объектив.

Он то приближает, то отдаляет.

Ты поглядываешь на часы: сколько времени прошло?

Иванов присаживается на край кровати и тянет левую руку к обнажённой груди Нины Васильевны. При этом он снимается её на камеру, свою левую руку.

Снимает то, как щупает ею мягкую грудь вашей учительницы.

Он то приближает, то отдаляет.

Время Иванова заканчивается. Его пятнадцать минут истекли. Ты говоришь ему об этом. Когда он поднимается с кровати, ты обращаешь внимание, что выключенную камеру он держит на уровне ширинки своих фирменных джинсов.

Прячет эрекцию.

Ты выпроваживаешь Саню из дома, а сам возвращаешься в комнату. Ты совсем не боишься, что со сделанной записью он сделает что-то не то. Всякий страх в тебе пропадает. Ты уже неделю как ничего не боишься.

Что-то в тебе переменилось. Ты стал другим. Теперь ты не такой, как месяц назад. Совсем не такой.

Присаживаешься на кровать и трогаешь грудь Нины Васильевны.

Такая мягкая…

Отношение твоих соклассников к тебе меняется. Если раньше у окна в коридоре они стояли в сторонке своей кучкой, то теперь сами подходят к тебе, задают вопросы, улыбаются… Теперь ты им интересен. Теперь ты им нужен.