Правила одиночества

– Как это нет, а зачем вы тогда приехали?

– Ну вы же нас вызвали – вот мы и приехали.

– Вы что, издеваетесь? – рассвирепела Воронина.

– Нет.

– Лекарств у вас нет, а что вы сделать-то можете?

– Давление можем померить. Забрать больного в больницу, если хотите.

– В больницу я не поеду, – наотрез отказался Караев.

– Хорошо, – обрадовался врач, – подпишите вот бумагу, что вы отказываетесь от госпитализации.

– Распишись за меня, – попросил Ислам. Воронина со словами: «Какой бардак в стране» – оставила гневный росчерк на протянутой бумаге.

– Обильное питье, – сказал на прощанье врач, – желательно пропотеть как следует, завтра вызовите участкового врача, – и, взглянув на Воронину, добавил: – И полный покой.

После этого бригада удалилась.

Через некоторое время, взглянув на часы, Ислам сказал:

– Тебе пора домой. Елена усмехнулась.

– Что ты смеешься?

– На смертном одре тоже гнать меня будешь?

– Не каркай, – сказал Ислам.

Елена поднялась и вышла из комнаты. Ислам выключил настольную лампу, сразу почувствовав облегчение от темноты. Он закрыл глаза, и мысли его унеслись к родительскому дому, к скамейке во дворе под железным деревом, к матери, вечно живой, сидящей на скамейке, – правда, теперь это была картинка, созданная им самим. Однако вскоре он устал поддерживать эту иллюзию и заснул тяжелым, горячечным сном. Когда он проснулся, то долго не мог понять, что с ним и где он находится. Пересохшее горло и потрескавшиеся губы. Тем не менее, чувствовал он себя довольно сносно. Пижама, в которой он вчера лег, неприятно льнула к телу. Ислам приподнялся, чтобы взглянуть на часы, долго смотрел на фосфоресцирующий циферблат, пока не сообразил, что сейчас половина седьмого, хотя ему казалось, будто на дворе глубокая ночь. Он включил ночник и дотянулся до градусника. Через несколько минут в комнату заглянула Воронина.

– Привет, как ты себя чувствуешь? Молча кивнул.

– Какая у нас температура?

Ни слова не говоря, он смотрел на женщину в дверях, словно не узнавая ее.

– Не смотри так на меня, я боюсь. Это я, Лена.

– Вижу, – сказал наконец Ислам, – ты что же, здесь ночевала? Пользуешься моей слабостью?

– Не волнуйся, целомудрие – это единственное, от чего я бы отказалась в наших отношениях. Однако оно присутствует. Я спала на диване.

Ислам вытянул градусник из подмышки.

– Ну и что там у нас?

– Тридцать пять.

– Не ври, дай мне.

Она взяла из рук Ислама градусник, долго недоуменно разглядывала.

– Странно, действительно тридцать пять, ты сколько держал его?

– Достаточно.

Воронина приложила ладонь ко лбу Ислама.

– Холодный.

– Ты еще нос потрогай, – Ислам отвел ее руку.

– Как это может быть? У тебя ночью было сорок.

– Это все из-за ангины, у меня так бывает. А ты что, домой не собираешься?

– А знаешь, о чем я думала ночью, лежа на твоем диване? – задумчиво произнесла Лена. – Вот ты всегда говоришь мне колкости. И вчера, и сегодня. А я вспоминала наши институтские годы! Как я увидела тебя в первый раз. Ты был такой смешной в своей солдатской форме, это выглядело так нелепо! Люди уже носили американские шмотки, джинсы там, батники. А ты приехал в Москву в военной форме, как фронтовик прямо. Я подумала: вот оригинал.

Как княжна Мэри про Грушницкого, – сказал Ислам. – Сейчас могу тебе признаться, что я ужасно стеснялся своей формы и при первой же возможности сменил ее на штатский костюм. Я купил его в магазине «Одежда» на улице Чернышевского – кажется, его сейчас переименовали. Десять рублей переплатил, из-под полы взял. Помнишь этот костюм, синий в полоску? У меня просто не было другой одежды, когда я демобилизовался, – мать сказала, что у нее есть для меня только сто рублей. То есть поставила меня перед выбором: либо она покупает мне костюм, либо оплачивает мне дорогу до Москвы. Я выбрал дорогу. До сих пор не уверен, что поступил правильно.

– Нет, не помню. Форму помню, а костюм нет. Я никак не могла понять, что означают крестики на твоих петлицах.

– Это были скрещенные пушки, символ артиллерии. В армии мы пели песню: «И девчонке снится черная петлица, пушек перекрестие на ней». Я служил в зенитных войсках – не сразу, сначала была саперная учебка.

– А я могу рассчитывать на кружку кофе? Все-таки всю ночь у постели больного провела.

– Еще скажи – у смертного одра, как ты любишь каркать. И кофе не пьют кружками.

– Растворимый пьют.

– У меня нет растворимого, только в зернах.

– А кофеварка у тебя есть?

– Не знаю, извини, мне надо в ванную, выйди.

– Зачем.

– Принять душ – я, извини за интимные подробности, взопрел за ночь.

– Тебе нельзя, лучше переодеть белье.

– От меня пахнет потом.

– Для одинокой женщины это лучший запах.