Пушкинская перспектива

И я погибну вдалеке
От родины и воли![176 - Бестужев-Марлинский А. Полное собрание стихотворений. Л., 1961. С. 173.]

Смысл же пушкинской аллегории трактовался по-разному. По мнению Л. Н. Майкова, «стихотворение составляет как бы обращение к Александру, причем под тростником, клонимым долу, поэт разумеет самого себя, а под дубом – Наполеона, побежденного русским царем».[177 - Майков Л. Н. Из заметок о Пушкине. О стихотворениях «Туча» и «Арион» // Русский вестник. 1893. № 2. С. 50.] Возражая на это, Б. В. Томашевский заметил: «Майкова не останавливает то обстоятельство, что не было такой бури, которая одновременно угрожала бы и Пушкину, и Наполеону».[178 - Томашевский Б. В. Пушкин. Кн. 2. М.; Л., 1961. С. 50.] Отталкиваясь от наблюдения Г. С. Глебова (впервые обратившего внимание на пушкинскую запись среди набросков «Путешествия Онегина» начальных строк «Аквилона» и «Ариона»),[179 - См.: Глебов Г. С. Об «Арионе» // Пушкин. Временник Пушкинской комиссии. Т. 6. М.; Л., 1941. С. 304.] Б. В. Томашевский полагал:

Действительно, если допустить связь «Аквилона» с «Арионом» и соответствующее изменение датировки, то стихотворение получает вполне определенный смысл. Тогда придется допустить, что дата «1824» вызвана соображениями прикрытия политического смысла стихотворения, что делает понятным, почему Пушкин так медлил с напечатанием «Аквилона». Выбор даты «1824» (на год раньше 14 декабря), по-видимому, продиктован именно этими соображениями.[180 - Томашевский Б. В. Пушкин. Кн.2. М.; Л., 1961. С. 51.]

Представление, что стихотворение «Аквилон» «явно связано с грозными событиями 1825 г.»,[181 - Городецкий Б. П. Лирика Пушкина. М.; Л., 1962. С. 327.] остается наиболее распространенным в пушкиноведении. Как мы постараемся показать ниже, обе трактовки в сущности не являются взаимоисключающими.

Принципиально важно, что единственный дошедший до нас автограф стихотворения (ПД 126), наряду с пометой «1824. Мих(айловское)», имеет и вторую дату: «Болд(ино). 7 сент(ября)». То есть именно в деревенском уединении 1830 года Пушкину пришла на память давняя притча, и в этот день не было никакой нужды в заведомой хронологической мистификации.

Следует также иметь в виду, что образ поверженного бурей древа давно был освоен и лирической поэзией (что уже заметно в русских переложениях стихотворения Арно). Большой репертуар таких произведений был указан В. В. Виноградовым,[182 - Виноградов В. В. Стиль Пушкина. М., 1999. С. 465.] – приведем для примера стихотворение Жуковского «Гимн (из поэмы Томпсона „Времена года“)»:

Се гром!.. Владыки глас!.. безмолвствуй, мир сметенный,
Внуши… из края в край по тучам гул гремит;
Разрушена скала, дымится дуб сраженный
И гимн торжественный чрез дебри вдаль парит…[183 - Жуковский В. А. Стихотворения. Т. 2. С. 116.]

Возможно, вариацией тех же томпсоновских строк станет и стихотворение Ф. И. Тютчева «Успокоение» (1831):

Гроза прошла – еще курясь, лежал
Высокий дуб, перунами сраженный,
И сизый дым с ветвей его бежал
По зелени, грозою освеженной.

И уж давно, звучнее и полней,
Пернатых песнь по роще раздалася,
И радуга концом дуги своей
В зеленые вершины уперлася.[184 - Тютчев Ф. И. Лирика. Т. 1. М., 1966. С. 32.]

В отличие от медитаций Жуковского, нарисованная здесь картина реально зрима, но она и символична как обобщенное представление о неистребимой гармонии жизни.

Наряду с антологическим осмыслением образа сокрушающей (в данном случае) и вечно возрождающейся стихии, возможно и ее народно-поэтическое олицетворение, как это стало, например, в «Слове о полку Игореве», которое мы процитируем в переводе Жуковского, сохранившемся в пушкинском архиве:

Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:

«О ветер, ты ветер!
К чему же так сильно веешь?
Мало ль подоблачных гор твоему веянию?
Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянию?
На что ж, как ковыль траву, ты развеял мое веселие».[185 - Рукою Пушкина. М., 1997. С. 127.]

Неверно считать, что «лирическое начало в „Аквилоне“ всё заключается в этом (имеется в виду первое четверостишие – С. Ф.) обращении лирического субъекта. Оно не поддержано соответствующим строем описания, которое все построено на таких эпитетах, которые легко трактуются как в прямом, так и в аллегорическом смысле (в аллегорическом – даже легче), и нигде классицистическая ясность картины не нарушается вторжением резко индивидуальных деталей или психологических нюансов».[186 - Кузнецов И. С. Система лирических ситуаций романтической поэзии А. С. Пушкина. М., 1999. С. 143.]

Это, конечно, не так. Как раз такой психологический нюанс и задает с самого начала тон всему стихотворению Пушкина: сочувственное сопереживание малым сим, которые в эзоповском сюжете серьезной опасности не подвергаются. В стихотворении нарушено и эпически последовательное изображение событий: тростник и дуб разобщены; в басне же они вступают в диалог, а потом вместе испытывают налетевший порыв ветра. В первом четверостишии у Пушкина взгляд поэта (здесь и сейчас) устремлен с нижней точки – вслед за порывом ветра, пригнувшего тростник и влекущего вдаль облачко. В центральных строфах – воспоминание об отшумевшей буре. И ее ценностное восприятие коренным образом отличается от басни. Ср. в различных переделках басни Лафонтена:

Ветр бурный с лютым гневом
Дышит отверстым зевом,
Ярится, мчится с ревом…

А. П. Сумароков

Жестокий Ветр настал…

А. А. Ржевский

Из дальных неба стран вдруг с яростью примчался
Исшедший севера из недр
Лютейший самый ветр…

Ю. А. Нелединский-Мелецкий

И вот, нахмуря брови черны
И ветрену Борей разинув хлябь,
С дождем мешая пыль, кричит: «Всё бей, всё грабь!
Все власти лишь моей, все быть должны покорны!..»

Я. Б. Княжнин

Ударил грозный ветр – все рушит и валит…

И. И. Дмитриев

Вдруг буря страшная настала,
И лютый ветр
Летит из мрачных недр;
Дуброву всю ломает…

Д. И. Хвостов

Насупился Борей,
Вздурился,
Завыл – и в ярости своей
На все озлился…

А. П. Бенитцкий

Вдруг мчится с северных сторон
И с градом и дождем шумящий Аквилон…

И. А. Крылов[187 - Русская басня XVIII–XIX веков. Л., 1977. С. 91, 132, 196, 201,232, 257, 283, 285.]

Как видим, только у Крылова отсутствует резко негативная оценка ветра – и не случайно: у него в буре аллегорически олицетворена победа над Наполеоном.[188 - Наблюдение И. 3. Сермана. См.: Иван Андреевич Крылов. Проблемы творчества. Л., 1975. С. 272.]

В 1824 году та же тема развита и в стихотворении Пушкина:

Но ты поднялся, ты взыграл,
Ты прошумел грозой и славой —
И бурны тучи разогнал,
И дуб низвергнул величавый.[189 - В 1824 году Пушкиным наполеоновская тема намечена и в стихотворениях «Зачем ты послан был и кто тебя послал?..» и «Недвижный страж дремал на царственном пороге…».]