По браслету я связался с врачом монастырской больнички.
– Привет, Харитон.
– Здорово!
– Как ты? Больных много сегодня?
– Ну, как тебе сказать. Осень как-никак. В основном амбулаторные с вирусными, да в больничке двое с воспалением лёгких – так, ерунда. А ты чего вдруг интересуешься?
– Да тут к тебе одного самоистязанца повезли.
– Кого, кого? Какого такого самоистязанца?
– Да монах решил себя забить до смерти, в грехах покаяться.
– Правда? Так уж и до смерти, – хмыкнул Харитон. – Вряд ли такое возможно.
– Ну, до смерти не до смерти, но спину располосовал себе знатно. К тебе сейчас его везут.
– Пусть везут. Ты что хочешь, чтобы я его добил? – засмеялся Харитон, – Тебе самому неохота возиться?
– Хватит балагурить, – невольно улыбнулся я, – позвони мне потом, как у парня дела, серьёзно ли. Совсем молодой парнишка. Ну, в общем, ты понял.
– Хорошо. Позвоню. Сам-то как? Готов?
– Да готов,– отмахнулся я. – Всё. Отключаюсь. Час остался.
– Ну, давай удачи! Не тушуйся там.
– Ладно.
Глава 2
Я вернулся к себе. Вечером я, как настоятель монастыря, должен буду провести свой первый собор. Готов ли я? Я не думал об этом. Что значит: готов, не готов? Не в этом дело! Главное, могу ли я сделать то, в чём поклялся отцу Окимию перед его смертью, что стало для меня не просто клятвой, а смыслом жизни, как и для него.
Сейчас важно не отпугнуть людей новизной, убедить в её необходимости. И не просто убедить. Нужно, чтобы каждый не только захотел принять нашу с отцом Окимием идею о новом духовном сообществе, но и с готовностью взялся за её воплощение.
Конечно, можно разрушить привычные устои обители одним махом, в приказном порядке. А дальше что? С кем строить новое? С этими же людьми. Других нет, и не будет. И ничего не получится. Нельзя создавать общество, основанное на духовном единении людей, на приказах.
И первое, с чего надо начать, так это с себя. Я должен стать своим, мне должны поверить, увидеть и признать во мне настоятеля. Задача первая – выглядеть так, как монахи привыкли видеть своего настоятеля.
Я подошёл к большому, всю стену спальни, платяному шкафу, где хранилась одежда отца Окимия. Дверца, тихо скрипнув, открылась, и я растерянно замер: сколько тут всего… В обсерватории он был всегда в рясе: в ней работал и в кабинете, и в обсерватории, – а тут! Я понятие не имел, как он одевался на собор. Что же я надеть? Наверное, что-то торжественное, подобающее случаю. Я достал тёмно-красное одеяние и такое же, только чёрное с вышитым золотом крестом на груди, и разложил их на постели. Да и размер… Хотя мы с отцом Окимием одной конституции, да и роста почти одного, да и для широкого покроя монастырской одежды это не так принципиально.
– Молитвами святых брат наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, – произнёс тихий голос за дверью.
Я вздрогнул. Быстро подошёл и открыл её.
За дверью стояли два старца. Внешне они были очень похожи: оба седовласые, небольшого роста и тщедушные. Но стоило приглядеться, как в глаза бросалось их резкое различие.
Один из них, отец Ануфрий – духовник монастыря – маленький, худенький, согбенный под тяжестью лет старец с белой, как лунь, бородой в пояс и сросшимися с нею усами. Большие натруженные кисти его рук, с набухшими синими венами, опирались на посох. Глаза же синие, добрые и лучистые, как у ребёнка, ласково улыбались. Он щурился, но не насмешливо: в последнее время зрение стало сильно подводить его. Наш доктор Харитон жаловался мне, что никак не может отправить его в Элизиум на лечение. Да и от меня отец Ануфрий отмахивался, когда я пытался завести речь о его зрении.
Второй – дед Анисим – тоже маленький и худой. Он ухмылялся в окладистую пегую бородёнку, которая топорщилась встрёпанным веником. На его носу поблёскивали допотопные очки, съехавшие на самый кончик. Выпятив худую грудь, он всем своим видом показывал независимость и превосходство, а в искоса бросаемых на меня взглядах явно читалась неприязнь. Оно и немудрено, если вспомнить всё, что между нами было.
– Здравствуйте! Проходите, пожалуйста, – сказал я и посторонился.
– Здравствуй, Олаф! – ответил отец Ануфрий и прошёл в комнату.
– Надо говорить: «Аминь», а не кидаться к дверям, – не здороваясь, недовольно проворчал дед Анисим и вошёл в комнату вслед за отцом Ануфрием.
– Как сам? – спросил отец Ануфрий и посмотрел на приготовленный наряд. – Готовишься?
Я кивнул.
Он отечески похлопал меня по плечу.
– Садитесь, пожалуйста.
Отец Ануфрий прошёл к креслу и сел, а дед Анисим даже не обернулся. Как вошёл в комнату, сунулся в шкаф с одеждой, так и рылся там. И что он там потерял?
– Я что хотел, – отец Ануфрий огладил бороду, – брат Олаф, хотя ты и удостоен высокой чести быть настоятелем нашего монастыря, но опыта монастырской жизни у тебя пока немного.
От шкафа донеслось недовольное фырканье деда Анисима. Отец Ануфрий посмотрел в его сторону и продолжал:
– Тебе нужен помощник, который хорошо знает все тонкости монашеского быта настоятеля и может подсказать, как вести себя по нашим традициям.
Я озадаченно сел напротив отца Ануфрия.
– Да, я понимаю. Вы правы, отец Ануфрий. Даже теперь, до вашего прихода, я раздумывал, что нужно надеть на собор. Практических навыков монашества у меня мало, а тем более настоятельства.
– Вот, вот – улыбнулся отец Ануфрий, – вот я и привёл тебе помощника.
– Помощника? – я удивлённо оглянулся на деда Анисима. – Отец Ануфрий, вы серьёзно? И дед Анисим согласен?
Дед Анисим исподлобья глянул на меня.
– Простите, дед Анисим, но вы же меня терпеть не можете! Разве забыли, как хотели сжечь завещание отца Окимия, в котором он завещал мне стать его преемником? Вы же делали всё возможное, чтобы этого не случилось. А теперь что? Хотите мне помогать?
Дед Анисим воробьём подскочил ко мне.
– А и да! Я против, чтоб всякие, разные, мимо проходящие управляли монастырём! Но! – он поднял палец вверх. – А раз так случилось. Так что ж. Я при должности, и никто не отменял. Я, как был помощником настоятеля, так им посейчас и числюсь.
– Да не вопрос! Давайте я отзову вас с должности.
Дед Анисим насупился и засопел.
Отец Ануфрий поднялся:
– А на каком основании? – строго спросил он. – Брат Анисим добросовестно, не щадя себя и, не жалея времени своего, помогал отцу Окимию. Был с ним рядом до последнего вздоха. Он отлично справлялся со своими обязанностями с того самого дня, как стал поселенцем и поступил на службу к настоятелю. Он всю жизнь в этой должности, и я, как духовник нашего монастыря, не вижу возможным и нужным что-то менять в его жизни.