Та, которую я люблю

Дома Вероника была уже к четырём, позвонила маме на дачу, сошлись на том, что мама с собакой Мухой приедут вечером сами. Катерина по маминым преставлениям должна была быть дома, но дома её не было. Небольшой розыск позволил узнать, что она в гостях и будет поздно.

Быстро в душ, быстро убираться дома, пока никого нет и под ногами никто не болтается. На весь дом сил не хватит, помыть хотя бы свою комнату, мамину, кухню, прихожую с коридором и туалет с ванной. Тем временем разморозился небольшой, но приличный кусок мяса, оставшийся от какой-то суровой готовки, сам по себе он был мал, но если его измельчить, изжарить с луком, потом подержать в сливочном соусе и поесть с макаронами, будет ничего себе. И салат из остатков овощей сделать.

Телефон зазвонил, когда она всё закончила и собиралась есть. В половине седьмого. И звонил не кто иной, как неповторимый и драгоценный начальник.

– Слушаю, – недоверчиво произнесла она.

– Привет, – начал он, как ни в чём не бывало. – Вероника, душа моя, ты дома?

– Да, а… – начала было она, но он не дал ей завершить вопроса.

– А дома ли твои суровые родичи?

– Пока нет.

– А этаж у тебя какой?

– Девятый.

– Чёрт, не допрыгнуть. Придётся, как все – лифтом и ногами. Тогда уж и номер квартиры скажи.

Не веря, Вероника прямо с телефоном и как была – в домашней майке и шортах, босиком – выскочила на балкон. Громада внедорожника чернела у самого подъезда, а хозяин машины стоял рядом и поглядывал наверх. Радостно замахал ей рукой.

– Я всё понял про расположение, но номер квартиры захочет с меня твой домофон.

– Тридцать два, – сообщила она.

Он кивнул, взял какой-то пакет в машине и пошёл в подъезд. Затрезвонил домофон, Вероника механически открыла.

Ну ни хрена ж он. Не было печали. Хорошо, что хоть убраться успела. А переодеться – уже нет. Что делать, что делать, что делать?..

Панику усилил звонок. Она открыла дверь квартиры, вышла в общий с соседями предбанник и открыла вторую дверь. Стоит, улыбается. В светлых джинсах и рубашке с короткими рукавами. И с пакетом.

Вошёл, она заперла все двери. Пакет был аккуратно поставлен на обувную полку, а Ледяной с восторгом её оглядел. Да-да, именно с восторгом.

– Ну вот теперь здравствуй, душа моя, – он обнял её и смотрел, просто смотрел.

А она держалась за него, просто держалась. Потому что непонятная дурацкая слабость разбила на месте, как удар по голове. И только держаться. Обхватить его посильнее. Чувствовать его тепло. Его запах. Его…

На кухне что-то с грохотом упало на пол, и звук привёл их обоих в себя. Так бы и целовались в прихожей, пока мама не приехала.

– Проходи и рассказывай, откуда ты взялся, – она пошла посмотреть, что там на кухне.

Всего-то кастрюля пустая с печки свалилась. Которая была вымыта и сохла.

– В смысле – откуда взялся? Снизу.

– Это я понимаю, а откуда ты взялся у меня под окнами?

– А чего бы мне не приехать под окна к своей девушке? – улыбнулся он. – И вот ещё, смотри, мне показалось, ты такое любишь, – достал из того самого пакета цветущую орхидею в прозрачном горшке.

Миниатюрный фаленопсис с белоснежными цветами, тугими листьями и бодро торчащими наружу корнями.

– Да, я люблю орхидеи и фиалки, спасибо, – надо же, обратил внимание.

– Фиалок не видел, а этого добра у тебя полный кабинет, сложно не заметить, – подмигнул он.

Горшок Вероника унесла к себе, поставила на стол. Потом подумает, куда его определить. Пока надо определиться с более важными вещами.

– А про девушку – ты уже всё решил, да? – села напротив него на табуретку, смотрела прямо в лицо.

– Я – решил. А если ты против, то скажи. Но тогда я чего-то не понимаю.

Всё ты правильно понимаешь, подумала она. Но всё же решилась.

– Ты не знаешь обо мне ничего. Я не знаю о тебе ничего. Ну, кроме каких-то анкетных данных, да?

– Дело наживное, узнаем. Я рад побывать у тебя, и буду ещё более рад, если ты окажешься у меня. Вчера мы видели друг друга достаточно неформально. Если ты хочешь о чём-то знать – спрашивай, я отвечу. Если усомнишься в моём ответе – спроси любого моего родственника, их у меня прорва, да ты заметила, наверное.

Вероника рассмеялась.

– Да если ты врать возьмёшься, то твои ж все за тебя горой встанут!

– Это точно. И ты им, кстати, понравилась. Полинька просила звать тебя в гости. А Майк уже позвал в лес. Нас обоих.

– Вот-вот, твоя семья. Ты высоко летаешь, я по земле хожу. Что у нас может быть общего? Я до недавнего времени копейки считала, ты – вряд ли. У меня, наверное, и мозги по-другому устроены, не так, как у тебя и всех твоих!

– Да фигня это всё. Отец Полиньке тоже был ни разу не ровня. Ей, по ходу, до сих пор некоторые приятели припоминают, что вышла замуж не понять за кого, без роду, без племени, и уехала к нему жить в жопу мира, где одна зима только полгода, а всё остальное – уж как получится. И что? Кому-то это помешало?

– Так она правда итальянская графиня?

– Это откуда инфа? – рассмеялся он.

– Тётки в конторе рассказывают, откуда ещё. А вчера мы все посмотрели и поняли, что это правда. И что с такой мамой тебе у нас в принципе никто не может понравиться, ты к другому привык.

– А тебе откуда знать, к чему я привык? – он всё ещё улыбался. – Знаешь, лет-то не двадцать, и в жизни бывало разное.

– Сколько, кстати? Я твои анкетные данные не смотрела.

– Тридцать восемь. В августе будет тридцать девять. А ты чуток помладше моих сестёр, Элке уже есть тридцать три, а Линн только ещё будет осенью. Я странноватый, но хороший, правда.

– Ты— мой начальник.

– Тебя это волнует? – удивился он. – Ты вроде не секретарша и не диспетчер. И должность свою получила ещё задолго до меня, и отметилась на ней так, что ни одна собака ничего гадкого про тебя и про твою работу не скажет.

– Уверяю тебя, скажет. Непременно. И так уже, думаю, говорят, что ты решил взять меня в любовницы, а мне только того и надо было.

– Вот и скажи, что это ты решила взять меня в любовники, а я и не возражал, – рассмеялся он. – Если кто-то осмелится сказать в лицо, конечно же.