Красный Крест. Роман

– Правда?

– Неправда – мне просто все равно. Простите, у меня сегодня тяжелый день…

– Понимаю! У всех нас тяжелые дни. Тяжелые месяцы, тяжелые жизни…

– Очень приятно было с вами познакомиться, Татьяна Алексеевна. Всего вам самого хорошего! Счастья, удачи и всех жизненных благ, – язвлю я.

– Знаете, все это только начинается со мной…

Черт, это по-настоящему надоедает! Сперва риелтор, теперь эта старушка. Я не хочу говорить, и соседка, уверен, чувствует это. Более того, понимая, что я воспользуюсь даже секундным люфтом, старушка ни на мгновение не замолкает.

– Да, все это закончится довольно быстро… Через месяц или два… Совсем скоро от меня, как от человеческой судьбы, ничего не останется. Все дело в том, что бог подчищает следы.

– Мне очень жаль… – нехотя отвечаю я.

– Да-да, вы это уже говорили! Я быстро все забываю, но не настолько! Могу я посмотреть, как вы здесь устроились?

– Честно говоря, из мебели у меня только унитаз и холодильник – мне нечего вам показывать. Быть может, через неделю или две?

– Хотите посмотреть, как живу я?

– Да в общем-то сегодня уже, наверное, поздно…

– Не стесняйтесь, Саша, входите!

Нельзя сказать, что я счастлив, но просьбе старушки подчиняюсь. В конце концов глупо спорить с выжившим из ума человеком. Соседка толкает дверь, и я оказываюсь в ее квартире.

Все это больше напоминает мастерскую. Повсюду стоят полотна. Ничего особенного. Я такую живопись никогда не любил. Бесконечные бледные тона. Безысходность в каждом квадрате. Люди безлики, города бесцветны. Впрочем, я мало что смыслю в искусстве.

Посреди гостиной висит темно-серый квадрат.

– Собираетесь начать новую? – заполняя паузу, зачем-то спрашиваю я.

– Вы о чем?

– Я о холсте, что на стене.

– Нет, она закончена.

– Вот оно что! И что же на ней изображено?

– Моя жизнь.

Пфф. Приехали! Фанфары скорби и пафос трагедии. Пожилые люди склонны преувеличивать собственные несчастья. Моя жизнь… Дайте носовой платок! Нет-нет, лучше два! Старикам кажется, что беды случались только с ними. Я чуть было не выпаливаю, что по части горя многим могу дать фору, но вовремя осекаюсь.

– Мне, конечно, рассказывали, что Минск серый город, но не настолько же!

– В этой картине почти нет Минска.

– Я бы сказал, что в этой картине вообще ничего нет.

– Думаете, я ошибаюсь, когда говорю, что это моя жизнь?

– Ничего я не думаю…

– Думаете, вот шел я себе домой, никого не трогал, а тут на тебе: наткнулся на безумную старуху, которая собирается проскулить о собственной судьбе?!

– А вы собираетесь?

– А вам, значит, совсем неинтересно?

– Нет, если быть совсем уж честным.

– И зря. Я хочу рассказать вам невероятную историю. Не историю даже, но биографию страха. Я хочу рассказать вам, как внезапно овладевший человеком ужас способен изменить всю его жизнь.

– Я очень впечатлен, но, может быть, в другой раз?

– Не верите? Ну что ж… Знаете, чуть больше года назад я стояла здесь же, на вашем месте. Это было тридцать первого декабря. Шел снег и заканчивался двадцатый век. Натурально заканчивался, без гипербол, оставалось всего несколько часов. Куранты готовились бить двенадцать, накачанный таблетками президент соседнего государства намеревался сообщить, что устал. В кухне работал телевизор, и в духовке, как обычно, что-то подгорало. Я ни к чему такому не готовилась – ну Новый год и Новый год, сколько таких было в моей жизни? Наберет Ядвига, а больше и некому. Посижу с пирогом, посмотрю «Огонек». Отмечу Новый год сперва по Москве, затем по Минску. Одним словом, я ровным счетом ничего не ожидала от конца столетия, но вдруг позвонили в дверь. Наверное, соседи, подумала я. До вас здесь жила очень хорошая и приветливая женщина – настоящая дочь коммуниста. Ее отец был партийной шестеркой, но она ничего – выросла скромной и порядочной. Вечно смотрела на меня щенячьими глазами, будто извинялась. В общем, я подумала, что она хочет попросить соль или что-нибудь в этом роде, но оказалось, нет! Оказалось, что пришел почтальон! Представляете? Настоящий! Тридцать первого числа! Принес! Письмо, которого я ждала всю вторую половину жизни…

Соседка говорит «вторую половину жизни», и я включаюсь. Впервые за вечер я возвращаюсь в комнату. До этого момента я лишь обозначал свое присутствие, теперь же начинаю внимательно слушать.

– Я посмотрела на стол. Лежит. Обыкновенный конверт. Ожидаешь его полвека, а раскрыть не решаешься. Ничего так в жизни не боялась, как этой бумаги. Наконец выдохнула и разорвала. Оно! Я расплакалась. Провела пальцем под глазами и шмыгнула носом. К листку больше не притронулась, но позвонила Ядвиге.

«Пришло! Жив!»

«Ты шутишь?!»

«Нет!»

«Далеко?»

«Километров двести от Перми».

«Я поеду с тобой!»

«Давай».

Я набрала справочную. Девушка веселая была, с праздником поздравила.

«Рейс до Москвы в десять вечера есть. Успеете?»

«Успею, коли не помру».

Когда приехала Ядвига, мы выпили чаю и вызвали такси. Оператор сообщила, что нам повезло – Новый год все-таки, у всех дела. «Покажи!» – попросила подруга, и я протянула ей письмо.

Закрыли квартиру, спустились во двор. Таксист стоял у машины. Багажник открыл, но с сумками не помог. «Я шофер, – ответил, – а не грузчик».

Приехали в аэропорт, нашли кассы. Запыхались, дышим тяжело. «Не волнуйтесь, – говорит девушка, – времени у вас много! Долетите до Москвы, а там придется несколько часов подождать».