Внеклассные чтения

* * *

Двадцать лет назад в очередной из вечеров ты опять у Нины Васильевны.

Ты уже не учишь стихи, которые она требует. Всё равно она будет спать мертвецким сном, а ты пойдёшь домой.

Обычно всё так и происходит. Но не сегодня.

Нина Васильевна наливает чай. Сегодня у неё, кроме "морского камушка", ещё "Гусиные лапки" и «Рачки» – конфеты с разными названиями, но одинаковым вкусом.

Пока посасываешь «рачок» и запиваешь горячим чаем, с облегчением наблюдаешь, как Нина Васильевна допивает свой чай и достаёт из холодильника водку.

После опустошения стакана, она идёт в душ… Как обычно…

Уже через пятнадцать минут ты входишь в ванную, выключаешь душ, обтираешь тело Нины Васильевны, распростёртое в ванне, полотенцем и опять тащишь его в комнату.

Дотаскиваешь тело до прихожей, выпрямляешься, чтобы перевести дух, и бросаешь взгляд в зеркало на стене у входной двери.

В отражении ты видишь себя, салагу, на которого свалилась необычная напасть и который сам же, в одиночку, с ней и справляется. И это несмотря на всю свою серость и затюканность.

А ведь ты изменился, понимаешь ты вдруг, глядя на себя в зеркало. Взгляд у тебя стал другим. Изменилось в нём что-то неуловимое, что-то, что не описать словами.

В зеркале виден задумчиво разглядывающий себя пацан во фланелевой рубахе и штанах из хрен знает какого материала. На холодном линолеуме у его ног лежит абсолютно голое женское тело…

Ты бросаешь взгляд в комнату, на кровать, и понимаешь, что дальше тело тащить не надо. Лучше оставить его прямо здесь, в прихожей… Так будет эффектней.

В тапочках спускаешься вниз и выходишь из подъезда. Оглядываешься по сторонам. Уже темнеет, но ты их видишь в глубине двора. Коля Смиренко и Саня Иванов сидят друг напротив друга на качели и по очереди пружинят ногами от земли. Толя Тучников стоит рядом с ними и ёжится в болоньевой куртке на весенней прохладе.

Ты окликаешь их, они озираются. Немного суетясь, подходят к тебе под козырёк подъезда.

– А мы уж думали, ты надурить нас решил, – говорит Саня Иванов, сунув руки в карманы и поёживаясь. – Мы здесь за эти сраные полчаса промёрзли до костей…

– Ну что? – спрашивает Коля Смиренко, – сейчас будешь нас знакомить со своей девкой?

Он слегка улыбается. Саня и Витя тоже.

Пока поднимаетесь наверх, Иванов успевает спросить: и сколько ты ей заплатил, чтобы она подтвердила, что ты её пялил?

Ты шагаешь по ступеням и молчишь. Ты не роняешь ни слова. И что интересно, тебе совсем не страшно. Ты собираешься сейчас раскрыть ребятам свою самую страшную тайну с момента твоего рождения, но тебе совсем не страшно.

Толкаешь нужную дверь и проходишь в квартиру. Пропускаешь ребят за собой. В прихожей троим ребятам и лежащей женщине места мало. Ты аккуратно отступаешь в сторону, но так, чтобы не наступить на кисть Нины Васильевны…

– Офигеть, – тихо выдыхает Иванов.

От удивления его глаза широки. Широки они и у Коли Смиренко, и у Толи Тучникова.

Ты спокойно стоишь и смотришь на голое тело под ногами.

– Офигеть, – Иванов всё пытается исчерпать свой словарный запас.

– Это же Нина Васильевна! – горячим шёпотом выпаливает Коля и опускается на корточки.

Парни ещё целую минуту смотрят на свою учительницу литературы, которая голая лежит на холодном линолеуме.

Ты скидываешь тапочки, обходишь Нину Васильевну, приподнимаешь её за плечи и волоком тащишь в комнату.

Посмотрели, и хватит.

Троица смотрит на тебя, словно немая. Они даже не моргают.

Когда ты с трудом поднимаешь тело на кровать, ребята вновь оживают. Медленно, но верно. Они начинают задавать тебе вопросы. Много вопросов. А ты натягиваешь на Нину Васильевну трусы и тихо, скромно, на все вопросы отвечаешь…

Парни разуваются и проходят в комнату. Они до сих пор в шоке, но уже отходят. Смотрят, как ты напяливаешь на неё ночнушку.

Ты рассказываешь всё, как было. Без утайки.

Рассказываешь про её домогательства. Рассказываешь про водку, про ноксирон…

Ещё минут через пять парни уже начинают шутить и улыбаться. Витя Тучников подсаживается на кровать и осторожно, словно чего-то боясь, прикасается к ноге Нины Васильевны. Он проводит ладонью до колена и по ляжке вверх… Всё это делает так осторожно…

– Горячая, прикиньте, – удивлённо улыбается он, повернувшись к парням.

– А ну-ка, дай я потрогаю.

Иванов садится у её ног и принимается медленно водить по ним рукой. Он их гладит, а на его лице возникает улыбка удивления… Скорее даже, гримаса. Такое лицо бывает у совсем маленького ребёнка, впервые увидевшего калейдоскоп.

– Да уж, – как-то напряжённо выдыхает Коля Смиренко, по-прежнему стоя у шифоньера.

– А можно… – Тучников немного мнётся. – Можно ей грудь потрогать?

Он спрашивает у тебя, можно ли потрогать грудь лежащей перед ним женщины. Вашей учительницы литературы и русского… Будто тело Нины Васильевны – твоя безоговорочная собственность.

– Как хочешь, – равнодушно отвечаешь ты.

И вы все смотрите, как он аккуратно стягивает бретельку ночнушки с её плеча, оголяя грудь. Ты смотришь, как он со всей нежностью, на какую только способен грубоватый подросток, кладёт свою пятерню на обнажённую женскую грудь.

Смотришь, как он её то сжимает, то разжимает. То сжимает, то разжимает…

А выражение лица у него такое, будто он всю жизнь ждал именного этого момента.

Лицо конкистадора, увидевшего золото инков.

– Вот бы снять её на видео, – произносит зачарованно Саня Иванов.

– А потом за деньги всем показывать, – добавляет Коля Смиренко, который почему-то неожиданно тих в этот вечер.

Потом ты говоришь, что надо идти по домам. Уже темнеет, а ещё надо сделать домашнюю работу по геометрии.

Ты говоришь, пора закругляться.