Марат

Марат закашлялся, дал кровавой слюне стечь.

– Да. Хочешь пристрелить меня?

– Я этого не сделаю. «И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его».

Отец Клавинго встал и пошел прочь.

На лице Марата появилась кровавая усмешка. Он перевернулся на земле и посмотрел на собор. Он подумал, что победил, первый раз по-настоящему победил. Теперь все эти люди его запомнят. Они будут знать. Мальчишка будет носить шрам на спине, а Гилла – на душе. Теперь о нем будут говорить в этом квартале, как раньше в колледже говорили о Лесли. Пусть на время, но его имя начнет что-то значить.

***

Дождь – первый после этого лета – прекратится ненадолго, а потом пойдет снова, и так будет всю зиму, пока вся пыль не превратится в жидкую грязь, пока не заплесневеют мешки с маниоком, пока одежда не отсыреет в каждом доме. Марат медленно поднялся на ноги. Тело слушалось плохо. Он понял, что впервые в жизни по-настоящему близок к смерти. Он пересек дорогу, дотянулся до своего брошенного рюкзака, но осознал, что не сможет его поднять, и уж тем более повесить за спину. Тогда он опустился на колени и просто разворошил вещи. Пуля, пробив алюминиевую миску, застряла в ворохе одежды. Марат вытряхнул разбитый кусочек стали на дорогу. Пуля была ему не нужна. Он искал одну-единственную вещь, которая могла помочь ему спасти свою жизнь. И он ее нашел. Мешочек с ногтями и волосами.

Марат тяжело поднялся. Свой скарб он бросил под дождем в грязи – все это теперь ничего не стоило. Шатаясь, он плелся по затянутым пеленой улицам. Влага мгновенно впитывалась иссохшей плотью мира: дорога начала разбухать. Марат почти ни о чем не думал, просто шел, шаг за шагом. Жгучая боль в спине. Головокружение. Захлебывающийся ритм сердца. Дыхание, полное сырого воздуха.

Он очнулся от забытья, когда понял, что стоит перед калиткой Намон и сжимает в руках мешочек со своей жизнью. Мешочек промок, но Марату было все равно. Если надо, ведьма высушит.

Он вошел во двор и увидел ее. Намон, как обычно, работала на открытой веранде своего дома. Она собирала шесть гри-гри, универсальных талисманов-оберегов. Работа требовала времени. В каждом гри-гри должен жить лоа, но чтобы он залез в мешочек, его нужно уговорить. Все шесть духов уже пребывали над доской Ифы. Ведьма чувствовала их тяжелые взгляды на своих руках. Она могла бы просто загнать духов в их новые жилища, но тогда гри-гри станут злыми. А ей нужно было согласие. На столе между ней и доской была разложена куча мелочей – порошки, пепел, кусочки дерева, камни, зубы и всякие странные штучки, которые она всю жизнь подбирала с земли. Сейчас ее пальцы коснулись обломка костяной детской свистульки. Она почувствовала, как усилилось внимание одного из лоа, и бросила предмет в его будущий мешочек. Дух заколебался, но за свистулькой не пошел. Нужно что-то еще. Может, прах банановой кожуры? Нет. Лоа не согласен.

– Сушеное ухо волка? – спросила ведьма.

Тишина. Что же ему еще предложить? Намон подняла глаза и увидела Марата. Он двигался, как сломанная кукла.

– Подождите, милые, – попросила старуха у духов. – Обещаю, что до вечера снова вас позову.

Лоа ушли – вернулись в мир и в тело Великого Мастера. Намон смотрела, как Марат взбирается по ступенькам крыльца, потом поняла, что он сейчас упадет, и встала ему навстречу.

– Что с тобой?

– Это мои волосы, ногти и семя, – ответил Марат. – Сделай мою куклу.

Намон протянула руку, и он выронил мокрый мешочек ей в ладонь.

– А чего ты хочешь?

– Жить, – воспаленными губами прошептал Марат. Его повело в сторону. Он мог упасть на стол с недоделанными гри-гри, но не успел – ведьма схватила его за плечо удивительно сильной рукой.

– Как и сколько? – поинтересовалась она. – Я не Великий Мастер, чтобы дать тебе саму жизнь.

Они стояли очень близко. Марат чувствовал зловонное дыхание старухи, проваливался в ее беспросветные глаза. Он вспомнил Гиллу и всех этих людей.

– Хочу жить среди врагов, неспособных меня убить, – прошептал он. – Хочу умереть потом так, чтобы они меня помнили.

Намон захохотала ему в лицо.

– Идиот, – прокаркала она. – Еще никто не просил такого. Ты получишь свое.

– Хочу иметь много белых женщин, и доставить много боли. Хочу щеточку для ботинок. – Марат уже бредил. Его спину жгло огнем. – Хочу, чтобы стало холодно, – сказал он, и повалился на колени. Намон смотрела на него слезящимися глазами. Из ее груди вырвался еще один смешок.

– Это будет стоить двести франков.

– У меня… – Его сознание смеркалось, но он точно знал, что такой суммы у него нет.

– Ты будешь работать там и так, как я тебе скажу, и эти деньги дадутся тебе легко. Твоя работа будет в духе твоей новой жизни.

– Я согласен, – одними губами ответил Марат.

Она отпустила его, и он рухнул на пол веранды. Ноги остались на ступеньках. Дождь смывал грязь с его ступней. Ведьма даже не попыталась ему помочь. Она вернулась за стол и вывернула мешочек себе в ладонь.

– Жить среди врагов, – повторила она, – и иметь щеточку для ботинок.

Хохот накатывал на нее спазмами. Она смеялась, пока в ее старой груди не кончилось последнее дыхание, смеялась до слез и стонов. А когда закончила смеяться, начала делать новую куклу вуду. Дождь барабанил по перилам веранды и по голым пяткам полумертвого подростка.

***

– Проснись.

Этого голоса нельзя ослушаться. Марат открыл глаза. Темно. Свет масляной лампы. Ноги старухи в дурацких французских тапочках с помпонами. Он понял, что все еще лежит там, где упал. Во рту у него было абсолютно сухо, губы обветрились и потрескались. Вкус и запах собственной крови. Звуки – хриплое дыхание, шум дождя.

– Вставай.

– Я не могу. Мне больно.

– Мне пора спать, а тебе – на работу. Я не хочу, чтобы ты всю ночь лежал у меня на веранде.

Марат молчал.

– Вставай.

Он попытался подняться. Его руки задрожали. Он вздохнул и упал обратно.

– Ты ничего не сделала. Я такой же избитый.

Ведьма усмехнулась.

– Ты живой. А большего ты не просил.

– Избавь меня от боли, – взмолился Марат. – Я сделаю все, что ты скажешь.

– Это просто. Но ты будешь должен мне не двести, а двести шесть франков.

– Сколько хочешь, – прошептал Марат.

– Сколько хочу, столько и получу.

Намон оставила лампу у лица больного и ушла в дом. Марат слышал, как поскрипывают половицы где-то в глубине помещения. Потом она вернулась и легко опустилась рядом с ним. То, что она принесла, удивило Марата. Это была миска рисовой каши, на краю которой лежал кусок жареного мяса. Из середины посудины торчала ложка. Рядом с едой ведьма поставила неоткрытую банку королевского бира. И еще у нее была маленькая металлическая трубка с круглой чашечкой на конце. Намон поднесла трубку к огню лампы, и с чашечки вниз потек белый дым.

– Что это? – спросил Марат.