Бых. Вторая часть

– Ты умеешь пользоваться косметикой?

– Представь себе, каждый день ей пользуюсь.

Он изучал ее, как оттенок в палитре, в месте которого был не уверен.

– Надеюсь, не зря засветим тебя.

– Поверь, завтра они меня не узнают.

Выбравшись, Лера чмокнула воздух, захлопнула дверь и изменившейся походкой ушла. Эдуард остался в некоторой растерянности. Его всегда удивляла в Лере ее способность становиться другой. Ему доводилось думать: почему бы этой другой не стать собой? И когда она кажется собой, не является ли она на самом деле другой по сравнению с настоящей собой?

Она недолго занимала его мысли. Его ум наполнялся людьми и их сочетаниями, композиция сложной картины. Почему эта шашлычная? Отдаленное расположение только одна из причин, никто не выбирает такие места, случайно ткнув в карту.

Скорое возвращение Леры сюрпризом для Эдуарда не стало.

– Закрыто. Якобы день рождения празднуют.

– Ожидаемо.

– Я Гоше сказала, чтобы не ехал сюда, – после паузы сообщила Лера. – Он успел в такси сесть.

– Ага, правильно, – машинально откликнулся Эдуард, но мысль застряла в глине совести. – Зря на Гошу наорал. Оплачу им ужин на двоих.

– Не оплатишь.

Он не услышал ее, наблюдая за курильщиками на крыльце и пытаясь угадать, о чем они беседуют. Когда они удалились, он услышал копошащуюся на заднем сиденье Леру.

– Езжай домой с ребятами. Я тут останусь со следующей сменой.

– Как бы нас до выборов не попросили все сделать. Успеем?

– Попросят сделать – сделаем. А успеем или нет – это уже другой вопрос.

Как Лера ушла, Эдуард не запомнил, зато запомнил, кто кому улыбнулся, выходя из кафе, и кому лишь кивнул, кто сердечно обнялся и кто обменялся вежливым рукопожатием, к чьему уху склонились, а кто говорил не скрываясь, кто отвел кого-то в сторону и кто согласился отойти. Эдуард знал, что поймал в спичечный коробок основных фигурантов.

Вопросы государственной важности и немного о людях

– Ничего, – объявил Артем, простерев руки.

На его столе впервые на памяти Романа был беспорядок. Какие-то старые папки с тесемками, коробки с ретрофутуристичными электронными носителями, старый ноутбук с установленными эмуляторами для древних форматов.

– А звучит так, будто это слово вмещает очень многое. Мы говорим о Романове?

– Я говорю о своем отце.

Роман навострился. Он считал, что неплохо изучил Артема; но вдруг понял, что знает его с той содержательностью, с которой можно узнать комнату по запертой двери. Теперь тот, казалось, открывался; очень милый знак дружбы – как доверие брошенной собаки.

– Он… – с готовностью подался к нему Роман, чувствуя – такой уж характер – не только товарищескую обязанность, но и выгоду.

– Не совершил ничего, что я бы нашел неправильным, – обрезал Артем, не пропуская его в свою уязвимую, покалеченную душу, прячущуюся в грудной норе подобно храброму, но слабому мышонку. – Он работал по коррупции в «Ираннефти». Потом его начальника выпихнули на пенсию, а его самого отстранили от расследования и перевели в Среднюю Азию. На конференции ираноязычных народов отец встретился с фигурантом своего дела. Тогда как раз стоял вопрос прокладки новых трубопроводов через регион. Тот попытался наладить контакт. Отец мог стать очень богатым человеком. Но он сказал: «Наша беседа состоится только при соблюдении одного из условий: либо я должен быть в наручниках, либо вы». Отец был популярной и влиятельной фигурой после спасения заложников в Астане. Демарш был замечен; замороженное расследование было возобновлено. Мы говорим о нефти всего Персидского залива, которую мазали на хлеб чиновники, лоббирующие интересы Ирана в Евразийской державе, несколько генералов из Минобороны, друзья президента. Отца отстранили еще раз, но другие друзья президента, несколько генералов из военной прокуратуры и чиновники, лоббирующие интересы Ирака в Евразийской державе, не дали расследованию заглохнуть… Странно, я так отчетливо вспомнил. Как-то я застал родителей за поздним разговором. И уловил фразу отца: «Столько лет прослужил, а только теперь начал понимать: не правосудие должно исходить от законов, а законы должны исходить из правосудия». Я бы никогда так не сказал, – с изумлением произнес Артем.

Роман хотел как-то поддержать товарища, улавливая, что тот нуждается, просит об этом где-то между слов.

– Ты-то давно все просек, – вывалил он похвалу.

Артем перевел на него отвлеченный взгляд и безразлично подумал о том, насколько же далек Роман от его понимания.

– Ни в одном рапорте отец ни покривил душой. Некоторые из них так и остались не подписанными руководителями.

– Его операции на курсах изучают. Он был… Ну, остается…

– Был. Полагаю, если бы не болезнь, сейчас бы он был надеждой Седова. Его служебной собакой. Единожды взяв след, отец никогда не терял его. Не расцеплял хватку без команды. Если ему приказывали спасти людей, он спасал. Если ему приказывали предотвратить войну, он предотвращал. Если бы ему приказали идти в полный рост на пулемет, он бы пошел; и если бы приказали при этом не погибнуть, он бы не погиб.

– Твой батька – настоящий русский офицер.

– Настоящий русский офицер не должен садиться срать в кресло, забыв, где в доме сортир.

Роман был потрясен откровенностью Артема. А тот выглядел не спокойно, но успокоенно.

– Послушай, ничто не изменилось в том, как твоего отца воспринимают здесь. – Роман, несмотря на ядовитый одеколон, тяжелые, не по плечу пиджаки и выдвинутую челюсть, был на удивление чутким человеком. – Он остается примером для нас. А что сдал, так это со всеми нами будет. Раньше, позже: тут кирпич отвалился – артроз, тут штукатурка осыпалась – гастрит, крыша сгнила – забываешь, куда ключи положил. Лет с тридцати разваливаемся и только подпорки к стенам ставим. Тут уж, брат, природа, сколько Бог отпустил.

Хотя выражение лица у Артема не изменилось, Роман не мог отделаться от ощущения, что он смотрит на него как на дурака.

– Священник мог бы сказать, что болезнь отца – это наказание.

– И ты ищешь, за что? – Роман догадливо кивнул на груды бумаги и электроники.

– Но все это, – жест Артема охватил больше, чем столешницу, – лишь заготовка, оказавшаяся бракованной. Я сам заготовка, которую он не успел или не умел закончить. Сколько насилия над нами совершают из человеческой неуклюжести родители. Тот самый глупый окрик, раздраженный шлепок, который взрослый забывает к утру, а наш внутренний ребенок хранит до самой смерти. Люди проживают жизнь с переломами, не сросшимися с детства. И ведь то, как он воспитывал меня, перешло к нему от его отца. А тому – от его отца…

Тут душевная деликатность Романа уступила обезьяньей грации, и он хохотнул:

– Эдак ты до первородного греха докопаешься.

Мгновение Артем казался пораженным – окраска столь невероятная, что тут же стерлась из действительности.

– Ты выяснил, почему «Мерцхали»?

– Прямо полюбился тебе этот отдел. Ты случайно на их Леру не запал? – Артем терпеливо ждал. Роман, привычный к холодности товарища, и не рассчитывал на ответ. – Тебе это понравится. На «Мерцхали» греет руки их шеф, Михаил Потапович. Он в свое время вел расследование в отношении владельцев кафе. Особого интереса их махинации не представляли, зато они имели полезный круг общения. Так что резать на бульон нашу ласточку не стали.

– Они платят ему?

– Там все невинно, как любовь пионэра, – именно так выразился Роман, которому была не чужда эстетика балагана. – Потапович бесплатно празднует у них свои дни рождения и иногда берет шашлык для дачи.

– Тогда…

– Но турки-то этого не знают! Владелец постоянно заливает, что с властями у него все на мази. А Потапович на пользу себе поддерживал это реноме: мог поговорить о нем в нужных кабинетах и отвадить ненужное внимание. В результате у людей создалось впечатление, что владелец реально пользуется покровительством наверху.

– Откуда турки о нем узнали?